вот-вот вылезут из орбит. Затем он грохнулся на колени и воздал небу
руки. Он собирался молиться, я почти уверен в этом. Фельдшер мог и не
знать, что увиденное им невозможно, но этот парень знал наверняка. Через
минуту он убрался восвояси, еле живой.
Я не пользовался ими более трех лет после того, как один врач, не буду
называть его, пробил ими висок новорожденного, вытаскивая его из чрева
матери. Ребенок мгновенно умер.
темя ребенка, окровавленное, в плевре, но пульсирующее. Значит, он был
жив.
меня спросили: "Чем могу помочь, доктор?"
становится опорой в нашей профессии. Ее лицо было бледным, как молоко, и
хотя на нем застыло выражение суеверного ужаса при виде этого странно
дышащего тела, я не заметил в ее глазах ни малейшего признака того
опасного состояния шока, которое лишает людей способности действовать.
"Нужна простыня, - быстро сказал я. - Думаю, что у нас есть еще шанс.
на ступенях и не желающих приблизиться. Много ли им было видно оттуда? У
меня не было возможности узнать об этом наверняка. Могу лишь сказать,
что в течение нескольких дней после того случая многие в больнице
избегали меня (некоторые и после), и никто, включая и эту медсестру,
никогда не спрашивал меня о том, что произошло.
"Скорой". Ребенок вот-вот появится".
белых каблуках. Я повернулся к мисс Стенсфилд.
снова напряглось. Голова ребенка появилась опять, но на этот раз не
исчезла. Он просто начал выбираться наружу. Щипцы не понадобились вовсе.
Ребенок словно выплыл в мои руки. Я видел, как снег падал на его
окровавленное тельце. Это был мальчик. Его маленькие кулачки
зашевелились и он издал тонкий жалобный крик.
вас побрал!"
снова во Франции и снаряды опять будут свистеть над головой.
падая и умирая в грязи и копоти. "Дешевое волшебство" - подумал я, видя,
как человеческие тела шатаются, поворачиваются и падают. - Но ты права,
Сандра, это все, что мы имеем".
рассудок, джентльмены.
Пар, поднимавшийся от его тела, стал намного реже.
плаценты. Дунув в его рот, я услышал слабый ответный вздох. Наконец,
медсестра подошла, и я протянул руку за простыней.
что... что если это монстр?"
вашу задницу на голову".
благословлять женщин, джентльмены, которые часто понимают нас только
потому, что не пытаются понять). Я завернул ребенка и отдал его
медсестре. "Если вы уроните его, я заставлю вас съесть эту простыню".
расступилась, пропуская ее. Затем я поднялся и попятился от тела. Это
дыхание, как у ребенка - толчок, пауза... толчок... пауза.
Это была ее голова. Подчинившись какому-то приказу внутри меня, я встал
на колено и перевернул голову. Глаза были раскрыты - ее карие глаза,
которые всегда были полны жизни и решимости. И они все еще были полны
решимости. Джентльмена, она видела меня, Ее зубы были плотно сжаты, а
губы чуть приоткрыты. Я слышал, как воздух входил и выходил через эти
зубы и губы в ритме "паровоза". Ее глаза двигались: они скосились чуть
влево, словно чтобы лучше меня видеть. Ее губы раскрылись. Они
выговорили четыре слова: "Спасибо, доктор Маккэррон". И я услышал их,
джентльмены. Но не из ее рта. Из голосовых связок, в двадцати футах от
меня. Но поскольку ее язык, губы и зубы - то, что мы используем для
артикуляции слов, находились здесь, ее слова были лишь набором звуков.
Однако, количество этих звуков соответствовало количеству гласных во
фразе "Спасибо, доктор Маккэррон".
различимый звук... аииии...
что-то вне меня, может быть, на это черное, заснеженное небо. Потом они
закрылись. Она задышала снова и остановилась. Все было кончено.
стали служанка, водитель и, может быть, кто-то вдаль, поверх парка, как
будто ничего достойного внимания и не произошло, и такая удивительная
решимость ничего не значила в этом жестоком и бесчувственном мире. Или,
что еще хуже, только она одна и имела какое-то значение, только в ней
одной был какой-то смысл.
рыдал, когда подошедшие врачи и две медсестры помогли мне встать и увели
в больницу.
яростно завывал ветер. Маккэррон посмотрел по сторонам, словно
удивляясь, что мы еще оставались в комнате.
задумался.
вы знаете. - Он улыбнулся. - Да, моя медсестра, Элла Дэвидсон, настояла
на том, чтобы внести двадцать пять долларов, что для нее было огромной
суммой. Но когда Дэвидсон настаивает на чем-то..." Он пожал плечами и
затем рассмеялся.
собственный голос. - Вы действительно уверены..."
родов длилось не секунды, а минуты. И иногда я думаю, что она могла бы
держаться и дольше, если бы было необходимо. Слава богу, что этого не
понадобилось".
что даже в те времена все документы об усыновлении держались в секрете".
"Понятно, но что с ребенком?" - снова спросил Иохансен, и Маккэррон
засмеялся с некоторым раздражением.
Ну, и что с ребенком?"
интересно узнать о нем как можно больше. Я действительно следил за его
судьбой и продолжаю это делать. Некий молодой человек и его жена, жившие
в Мэне и не имевшие детей, усыновили ребенка и назвали его... ну,
скажем, Джоном - хорошее имя, не правда ли".
Стивенса за моей спиной. Вскоре мы разойдемся и вернемся к нашим будням.
А истории, как сказал Маккэррон, начнутся лишь в следующем году.
английское отделение одного из самых престижных частных колледжей в
стране, - сказал Маккэррон. - Ему еще нет и сорока пяти. Он слишком
молод для такой должности. Но в один прекрасный день он может стать
президентом этого заведения. Я не сомневаюсь в этом. Он красив, умен и
обаятелен. Однажды, по какому-то случаю, я обедал с ним в клубе
преподавателей колледжа. Нас было четверо. Я мало говорил и, в основном,
наблюдал за ним. У него решимость его матери, джентльмены... и такие же
карие глаза".
III. Клуб
наисчастливейшего Рождества и выражая благодарность за проявленную
щедрость. Я постарался оказаться последним, и Стивенс ничуть не
удивился, когда я сказал:
тикали старинные часы. Я слышал запах старой кожи, пропитанного маслом
дерева и, чуть более слабый, почти неуловимый запах одеколона Стивенса.
Нортон Андрэ
Лукьяненко Сергей
Буджолд Лоис
Акунин Борис
Шилова Юлия
Посняков Андрей