на острове вспыхнул страшный пожар; огонь пронесся по джунглям и
уничтожил десятки людей и почти все хижины островитян. В свое время
Кип из чистого любопытства попробовал узнать о пожаре побольше,
расспрашивая рабочих на верфи Лэнгстри и старожилов, но никто не
захотел рассказывать о несчастье, словно что-то мешало им говорить о
нем.
их в борозды морщин, и теперь оно походило на древний, весь в
трещинках пергамент. Бонифаций довольно долго молчал, а потом с
видимым усилием заговорил:
небо обрело голос и ревело, обезумев от страха; этот рев, сперва очень
далекий, делался все громче и громче, и под конец все потонуло в этом
шуме, а с ним пришел страшный, всепоглощающий жар. На верфи
прогремел взрыв, потом еще один, и еще. Из окон повылетали стекла, а
людей швыряло на землю словно бы ударами невидимого кулака. Я
помню - о да, отлично все помню. Среди лачуг что-то взорвалось,
вспыхнул огонь, охватил дома. Ветер раздувал пламя, уносил искры к
небу, разбрасывал их по джунглям. Самые сильные из нас помогли
бежать из деревни всем, кому еще можно было помочь, и мы ушли в море
на нескольких уцелевших у пристани суденышках... - Отец Бонифаций
помолчал, с горечью глядя на своих слушателей, потом облизнул
пересохшие губы и продолжил: - Мы видели, как на берегу расцветали
бутоны огня, как пламя устремлялось в джунгли. Верфь горела; у
причала стояло несколько английских грузовых судов и патрульный
катер, их пытались вывести в открытое море. Стоял страшный крик, с
катера во что-то палили - мы не видели, во что. Неподалеку от верфи, на
берегу тогда еще базировалась артиллерийская батарея - бетонные
бункеры, в них огромные, грозные орудия; бункеры были построены на
склоне над Кокиной, и, когда пушки заговорили, снаряды уносились к
горизонту прямо над нашими головами...
помню все так отчетливо, словно это было вчера. Весь ужас и жестокость
той ночи, все до единой страшные подробности... Нас, жмущихся друг к
другу в шлюпах и яликах, засосала трясина кошмара. Остров запылал, и
люди начали кричать и плакать, лишь немногие старались восстановить
порядок. Боже мой, что это была за пытка! Вся Кокина пылала; те из нас,
кому удалось выбраться в открытое море, слышали крики своих близких,
оставшихся на острове - и ничем не могли помочь, никуда не могли
скрыться от того, что видели. А зрелище было невыносимое. На наших
глазах объятые пламенем фигуры, корчась от боли, бежали к морю и
бросались в прибой в надежде облегчить свои страдания, но соленая
вода лишь усугубляла боль. Вопли, ужасные вопли и стоны раздавались
в темноте... Я и на смертном одре буду помнить ту ночь. Однако сквозь
толстую завесу клубившегося в воздухе дыма мы услышали звук куда
страшнее звуков человеческого страдания и агонии, несшиеся с берега:
океан потряс тяжелый удар. Дощатые палубы наших суденышек
задрожали, и нам почудилось, что сейчас мы перевернемся и пойдем ко
дну. Мы ждали, и вдруг из дыма показалось ~это~, способное своим
видом свести с ума, сразу и навсегда поселившееся в наших кошмарах. У
одного из людей в моем ялике был при себе револьвер, и, рассвирепев, он
стал расстреливать неведомое судно, но ничто не могло остановить его
или заставить замедлить ход. Море гремело и бурлило у его бортов,
волна, которую оно гнало перед собой, накатила на нас и опрокинула
ялик. Мы, словно крысы, цеплялись за перевернутое суденышко, а
диковинный корабль - черный, страшный, блестящий, похожий на
огромного голодного хищника, прошел прямо перед нами.
чем-то вроде помоста. Мгновение он смотрел на нас, потом исчез. Лодка
- а к тому времени я уже понял, что это была лодка, - прошла мимо нас и
неожиданно камнем пошла ко дну. Волны сомкнулись над ней, и мы,
пораженные, потрясенные, остались одни в открытом море. С Кокины к
нам доносились страшные крики умирающих, но нас терзал новый страх
- мы боялись, что лодка вернется...
лодки:
из мрака и во мрак ушла...
немецкая подлодка решила уничтожить кокинские верфи. - С берега
лодка выглядела довольно зловеще, в ней было что-то от мстительного
железного демона. Мур понял, отчего островитяне так боялись
возвращения этого чудовища.
безликие твари из иного мира, не похожего на наш мир. Мы не хотели
ввязываться в войну белых - и тогда этот ужас обрушился на остров, не
щадя никого. Лодка приходила в наши воды сеять смерть и разрушение,
пока ее не уничтожили...
быть может, на том самом месте, где стою сейчас, - наблюдая за огнями,
вспыхивавшими в море, за странными зелеными и темно-красными
кометами, разрезавшими ночную тьму. И каждое утро на поверхность
всплывали обломки кораблей - и трупы, трупы. Окоченевшие тела с
перекошенными от ужаса лицами... а иногда прилив, багровый от крови,
приносил лишь оторванные руки и ноги. - Отец Бонифаций тяжело
вздохнул. - Это... корабль ночи, поднявшийся из своей гробницы на дне
моря...
стукаются друг о друга бакены. Их металлическое позвякивание
действовало ему на нервы. Море с неприятным звуком окатывало
железную палубу немецкой подлодки, оставляя на ней пряди водорослей.
заклинаю вас всем святым: верните этот корабль в Бездну.
настойчивостью этого человека и пуще того смущенный силой,
светившейся в его взгляде. - Вы так долго проповедовали свое вуду и
занимались спиритизмом, что теперь в этой груде металлолома вам
мерещатся духи и призраки!
Мура, словно оценивал, насколько сумел убедить и напугать их.
пора - нужно позаботиться о теле несчастного Кифаса, - он повернулся и
пошел прочь от них, вверх по берегу, прочерчивая песок перед собой
концом черной трости. На небольшом пригорке священник
приостановился, чтобы бросить последний взгляд на подводную лодку,
после чего скрылся в лабиринте дощатых лачуг, теснившихся вдоль
Фронт-стрит.
второй натурой. Но будь я проклят, если понимаю, как эта сволочь
слезла с рифа и вперлась в мою гавань.
пристани траулеры. Уже были отданы швартовы, грохотали двигатели,
перекрикивались рыбаки. Подводная лодка почти не оставила места,
чтобы выйти из бухты в открытое море. В небе, сулившем погожий день
и ясную лазурь, повис раскаленный желтый шар солнца, и огромная
субмарина, несколько мгновений назад казавшаяся мрачным призраком
(впечатление усиливали водоросли, намытые морем на корму и
свисавшие с лееров) превратилась в обычное разбитое штормом судно.
двинулись в сторону пикапа. - Плохо дело, - пробормотал констебль. -
Сейчас, верно, уже весь остров знает о том, что произошло... и, будь
уверен, Бонифаций не упустит случая укрепить свое влияние среди
местных. Нужно хоть что-нибудь сделать с этой лодкой, Дэвид. Нельзя
оставить его гнить здесь, но я ни за что на свете... - Кип вдруг умолк: луч
солнца блеснул в отдалении на жестяной крыше заброшенного дока.
Нет, это было бы чертовски рискованно... Более рискованно, чем
бросить эту лодку на отмели без присмотра?
полиции выходило на деревенскую площадь. В центре площади, посреди
небольшого овального скверика, где росли карликовые пальмы -
~пальметос~ - высилось носящее на себе следы карибских бурь
гранитное изваяние: негр с занесенным огромным гарпуном. Скульптура
эта изображала вождя карибских индейцев по имени Чейн - в 1600 году
он возглавил народную армию и дал отпор пиратам, пытавшимся
захватить Кокину и превратить ее в свою крепость. Памятник Чейну
поставили англичане - в знак того, что желают мира с туземцами.
Племена карибских индейцев жили на островах за сотни лет до того, как
нога первого английского поселенца ступила на эту землю; они
пробавлялись плодами земли и моря и держались особняком - пока не
чувствовали угрозу, и тогда оказывалось, что в гневе они страшны.
Стало ясно: этот народ лучше оставить в покое (особенно если
вспомнить, сколько британских поселенцев сошло здесь в могилу во
цвете лет). Сейчас на островах, в общем, царили мир и покой; Мур мало
знал о нынешней жизни аборигенов.
Шломо Вульф
Акунин Борис
Махров Алексей
Херберт Фрэнк
Василенко Иван
Орловский Гай Юлий