олени, которые выбегали на шоссе, легко перебирая копытцами, и улепетывали
от Росинанта, подскакивая, точно гуттаперчевые мячики, запомнились
грохочущие грузовики с лесом. И никак мне не забыть того, что этот огромный
край когда-то был гораздо больше обжит, а теперь заброшен, отдан
надвигающимся на него лесам, зверью, лагерям лесорубов и стуже. Большие
города становятся все больше, городишки уменьшаются. Деревенской лавке, чем
бы в ней ни торговали - бакалейным, скобяным товаром, одеждой или всякой
всячиной, - не устоять перед торговыми центрами и крупными фирмами с цепью
торговых точек. Деревенская лавка с непременными бочками галет, о которой у
нас сохранилось такое нежное, щемящее сердце воспоминание, лавка, куда
местные умы - носители национальных черт нашего характера - приходят
обменяться мыслями и мнениями, быстро исчезает с лица земли. Семьи - прежние
твердыни, способные выдержать осаду ветров и непогоды, напасти морозов и
засухи и наступление вражеских полчищ вредителей, - теперь норовят прильнуть
к груди больших городов.
забитые машинами улицы, небеса, прокопченные смогом и задыхающиеся от
удушливых газов из заводских труб, скрежет шин по асфальту и дома,
построенные впритык один к другому. А маленькие города тем временем чахнут и
умирают. И это, как я убедился, относится равно и к Техасу и к Мэну.
Кларендон сдается на милость Амарильо, а у Стейсивилла в штате Мэн
высасывает кровь Миллинокет, где пилят лес, где не продохнешь от всяческих
химикалий и где реки отравлены, забиты древесиной, а улицы кишат оживленным,
вечно спешащим людом. Это говорится не в укор, просто я делюсь своими
впечатлениями. И мне думается, что, подобно маятнику, который неизбежно
качается в обратную сторону, эти непомерно раздувшиеся города в конце концов
лопнут и, исторгнув детищ из своего чрева, снова разбросают их по лесам и
полям. Подспорьем моему пророчеству да послужит уже приметная тяга богачей
вон из города. А куда первым идет богач, туда же следом за ним попадают или
стараются попасть бедняки.
автомобильную сирену в виде пастушьего рожка, на котором при помощи
специального приспособления можно было воспроизводить почти всю гамму чувств
крупного рогатого скота, начиная с нежного мычания романтически настроенной
телки и кончая утробным ревом молодого быка, томящегося в плену бычьих
страстей. Я приспособил эту штуку к Росинанту, и она действовала неотразимо.
При первых же ее звуках рогатая скотина, находящаяся в пределах слышимости,
поднимает голову от травы и двигается на этот призыв.
тарахтел по изрытой колеями лесной дороге, на траверзе у нас появились
четыре величественно ступавших лосихи. При моем приближении они перешли на
приглушенно-тяжелую рысь. Я машинально нажал на рычажок своей сирены, и леса
огласились ревом, напоминающим рев миурского быка, когда он напружит все
тело, готовясь ринуться на легкий, как бабочка, взлет первой вероники.
Лосиные дамы, почти скрывшиеся в лесу, услышали этот звук, остановились,
повернули назад и, набирая скорость, помчались прямо на меня, явно
пронзенные стрелами амура - все четыре, каждая весом свыше тысячи фунтов! И
при всем моем уважительном отношении к любви во всех ее проявлениях я нажал
на акселератор и дал деру от них. Мне вспомнился рассказ нашего
великолепного Фреда Аллена. Героем его был житель Мэна, вернувшийся с охоты
на лосей.
- И вдруг чувствую, облепило мне голову и шею будто теплым ковриком, какие
бывают в ванных. И что же вы думаете, сэр! Это лосиха меня лизала, и глаза у
нее горели страстью.
где-то в штате Мэн лосиха с разбитым сердцем".
еще длиннее. Мне бы следовало заехать в Бакстерский национальный парк, и я
мог туда заехать, но не заехал. И так сколько времени ушло, а тут еще
похолодало, и мне все мерещились то немцы под Сталинградом, то Наполеон на
подступах к Москве. И я не мешкая отступил на Браунвилл, Майло,
Довер-Фокскрофт, Гилфорд, Бингем, Скаухиган, Мексике, а от Рамфорда свернул
на шоссе, которым не так давно поднимался в Белые горы. Может, это было
слабостью с моей стороны, но мне хотелось поскорее продвинуться вперед. Реки
здесь от берега до берега на целые мили были забиты сплавным лесом,
дожидавшимся очереди у лесобойни, чтобы пожертвовать свои древесные сердца
оплотам нашей цивилизации - таким, как журнал "Тайм" и газета "Нью-Йорк
дейли ньюс", только бы они продолжали жить и спасали нас от невежества.
Заводские поселки, при всем моем уважении к ним, кишат здесь, как черви.
Выезжаешь из сельской тишины и завывающий ураган автострады подхватывает
тебя и играет тобой, как хочет. Некоторое время бьешься вслепую,
прокладываешь путь в сумасшедшей толкучке и вихре мчащегося металла, и вдруг
все это исчезает, и ты снова в безмятежной сельской тишине. И никакого
перехода от одного к другому, никакой постепенности. Загадка - но в этой
загадке есть своя прелесть.
совсем другим. Листья падали, темными облачками клубясь по земле, а сосны по
горным склонам стояли все в снегу. Я гнал машину вперед и вперед, к
величайшему негодованию Чарли. Он уже не раз говорил мне "фтт", но я будто
не слышал его и катил все дальше, пересекая торчащий вверх перст
Нью-Гэмпшира. Мне хотелось принять ванну, лечь в чистую постель, выпить и
хоть немного пообщаться с людьми, и все это я рассчитывал найти на реке
Коннектикут. Странное дело! Когда ставишь перед собой какую-то цель, то
продолжаешь стремиться к ней часто вопреки собственным удобствам и даже
собственному желанию. Дорога оказалась гораздо длиннее, чем мне Думалось, и
я очень устал. Годы мои напоминали о себе ломотой в плечах, но передо мной
была цель река Коннектикут, и я будто не замечал усталости, что было
невероятно глупо. В нужное мне место в Нью-Гэмпшире, недалеко от Ланкастера,
я попал к вечеру. Река здесь была широкая и красивая, с высокими деревьями
по берегам. И почти у самой воды меня ждало то, к чему я так стремился
последние часы, - ряд небольших беленьких домиков на зеленой лужайке,
контора и закусочная под одной крышей и вывеска у автострады со словами,
исполненными гостеприимства: "Открыто" и "Есть Свободные Номера". Я свел
Росинанта с шоссе и, распахнув дверцу, выпустил Чарли из кабины.
Когда я отворил дверь и вошел туда, все тело у меня ныло после долгого
переезда. В помещении не было ни души. На столе лежала регистрационная
книга, вдоль стойки стояло несколько высоких табуреток, пирожки и пирожные
были прикрыты пластмассовыми колпаками; гудел холодильник, в раковине из
нержавеющей стали, в мыльной воде, лежала горка грязной посуды, из крана на
нее медленно капало.
тут кто-нибудь?" Ни ответа, ни привета. Я присел на табуретку в ожидании
хозяев. На доске висели ключи с номерами от маленьких беленьких домиков.
Дневной свет убывал, и в закусочной становилось темно. Я вышел наружу
забрать Чарли и удостовериться, что на щитке у дороги действительно было
написано "Открыто" и "Есть Свободные Номера". К атому времени совсем
стемнело. Я осветил ручным фонариком всю контору в поисках записки: "Вернусь
через десять минут", но ничего такого не обнаружил. У меня появилось
странное чувство, будто я сую нос куда не следует; мне здесь явно было не
место. Тогда я снова вышел, отвел Росинанта от конторы, накормил Чарли,
вскипятил кофе и приготовился ждать.
отпер какой-нибудь домик. Нет, так не годится. Я не решился на это. По шоссе
и по мосту через реку проехало несколько машин, но к домикам ни одна из них
не свернула. Окна конторы и закусочной загорались в свете приближающихся фар
и снова чернели. Я мечтал легко поужинать и замертво свалиться в постель. А
теперь, соорудив собственное ложе, почувствовал, что и есть-то расхотелось,
и лег. Но сон не приходил ко мне. Я прислушивался, не вернется ли кто из
хозяев. Потом зажег газовую лампу и взялся за книгу, но так и не мог
сосредоточиться, потому что все слушал. Наконец задремал, проснулся в
темноте, выглянул наружу - ни кого и ничего. Сон у меня - сколько его
осталось до утра - был беспокойный и прерывистый.
отнявший у меня массу времени завтрак. Взошло солнце и сразу отыскало окна.
Я прогулялся к реке за компанию с Чарли, пришел обратно, успел даже
побриться и обтереться губкой, став в бадейку. Солнце было уже высоко. Я
подошел к конторе и отворил дверь. Холодильник гудел, в остывшую мыльную
воду в раковине капало из крана. Недавно народившаяся муха с обвислыми
крылышками в ярости ползала по пластмассовому колпаку, под которым лежали
пирожки. В половине десятого я уехал, а в конторе так никто и не появился,
во всем мотеле не было ни звука, ни движения. Щитки у дороги по-прежнему
сообщали "Открыто" и "Есть Свободные Номера". Я переехал на тот берег по
железному мосту, прогромыхав по его рифленым стальным плитам. Безлюдье этого
мотеля как-то встревожило меня и, кстати говоря, тревожит и до сих пор.
сомнения. Меня всегда восхищали те журналисты, которые нагрянут в
какое-нибудь место, поговорят с кем надо о том, о чем надо, подберут
несколько типичных высказываний на злободневные темы, а потом напишут
гладенький отчет о своей поездке, похожий на дорожную карту. Такая техника
вызывает во мне зависть, но в то же время и сомнение, можно ли с ее помощью
отразить реальность. Реальностей много, слишком много. Написанное здесь
будет сохранять верность оригиналу лишь до тех пор, пока кто-нибудь другой
не проедет этими же местами и не перестроит мир на свой лад. Так и в
литературе: литературный критик, хочет он того или не хочет, подгоняет
жертву, на которую падает его взгляд, под собственный рост и размер.
постоянными величинами. Много лет назад мне пришлось побывать в старинном
Корнев Павел
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Белов Вольф
Херберт Фрэнк