Чтение 13–й страницы книги ~Ваал~

- Не хочу.

- Ты неверующий?

- Верующий.

Лаконичный ответ удивил отца Робсона. Он ожидал грубости.

- Значит, ты веришь в Бога? - спросил он.

- В бога? - повторил Ваал, скользя внимательным взглядом по
полкам, плотно заставленным книгами. - Возможно, не в вашего.

- Твой Бог не такой, как наш?

Мальчик медленно повернул голову. Его губы искривила холодная
усмешка.

- Ваш Бог, - сказал он, - бог церквей с белыми колокольнями. И
только. За церковным порогом он бессилен. Мой бог - бог подворотни,
борделя, всего мира. Он - подлинный повелитель.

- Боже мой, Джеффри, - воскликнул отец Робсон, пораженный
этим всплеском эмоций. - Как ты стал таким? Кто вбил тебе в голову
этот страшный бред? - Он шагнул вперед, чтобы яснее увидеть лицо
ребенка.

Ваал прорычал:

- Назад.

Но отец Робсон не послушался. Он хотел подойти ближе, так,
чтобы можно было дотронуться до мальчика. Он сказал:

- Джеффри...

В ту же секунду мальчик крикнул: "Назад, я сказал!" - таким
голосом, что отца Робсона отбросило к полкам и книжной лавиной
свалило на пол. Что-то душило отчаянно сопротивлявшегося
священника, парализовало, лишило способности двигаться, дышать,
думать.

Мальчик одной рукой сбрасывал книги с полок и расшвыривал по
библиотеке; летали пожелтевшие страницы, рвались переплеты. Стиснув
зубы, дыша хрипло, точно разъяренный зверь, он ринулся за стеллажи.
Отец Робсон увидел, что мальчишка очутился в той части библиотеки,
где хранилась религиозная литература. Охваченный страшной,
неуправляемой яростью - священник не подчинился ему! - Ваал рвал
книги в клочья, и обрывки медленно опускались на пол к его ногам.

Отец Робсон хотел закричать, но неведомая сила, удерживавшая
его, сдавила ему горло, и оттуда вырвался лишь едва слышный хрип.
Перед глазами у него все плыло, а голова, казалось, разбухла от
прихлынувшей крови, стала безобразно несоразмерной, точно у
ярмарочного урода, и грозила вот-вот лопнуть.

Но ребенок остановился. Он стоял посреди учиненного им
погрома и усмехался отцу Робсону так свирепо, что кровь стыла в жилах.

Потом он медленно, грациозно поднял руку. В ней была зажата
Библия в белом переплете. На глазах у отца Робсона книга вдруг
задымилась; дым заклубился над головой мальчика и поплыл вверх, к
лампам на потолке. Ваал разжал руку, и Библия рассыпалась по полу
горками перепутанных страниц. Ваал объявил:

- Наш разговор окончен.

Резко повернулся и вышел.

Когда ребенок ушел, гнетущая сила освободила отца Робсона из
своего плена. Он ощупал шею, уверенный, что за горло его держала чья-
то рука, но зная, что синяков не найдет. Он подождал, пока затихнет
внезапно пробравшая его дрожь, потом осторожно порылся среди
усеявших пол страниц и переплетов. Сильно пахло горелой бумагой, и он
искал источник этого запаха.

Он нашел Библию в белом переплете, которую Ваал держал в
высоко поднятой руке. На обложке и корешке виднелась бурая
подпалина, след, при виде которого у священника мгновенно
перехватило дыхание, словно пол вдруг ушел у него из-под ног.

След руки.

8

Отец Робсон, сунув руки в карманы, шел по территории приюта.
Заходящее солнце отбрасывало на землю под деревьями пятнистые тени.
Покончив с теми немногими бумагами, на каких ему удалось
сосредоточиться, отец Робсон разложил их по папкам в своем кабинете и
наконец вышел подышать бодрящим осенним воздухом, отдающим
холодным канадским ветром и горьковатым ароматом листьев,
горевших на задних двориках Олбани. Библию он надежно запер в сейф.

Он шел, глядя себе под ноги. В вышине, в пылающих кронах
деревьев, вдруг пронесся ветер и осыпал его дождем листьев. Цепляясь за
его пальто, они падали на землю.

За годы, проведенные в приюте, за все то время, что отец Робсон
изучал особенности детской психики, он ни разу не сталкивался ни с чем
подобным. Сила ненависти мальчика, выбранное им имя, невероятные,
сверхъестественные эрудиция и ум, отпечаток ладони, выжженный на
Библии, - возможно, думал священник, это лежит за пределами
человеческого опыта. Несколько лет назад ему попался такой же
маленький ненавистник, дитя улиц, рано наученное бороться за
выживание. Он ненавидел все и вся, и отец Робсон понимал почему; в
случае Джеффри Харпера Рейнса, или Ваала, простого объяснения не
было. Возможно, этими приступами ярости, желанием нападать заявляла
о себе мания преследования - но след руки, выжженный на обложке?..
Нет, этому не было объяснения.

Он никому не рассказал о случившемся. Наконец успокоившись,
он собрал в разгромленной библиотеке все уцелевшие книги и расставил
их по местам. О тех, которые требовали замены, он решил поговорить с
библиотекарем позже. Зажав Библию под мышкой, отец Робсон вернулся
к себе в кабинет, закурил и сидел, глядя на отпечаток ладони, пока глаза
ему не застлал дым.

Сейчас, шагая по территории приюта, он решил, что пока не
может посвятить в происшедшее отца Данна. Нужно осторожно
понаблюдать за ребенком, негласно обследовать его; потом, когда
исследование будет завершено, может быть, появится какое-нибудь
объяснение. Но до тех пор покоя ему не будет.

Когда отец Робсон пересекал асфальтированную автостоянку,
направляясь к административному корпусу, из тени дерева протянулась
бледная рука и поймала его за рукав.

Он резко обернулся и оказался лицом к лицу с женщиной в черном.
Одна из приютских сестер. Он узнал ее.

- Сестра Розамунда!

- Извините. Вас что-то тревожит? Я видела, как вы шли...

- Нет, нет. - Отец Робсон не поднимал головы. Они шли под
деревьями, двое в развевающихся черных одеяниях. - Вам не холодно?
Поднимается ветер.

Сестра Розамунда промолчала. Впереди высилась темная громада
приюта; огни в окнах придавали ей сходство с огромным черным
бульдогом, который, насупившись, следил за ними, напружинив перед
прыжком мощные задние лапы.

- Я слышала сегодня ваш разговор с Джеффри Рейнсом в
библиотеке, - чуть погодя сказала она. - Я не хотела подслушивать, но
так вышло...

Отец Робсон кивнул. Сестра Розамунда покосилась на него и
заметила глубокие складки, избороздившие его лицо, паутинку морщин
вокруг настороженных глаз. Он сказал:

- Не знаю, как с ним быть. Здесь, в приюте, больше сотни детей, и
с каждым я могу найти общий язык. С каждым. А с этим - нет. Мне даже
кажется, что он не хочет, чтобы ему помогли.

- Я думаю, хочет. В глубине души.

Отец Робсон хмыкнул.

- Ну разве что. Вы проработали у нас два месяца. Не
разочаровались?

- Ничуть.

- Вас привлекает работа с сиротами?

Она улыбнулась: профессиональное любопытство психолога
работало сверхурочно. Он улыбнулся в ответ, однако его глаза
внимательно следили за ней.

- Они привлекают меня своей беспомощностью, - созналась она. -
Им нужно плечо, на которое можно было бы опереться, и мне нравится
его подставлять. Мне невыносима мысль о том, что когда-нибудь их
выпихнут в большой мир, а им некуда будет пойти.

- И все же многие из них предпочли бы улицу нашим стенам, -
заметил отец Робсон.

- Потому что они по старой памяти боятся нас. Очень сложно
разрушить их представление о нас как о строгих, одетых в черные рясы
наставниках, которые бьют детей линейкой по рукам.

Отец Робсон кивнул, заинтригованный столь страстной критикой
былого приютского воспитания.

- Согласен. Вы сегодня слышали Рейнса. Как по-вашему, не
помогла бы здесь пресловутая линейка?

- Нет.

- А что же?

- Уважение и понимание. У него человеческая сердцевина, но,
чтобы добраться до нее, нужно очень постараться.

Да, подумал отец Робсон, пробиваться, как долбят киркой камень.

- Мне кажется, он вам интересен. Да?

- Да, - сразу ответила она. - Сама не знаю чем. - Она взглянула на
отца Робсона. - Он очень выделяется.

- Да?