увязая по колено в тине, прорубая себе путь, с трудом уберегая глаза от
сучьев и колючек, которые раздирали в клочья последние остатки одежды,
мы брели весь день и прошли едва две мили. И, что хуже всего, почти не
встречая прогалин, где можно было бы осмотреться, поглощенные преодоле-
нием преград, мы не могли отдать себе отчет, куда же мы идем.
всех сторон крутыми скалами, Баллантрэ скинул на землю свой тюк.
меня при этом в выражениях, не поддающихся передаче.
что когда-то он был джентльменом.
ком, продолжал: - Подумать только, что мне придется подохнуть в этой
проклятой дыре! Да лучше бы умереть на плахе, как дворянину!
землю.
надлежит встречать смерть с большим мужеством и христианским смирением.
Поэтому я ничего не ответил ему, а вечер был такой пронизывающе холод-
ный, что я и сам рад был разжечь огонь, хотя, видит бог, поступок этот
на таком открытом месте, в стране, кишевшей дикарями, был поистине безу-
мием. Баллантрэ, казалось, меня не замечал. Наконец, когда я принялся
подсушивать на огне горсть кукурузных зерен, он посмотрел на меня.
все это заплатит, - прибавил он.
мое имя, волочится за моей невестой, а я пропадаю тут один с полоумным
ирландцем! О, и какой же я был дурак!
мое справедливое негодование. Правда, в таких обстоятельствах не прихо-
дилось обращать внимания на его слова, как бы они ни были обидны. Но вот
что поразительно. До той минуты он только раз упомянул мне о леди, с ко-
торой был обручен. Случилось это, когда мы достигли окрестностей НьюЙор-
ка, где он сказал мне, что, если бы существовала на свете справедли-
вость, он ступил бы сейчас на собственную землю, потому что у мисс Грэм
были в этой провинции обширные владения. Естественно, что тогда это
пришло ему в голову; но во второй раз, и это следует особо отметить, он
вспомнил ее в ноябре 47 года, чуть ли не в тот самый день, когда брат
его шел под венец с мисс Грэм. Я вовсе не суеверен, но рука провидения
проявилась в этом особенно явно [24].
лантрэ выбирал направление, бросая монету, и однажды, когда я стал уко-
рять его за такое ребячество, он ответил мне замечанием, которое запом-
нилось мне навсегда: "Я не знаю лучшего способа выразить свое презрение
к человеческому разуму".
луже крови, оскальпированный, и был страшно изуродован; над ним с кар-
каньем и криком кружились птицы. Не могу передать, какое удручающее впе-
чатление произвело на нас это страшное зрелище; оно лишило меня послед-
них сил и всякой надежды на спасение. В тот же день мы пробирались по
участку горелого леса, как вдруг Баллантрэ, который шел впереди, нырнул
за поваленный ствол. Я последовал его примеру, и из нашего убежища мы
незаметно следили за тем, как, пересекая наш путь, проходил большой от-
ряд краснокожих. Числом их было - что солдат в поредевшем батальоне. Об-
наженные до пояса, намазанные салом и сажей и раскрашенные, по своим
варварским обычаям, белыми и красными узорами, они, растянувшись цепоч-
кой, как стадо гусей, быстро скользили мимо нас и исчезали в лесу. Все
это заняло несколько минут, но за это время мы пережили столько, что
хватило бы на всю жизнь.
скальпами или за пленными; следует ли нам рискнуть и объявиться или дать
им пройти и самим продолжать наше безнадежное путешествие, - эти вопросы
нелегко было бы разрешить самому Аристотелю. Когда Баллантрэ обернулся
ко мне, лицо у него было все в морщинах, кожа обтягивала челюсти, как у
человека, близкого к голодной смерти. Он не говорил ни слова, но все в
нем выражало один вопрос.
майте, ведь лучшее, что нас может ожидать, - это начать все сначала.
решиться! - Внезапно он вытащил из кармана монету, потряс ее в ладонях,
взглянул и повалился лицом в землю...
тому что в тот же день оба спутника поссорились и разошлись. То, как
изображает эту ссору кавалер, кажется мне (скажу по совести) совершенно
не соответствующим характеру обоих. С этих пор они скитались порознь,
вынося невероятные мучения, пока сначала одного, а потом и другого не
подобрали охотники с форта св. Фредерика. Следует отметить только два
обстоятельства. Во-первых (и это важнее всего для дальнейшего), что Бал-
лантрэ во время скитаний закопал свою часть сокровищ в месте, так и ос-
тавшемся неизвестным, но отмеченном им собственной кровью на подкладке
его шляпы. И второе, что, попав без гроша в форт, он был по-братски
встречен кавалером, который оплатил его переезд во Францию.
лять Баллантрэ, хотя для всякого разумного человека ясно, что похвалы
здесь заслуживает только сам кавалер. Я с тем большим удовлетворением
отмечаю эту поистине благородную черту характера моего уважаемого кор-
респондента, что опасаюсь, как бы его не обидели некоторые мои предыду-
щие суждения. Я воздержался от оценки многих его неподобающих и (на мой
взгляд) безнравственных высказываний, так как знаю, что он очень
чувствителен и обидчив. Но все-таки его толкование ссоры поистине пре-
восходит все вероятия. Я лично знал Баллантрэ, и нельзя представить себе
человека, менее подверженного чувству страха. Меня очень огорчает эта
оплошность в рассказе кавалера, тем более что в целом его повествование
(если не считать некоторых прикрас) кажется мне вполне правдивым.
ществу останавливался полковник. В самом деле, если бы мы услышали от
него все, дело, вероятно, приняло бы совсем другой оборот, но о пиратс-
ком судне он упомянул лишь вскользь. Да и то, что соизволил нам открыть
полковник, я так и не дослушал до конца, потому что мистер Генри, погру-
зившийся в мрачную задумчивость, скоро встал и (напомнив полковнику, что
его ожидают неотложные дела) велел мне следовать за собой в контору.
он расхаживал взад и вперед по комнате, потирая рукой лоб.
бя, заявив, что нам надо выпить, и приказал подать бутылку лучшего вина.
Это было совсем не в его обычае, и меня еще более изумило, когда он зал-
пом выпил несколько стаканов один за другим. Вино его подкрепило.
что брат мой, о спасении которого мы все с радостью услышали, сильно
нуждается в деньгах.
некстати, потому что ресурсы у нас невелики.
ной.
ветоваться.
по прямому их назначению, как это свело бы на нет плоды нашей многолет-
ней бережливости и снова завело бы наше хозяйство в тупик. Я даже позво-
лил себе спорить с ним, и, когда он ответил на мои доводы отрицательным
жестом и упрямой горькой усмешкой, я дошел до того, что совсем забыл
свое положение.
мерен участвовать в нем!
сказал он. - У меня ребенок, я люблю порядок в делах, и сказать вам по
правде, Маккеллар, я уже начинал гордиться достигнутыми успехами в хо-
зяйстве. - Он с минуту помолчал, о чем-то мрачно раздумывая. - Но что же
мне делать? - про - должал он. - Здесь ничего не принадлежит мне, ровно
ничего. Сегодняшние вести разбили всю мою жизнь. У меня осталось только
имя, все остальное призрак, только призрак. Прав у меня нет никаких.
мне сказать. Я раскаивался в своих словах, потому что видел, что, хотя
он и говорил о поместье, думал он о жене. Вдруг он выхватил из кармана
письмо, скомканное и измятое, порывисто расправил его на столе и дрожа-
щим голосом прочитал мне следующие слова:
"Дорогой мой Иаков! Помнишь, я однажды назвал тебя так, и ты теперь оп-
Сертаков Виталий
Ларссон Стиг
Корнев Павел
Березин Федор
Березин Федор
Афанасьев Роман