наука. Речь идет о некой внутренней теме философии, которая не всегда
находила свое внешнее выражение (и в античности, и в новое время, и
сейчас), но тем не менее в некоторых опытах сознания, скажем, у романтиков
в XIX веке, в XX веке у экзистенциалистов и у философов культуры, и
особенно у тех, кто стал в XX веке усиленно работать над синтезом Востока и
Запада, то есть обращаться к темам и понятиям восточной философии, эта
скрытая суть дела как бы снова проглядывает все в той же метафоре. Я
пользовался метафорой круга или окружности, бесконечной сферы, центр
которой везде, а периферия (окружность) нигде. Я вам объяснял, как центр
относится к периферии: центр нигде. А периферия, то есть то, что может быть
объединено с центром, охвачено лучами из центра, она где? И тут мы невольно
заколебались в употреблении слов: то ли "нигде", то ли "везде".
Следовательно, возможна обратная метафора (она как раз чаще всего и
применялась): полнота бытия есть или бесконечная сфера, центр которой
нигде, а периферия - везде. Или наоборот... То есть нигде конечным образом
нельзя задать периферию этой сферы. Соедините с этой метафорой все, что я
говорил о некоторых свойствах сознательной жизни, о ток, как она собирается
вопреки времени и хаосу, распаду: что человечество изобретало такие
предметы или артефакты, на которых можно организовать сознательную жизнь,
чтобы она могла воспроизводиться в упорядоченном виде, а не разрушаться с
потоком времени. Я приводил вам пример наблюдения небес (не в эмпирическом
смысле слова "небо") как идеального предмета, как обители идеальных законов
на идеальных предметах, которые движутся гармонически по 'идеальным
окружностям. Такой предмет не имеет значения сам по себе, а есть гармония,
которая видна наглядно, потому что небо - совершенный
оно теряется в эмпирических отклонениях.
в растрепанные или раздерганные состояния нашей души. Именно вокруг этого
наблюдения мы можем воспроизводить проявления нашей жизни независимо от
потока времени, устремленного к хаосу и распаду. Скажем, наши переживания
сами по себе не могут держаться на том уровне интенсивности, на котором они
- достойные человеческие переживания. Сами по себе они разрушаются со
временем. Мы не можем, желая определенного состояния, иметь его силой
желания. Я говорил вам, что нельзя хотеть любить и потому любить. Нельзя
хотеть иметь новую мысль, и поэтому иметь ее. Во всех случаях речь идет о
некоем бытии, которое организуется определенным образом, и тогда... что-то
случится. Тогда придет в голову мысль, тогда ощущение или переживание
удержится на своем уровне и не уйдет в песок. Тогда случится волнение или
экстаз, но опять же не в силу разрешающей способности наших органов чувств
и нашей возбудимости, а в силу других оснований. Например. основанием
экстаза может стать конструкция трагедии, и тогда она вызовет в нас
экстатический катарсис. То есть это машина удержания: на ней, через
катарсис, держатся возможные экстазы, которые иначе организуют наши
переживания, порождая определенные события. Так как их нельзя вызвать
искусственным усилием воли и желания, они случаются или не случаются. Как
же быть с ними? А вот так: именно мы обеспечиваем их возможность и их
виртуальность. Чем? Собиранием себя вокруг особых изобретений. (Например,
трагедия, ритуал когда-то служили таким изобретением, вокруг которого
собирался человек.)
колесо. Очень странный, казалось бы, предмет, если задуматься. Чтобы задать
законы задумывания, скажу, что колесо содержит в себе горизонт возможностей
наших любых способов передвижения. Вспомните, разве было изобретено
что-либо радикально новое, что выходило бы за пределы возможностей, которые
очерчены колесом? Паровоз? - На колесах. Машины - на колесах, танки на
колесах. Даже самолет на колесах. А прошло сколько веков? То есть колесо
как бы заранее задает наперед возможности всякого механического
использования средств передвижения. И радикально ничего нового не
появилось. Следовательно, это означает, что колесо как раз и собирает нас в
качестве передвигающихся эффективным образом.
разными емкими словами, или темами - часто архетипическими, которые
проходят через пласты сменяющихся культур и сохраняются. Колесо и
одновременно, например, змея, кусающая свой собственный хвост. Что такое
змея, кусающая свой хвост? Это символ потока душевной жизни, который
замкнут на самого себя. А вы знаете, что все замкнутое на себя не
распадается, никуда не движется (движется только внутри самого себя).
Странная вещь. Или, скажем, сверхпроводимость. Для современной физики было
бы идеальным, конечно, изобретение сверхпроводящих веществ. Но в эмпирии
сверхпроводимости всегда есть различение чего-то, что я называю иногда
идеальным предметом, гармонией (иногда колесом или трагедией), и все это
отличается от того, что называется эмпирией, временем, хаосом, распадом и
пр. Так вот, удержим мысль о том, что эмпирически не выполняется или
эмпирически замазано.
которая была бы реально сверхпроводящей и обеспечивала абсолютное
сохранение электрической энергии. Без каких-либо потерь. Оказывается, что
это можно сделать, только образовав круг из такого вещества, чтобы пустить
энергию по кругу. А круг сделать невозможно, потому что концы нужно
соединять, их нужно паять. А спаяли и в точке спая -потеря, теряется
сверхпроводимость.
символ, странная фигура, которая через все проходит? А во-вторых, мы снова
имеем тут дело с различением между эмпирией (тем, что мы де-факто можем
выполнить на реальных телах) и каким-то идеалом полноты, который пребывает
над потоком времени (в данном случае над веществом). Опять по кругу. Вот.
если бы был такой круг, то там выполнялась бы сверхпроводимость. А в случае
эмпирии это невозможно. Паять приходится.
уже вводить язык философии. Философия есть язык. с помощью которого мы
занимаемся прояснением обстоятельств человеческой жизни как таковой на
пределе. Оставляя тем самым как бы подспудно личностную тему, тему мышления
как бытия каждого, собирания каждого в своем бытии, когда каждый в той
мере, в какой он действительно выполняет сознательный режим человеческой
жизни и сохраняет облик человека, является философом, философствует, знает
он об этом или не знает - не важно. А теперь я буду обращаться к языку
профессиональной философии. Вернее, я уже начал об этом говорить. Поскольку
философия относительно наблюдаемых вещей вводит предельные понятия или
доводит наблюдаемое до предела и начинает об этом рассуждать. То есть
философия занимается основаниями человеческой жизни в предельной их форме
(или предельными основаниями человеческого бытия и мышления). Вот такое
определение философии. Мы ведь договорились, что философия имеет своим
предметом философию. Философия есть философия философии. А теперь я то же
самое, более конкретно, выражу так. Или спрошу так: что доводится до
предела на философском языке? До предела доводится то, что уже есть. А что
есть? - Попытка, борясь с потоком времени в нашей жизни, воспроизводить в
этом потоке какие-то состояния, человеческие связи. Эта наша работа и
является условием того, чтобы нечто было. Если мы не постараемся, то не
будет. Именно старание есть усилие собирания. Метафора этого усилия -
бесконечная сфера, центр которой нигде, а окружность (периферия) - везде.
Или наоборот. Каждый раз у нас нет конечного задания периферии или
конечного задания центра. Это то, что перемещается, метафора, доведенная до
предела в виде максимальных или предельных предметов.
гармонии? Скажем, я могу придумать идеальный предмет гармонии или предмет
гармонии в максимальном виде - небо. Это не буквальное утверждение, хотя
понималось оно в свое время так, что якобы в действительности есть
предметы, которые движутся по идеальным окружностям: потом оказалось. что
они движутся по эллипсам. И это было разрушением определенного склада
мышления, а не просто опровержением эмпирического факта. Но это было
выводом, а внутренним ходом мысли было следующее: какой предмет в
предельной форме может представить то. о чем я хочу рассуждать,
относительно любых других предметов (в том числе, относительно души)?
Максимальный или максимально выполняющий гармонию предмет есть небо,
говорили греки. Это и был философский демарш. Интересно, что философия
начинает вводить свои предельные основания и рассуждать, создавая предметы,
которым в действительности не приписывается буквальное значение, они лишь
средства и орудия, чтобы мы могли идти по некоторым основаниям всего нашего
бытия. Но эти средства обычно скрыты внутри самого бытия и как бы замазаны.
акт и в результате открывается пространство, внутри которого как раз и
возможно объективное научное мышление. Впервые объективное, научное или
теоретическое мышление складывается в этом пространстве, открытом
философией в ее поиске предельных оснований или максимальных предметов, на
материале которых можно обсуждать любые другие предметы. Началось, казалось
бы, со спасения, то есть решения личностно-бытийных задач, и поскольку
пошло так, одновременно было завоевано пространство и для объективной
научной мысли. Все теоретические проблемы философии в ее отношении к науке
(философия всегда спаривается с наукой -это такая привилегированная пара)
рассматриваются обычно в связи с последовательным развитием культуры.
Считается, что сначала была эпоха тотемизма или анимизма, этнических
локальных религий, мифологий, а потом возникла философия и наука. Что
постепенно люди накапливали опыт, эмпирический, технический (чертили,
измеряли поверхности для землемерных задач и пр.) и из этой совокупности
эмпирических знании внутри ремесел, человеческой техники и т.д. выросла
наука - в виде некоторого непрерывного движения (в этом смысле, например,
геометрия Евклида рассматривается как продукт эволюции египетской
практической геометрии). На мой взгляд философа, это глубоко неверное
рассуждение. Так в истории не происходило и не могло произойти. Наука не
Лондон Джек
Семенова Мария
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Кервуд Оливер Дж.