рядом с каким-нибудь ручьем или заводью.
довольно высокого взгорья. Здесь он остановил коня и стал следить за полетом
птиц.
потянулся туда же. Оба выводка опустились, как показалось ему, у
исполинского дерева, высившегося среди равнины ярдах в пятистах от подошвы
скалистого кряжа. Дерево это росло особняком от прочих и было куда больше
всех, какие видел в пути ван Блоом.
несколько пар попугаев сели в его ветвях.
опускались на землю где-то у подножия дерева. "Там она, значит, и есть,
вода, - подумал ван Блоом. - Подъеду погляжу".
узде и, как только всадник направил ее в сторону дерева, бодро понеслась,
вытянув шею и храпя на скаку. Доверившись инстинкту своего коня, всадник
опустил поводья, и не прошло и пяти минут, как оба - конь и всадник - пили
уже вкусную воду из чистого ключа, бившего в десяти шагах от дерева.
фургону, но он подумал, что, если дать лошади с часок пощипать траву, она
потом побежит резвее и доставит его на место примерно к тому же времени.
Поэтому он снял узду и дал скакуну попастись на воле, а сам растянулся под
деревом-великаном. Лежа в тени, он невольно залюбовался величественно
вздымавшимся над ним удивительным произведением природы. Это было чуть ли не
самое большое дерево, какое видел на своем веку ван Блоом. Оно принадлежало
к одному из видов фикуса, к породе, называемой "нвана", а широким резным
листом, густо росшим на его великолепной вершине, напоминало явор. Ствол его
достигал двадцати футов в поперечнике и больше чем на двадцать футов был
ровный и гладкий, и только выше пускал во все стороны множество длинных
горизонтальных ветвей. Сквозь густую листву проглядывали блестящие
яйцевидные плоды величиной с кокосовый орех.
снова возвращался к мысли о том, что хорошо бы построить в этом месте
крааль. Обитателям жилища, приютившегося под дружественным кровом нваны, не
придется бояться нещадных лучей африканского солнца; да и дождь едва ли
пробьется сквозь этот лиственный полог. Право, густая крона дерева сама по
себе уже почти составляла крышу.
здесь. Но как ни казалось это соблазнительным, что стал бы он делать теперь
в таком месте? Для него оно было той же пустыней. Никаким промыслом он не
мог заняться в таком отдаленном уголке. Правда, здесь можно прокормить себя
и семью охотой. Дичи вокруг, он видел, было сколько угодно. Но это сулило бы
жалкое прозябание без видов на будущее. Что стали бы делать впоследствии его
дети? Неужели они должны вырасти только для такого назначения в жизни -
сделаться охотниками, необразованными, стоящими на уровне несчастных
дикарей-бушменов? Нет, нет и нет! Ставить тут свой дом - об этом не могло
быть и речи. Придется лишь на несколько дней дать отдых измученным лошадям,
а потом со свежими силами двинуться в обратный путь и выбраться к
поселениям.
Будущее представлялось мрачным и неопределенным. Час или немного больше
предавался он этим думам; потом решил, что пора возвращаться в лагерь.
Поймав и взнуздав свою лошадь, он вскочил в седло и пустился в путь.
понесла; не прошло и двух часов, как ван Блоом съехался с Чернышем и
Гендриком на условленной поляне. Теперь лошадей повели обратно в лагерь,
запрягли, и тяжелый фургон снова покатил по степи. Солнце еще не зашло,
когда длинный белый парусиновый тент заблистал под лиственным кровом
исполинской нваны.
Глава 16
ГРОЗНАЯ ЦЕЦЕ
ручья, кристальная вода в его русле, черные крутые скалы, громоздившиеся
вдали, - все это вместе составляло чарующую картину. Глаза путников отдыхали
на ней, и, пока распрягали фургон, каждый не преминул громким возгласом
выразить свой восторг. Место, как видно, всем пришлось по душе. Гансу
полюбилась эта лесная красота, дышавшая покоем. О лучшем уголке для прогулок
он и не мечтал бы - бери книгу в руки и часами броди в одиноком раздумье.
Гендрику место понравилось потому, что оно было, как он выразился,
"истоптано на славу"; иными словами, он уже углядел вокруг следы
разнообразных африканских животных, вплоть до самых крупных. Маленькую Трейи
радовало, что здесь так много красивых цветов. Она видела кругом и
ярко-малиновую герань, и белые звездочки душистого жасмина, и горделивые
лилии, розовые и белые. Цветы не только пестрели в траве - они цвели и на
кустах, и даже на деревьях.
больших чашевидных венчиках - алых, белых и желтых; было здесь и серебряное
дерево с нежными серебристыми листьями - когда ими играл ветерок, они
становились похожи на громадные букеты шелковых цветов, - и были усыпанные
золотом деревца мимозы, разливавшие в воздухе свой сильный и приятный запах.
недаром слывущая одним из самых красивых африканских цветков. Поодаль от
ручья, в сторону равнины, сверкала небольшая заводь, хотя, пожалуй, ее можно
бы назвать и озерцом, а на ее тихой водной глади дремали в величавой красоте
небесно-голубые венчики этих кувшинок.
самому берегу полюбоваться на них. Девочка глядела и не могла наглядеться.
увязавшемуся за нею маленькому Яну.
величиной с мою голову, право! Как бы нам, сестрица, сбить их с веток?
них картиной.
выражали свою радость, потому что их смущал пасмурный взор отца. Ван Блоом
спокойно сидел под приютившим их деревом, но не поднимал взгляда, как будто
погруженный в мучительное раздумье. Это видели все.
оставалось одно: вернуться в колонию и начать свой жизненный путь сначала.
Но с чем начинать? К чему приступиться? Он лишился всего и мог только пойти
на службу к кому-либо из более богатых соседей, а для человека, привыкшего
смолоду к независимости, это было бы очень тяжело. Он поднял глаза и
посмотрел на пятерку своих лошадей, которые теперь усердно щипали сочную
траву, росшую в тени у подножия скалистого кряжа. Когда они наберутся сил,
чтобы можно было снова запрячь их? Пожалуй, дня через три-четыре он тронется
в путь. Отличные лошади, породистые, сильные, - они, конечно, повезут фургон
без большого труда... Так текли мысли бывшего фельдкорнета.
фургона, ни другой повозки. Не думал он, что все пять его благородных коней
обречены на гибель... Но это было так. Не прошло и недели, как шакалы и
гиены затеяли свару на их костях. В ту самую минуту, когда владелец
загляделся на пасущихся лошадей, яд уже сочился по их жилам и начали
воспаляться смертельные язвы. Увы! Над головою ван Блоома нависла новая
туча. Он подметил, что время от времени пасшиеся лошади проявляли признаки
беспокойства. Они вздрагивали вдруг, принимались хлестать себя по бокам
длинным хвостом, тереться головой о кусты. "Им, верно, докучает какая-то
муха", - подумал трек-бур и больше о них не тревожился. Знай он, что
представляет собой эта маленькая мушка, он бы сорвался с места, кликнул
своих сыновей и бушмена, кинулся с ними к лошадям, изловил их как можно
быстрее и увел бы подальше от этих темных скал. Но он не был знаком с мухой
цеце. Оставалось еще с четверть часа до захода солнца, и лошадям не мешали
пастись на воле. Но ван Блоом заметил, что они с каждой минутой ведут себя
все беспокойней - вдруг забьют копытами о землю или отпрянут в сторону и
время от времени начинают сердито ржать. Ван Блоома от них отделяло с
четверть мили, и он с такого расстояния не мог увидеть, что беспокоит
лошадей; но их необычное поведение в конце концов побудило его встать и
направиться к ним. Ганс и Гендрик пошли с ним вместе. Когда они подошли
поближе, то их поразило то, что они увидели: каждую лошадь точно осаждал
пчелиный рой! Потом они разглядели, что это не пчелы, а насекомые помельче,
коричневого цвета, с виду похожие на большую муху-жигалку и очень быстрые в
полете. Они тысячами сновали в воздухе над каждой из пяти лошадей и сотнями
садились им на голову, на шею, на спину, на бока, на ноги, - словом, на все
части тела. Мушки не то кусали, не то жалили их; неудивительно, что бедным
лошадям было не по себе.
по-видимому, не залетали. Его беспокоило только одно: что лошади из-за них
нервничают.
угадал истину. Ему доводилось читать о страшном насекомом, которое водится в
некоторых глубинных областях Южной Африки, и при виде мушек у него сразу
возникло подозрение, что это оно и есть.
встревожились.
час он был занят разгрузкой фургона и не думал о лошадях и о странном их
Земляной Андрей
Земляной Андрей
Конюшевский Владислав
Херберт Фрэнк
Каменистый Артем
Куликов Роман