как
свидетельством такого ревнителя веры, как ап. Павел5.
даются от Бога, то было бы, напротив, большим нечестием ограничивать
Божество в способах сообщения этих сил. И так как по согласному
свидетельству опыта и Священного Писания пути для получения нравственных сил
не исчерпываются положительною религией, ибо и помимо нее некоторые люди
сознают и творят добро, то, значит, и с религиозной точки зрения остается
только принять эту истину и, следовательно, признать в известном смысле
независ имость нравственности от положительной религии и нравственной
философии - от вероучения6.
уверенность в истине нашей религии, она не дает нам права закрывать глаза на
тот факт, что религий существует множество и что каждая из них приписывает
себе исключительную истинность. А этот факт во всяком уме, не равнодушном к
истине, производит потребность объективного оправдания нашей веры, т.е.
представления таких оснований в ее пользу, которые могли бы иметь
убедительность не для нас одних, а и для других, окончательно - для всех. Но
в се общегодные аргументы в пользу религиозной истины сводятся к одному
основному - этическому, утверждающему нравственное превосходство нашей
религии перед другими. Это в сущности так даже в тех случаях, когда
нравственный интерес совершенно закрывается д ругими мотивами. Так можно в
пользу своей религии указывать на красоту ее богослужения. К такому
аргументу не следует относиться слишком легко: если бы красота греческого
богослужения в Софийском соборе не произвела такого сильного впечатления на
послов
православною. Но какова бы ни была важность этой стороны в религии,
спрашивается, однако, в чем, собственно, может состоять эстетическое
достоинство известного богослужения преимуществен но перед другим? Не в том,
конечно, чтобы его формы и обстановка отличались вообще какою попало
красотою. Сама по себе красота форм (т.е. законченность чувственного
выражения чего бы то ни было) свойственна самым разнородным предметам:
красив балет, крас ива опера, красива батальная или эротическая картина,
красив фейерверк. Однако когда подобные виды проявления прекрасного, хотя бы
в слабой степени, вносятся в религиозный культ, то это справедливо
порицается как искажение его истинного достоинства. Знач ит, эстетическая
ценность богослужения состоит не в том, чтобы его чувственные формы были
красивы, а в том, чтобы их красота как можно яснее выражала и полнее
воплощала духовное содержание истинной религии. Содержание же это частью
догматическое, но глав ным образом этическое (в широком смысле): святость
Божества, любовь Его к людям, благодарность и преданность людей Небесному
Отцу и их братство между собою - вот та идеальная сущность, которая, уже
воплотившись в лицах и событиях священной истории, сквоз ь эту
священно-историческую среду вновь художественно воплощается в обрядах,
символах, молитвах и песнопениях церковных. Но если духовная сущность
религии на одних может действовать лишь через это свое воплощение в культе,
то другие (и с развитием сознан ия - все большее число) способны воспринять
ее, кроме того, и прямо как учение; и тут опять-таки нравственная сторона
религиозной доктрины имеет решительное преобладание над догматическою.
Метафизические догматы истинного христианства при всей их внутрен ней
достоверности, несомненно, превышают уровень обыкновенного человеческого
рассудка и потому не могут служить и никогда не служили начальными
средствами убеждения в истине нашего исповедания людей, ему чуждых. Чтобы
постигать эти догматы верою, нужно у же быть христианином, а чтобы понять их
смысл в области высших умозрений разума, нужно быть философом Платонова или
Шеллингова направления. Этот путь не может, следовательно, быть принят как
общегодный, и остается для убеждения иноверца только указание н а
превосходство нравственной стороны в нашей религии7. И действительно, на
путь нравственно-практического оправдания своей веры вступают обыкновенно в
спорах не только между особыми религиями, но и между разделившимися ветвями
одной и той же религии. Так , римские католики всего охотнее приводят в свою
пользу крепкую солидарность и энергичную деятельность своего духовенства,
объединенного религиозно-нравственною силою папской монархии, ставят на вид
незаменимое нравственное влияние этого духовенства на н ародные массы,
выставляют роль папы как универсального защитника справедливости, как
верховного судьи и миротворца, особенно же указывают они на обилие дел
милосердия в своих внешних и внутренних миссиях. В свою очередь протестанты,
первоначально отделив шиеся от католической церкви именно на почве
нравственного богословия, ставят себе в основное преимущество моральную
высоту и чистоту своего учения, освобождающего личную совесть и жизнь общины
от рабства внешним делам и от разных бессмысленных, по их мн ению, преданий
и практических злоупотреблений. Наконец, православные апологеты и полемисты
чаще всего пользуются против западного христианства оружием нравственных
обвинений: католицизм упрекают они за гордость и властолюбие, за стремление
присвоить свое му иерархическому главе как то, что принадлежит Богу, так
равно и то, что принадлежит кесарю, укоряют католическую иерархию в
фанатизме, в привязанности к миру, в корыстолюбии, делают ее ответственною
за общий грех преследования еретиков и неверных, пост оянно возвращаются (в
согласии с протестантами) к трем главным обвинительным пунктам: инквизиции,
индульгенциям и иезуитской морали, наконец (независимо от протестантов),
вносят в этот обвинительный акт грех нравственного братоубийства,
выразившийся в са мовластном узаконении (без ведома восточной церкви)
местных западных преданий; менее яркие, но столь же тяжкие этические
обвинения выставляются нашими полемистами и против протестантского
исповедания: его упрекают в индивидуализме, упраздняющем церковь к ак
действительное нравственное целое, обвиняют в разрушении любовного союза не
только между настоящим и прошедшим церкви исторической (через отрицание
преданий), но и между видимою и невидимою церковью (через отвержение молитв
за усопших) и т.д.
нужны все эти пререкания8, я образцу внимание только на тот факт, что каждая
из спорящих сторон не отвергает нравственных принципов, выставляемых
противною стороною, а только старае тся обратить их в свою пользу. Так,
когда католики хвалятся делами милосердия, особенно отличающими их церковь,
то ни протестантские, ни греко-российские их противники не станут говорить,
что милосердие дурно, а будут только утверждать, что католические
искажаются постороннею примесью и теряют более или менее свое нравственное
достоинство. В ответ на это католики со своей стороны не станут говорить,
что властолюбие само по себе хорошо и ч то христианская любовь должна быть
подчинена политике, а станут, напротив, отвергать делаемый им упрек в
властолюбии и доказывать, что власть для них не цель, а только необходимое
средство для исполнения нравственного долга. Точно так же когда православн
ые (вместе с католиками) упрекают протестантство за отсутствие духовной
филиации и за пренебрежение к отеческим преданиям, то никакой благоразумный
протестант не скажет, что предания должно презирать, а, напротив, станет
доказывать, что протестантизм и е сть возвращение к самым почтенным и
подлинным преданиям христианства, очищенным от фальшивой и вредной примеси.
нравственной почве (благодаря чему только и возможен спор), что у них одни и
те же этические принципы и мерила, о которых нет спора, а спор идет только
об их приложении. Эти принципы не принадлежат сами по себе ни одному из
вероисповеданий, а образуют тот общий трибунал, к которому равно обращаются
все. Представитель каждой стороны в сущности говорит своему противнику
только следующее: "Я вернее и лучше тебя применяю те самые нравст венные
начала, которых хочешь держаться и ты, поэтому ты должен признать мою
правоту и отказаться от своих заблуждений". Итак, этические нормы, одинаково
предполагаемые всеми вероисповеданиями, не могут сами по себе зависеть от
вероисповедных различий.
различий. Когда миссионер убеждает мусульманина или язычника в превосходстве
христианского нравственного учения, то он, очевидно, предполагает в своем
слушателе присутствие (по край ней мере в потенциальном, скрытом состоянии)
тех же самых нравственных норм, как и его собственные. Значит, эти нормы,
общие христианину с язычником и у этого последнего "написанные в сердце
его"26, независимы от положительной религии вообще. Более того, все
положительные религии, не исключая и абсолютно-истинной, поскольку они в
своих взаимных спорах обращаются за подтверждением своих прав или притязаний
к общим нравственным нормам, тем самым признают себя в некотором смысле от
них зависимыми, подобно
в одинаковом подчинении законному судилищу, а если сами к нему обратились,
то, значит, и признали такое подчинение.
положительных религий (и даже в известном смысле их обусловливающий), и
будучи, таким образом, самостоятельною с этой предметной, или реальной,
своей стороны, не окажется ли нравственная филос офия в формальном отношении
- как наука - подчиненною теоретической философии, в особенности той ее
части, которая рассматривает права и границы наших познавательных
способностей? Но, создавая нравственную философию, разум только развивает,
на почве опыт а, изначала присущую ему идею добра (или, что то же,
первоначальный факт нравственного сознания) и постольку не выходит из
пределов внутренней своей области, или, говоря школьным языком, его
употребление здесь имманентно и, следовательно, не обусловлено
в себе. Говоря проще, в нравственной философии мы изучаем только наше
внутреннее отношение к нашим же собственным действиям, т.е. нечто бесспорно
Нортон Андрэ
Мацумото Сэйте
Акунин Борис
Семенова Мария
Каменистый Артем
Мурич Виктор