взамен срубленных деревьев молодых саженцев тех же пород. На Мадагаскаре лес
возят на тележках, в которые впрягают зебу; швейцарцы колдуют над
улучшенными конструкциями этих повозок, чтобы получить возможность сузить
просеки. Серьезнейшая проблема заключается в том, что тропические виды
обычно растут медленно, и под "заботой о будущем" подразумевается, что это
будущее наступит не скоро. А времени на раздумье не так много; девяносто
процентов лесов, некогда покрывавших Мадагаскар, к настоящему времени
исчезло.
взгляде на деревья-великаны. Деревья питаются тем слоем гумуса, большая
часть которого образуется из остатков мертвых листьев и ветвей того же
дерева. Стоит уничтожить деревья, как солнце, ветер и дождь слизнут тонкий
плодородный слой с такой же легкостью, как человек сдувает пыль с книжной
обложки. Останутся только скальные породы, на которых ничего расти не
сможет.
использования леса путем внедрения разумной системы вырубок и посадок. В
случае успеха появится шанс, что лес на Мадагаскаре выживет и при мудром
планировании станет в будущем жизненно важным ресурсом, если уйдут в прошлое
хищнические порубки ради сиюминутной выгоды.
ничего общего с остатками густого, влажного, пышного леса, еще
сохранившимися в восточной части. Здесь деревья не столь высоки и скорее
напоминают лиственные леса Англии. В окраске стволов и ветвей преобладают
серебристые и пепельные тона. Дожди выпадают редко, но стоит чуть-чуть
поморосить, как ветви покрываются нежной зеленью, а если внимательно
присмотреться к коре, то можно увидеть, как из-под нее пробиваются, словно
зеленые наконечники копий, новые почки.
они выстраиваются вдоль дорог, пробиваются сквозь меньшие деревья,
возвышаясь на восемьдесят футов и более, словно батарея бутылок из-под
кьянти, а в их дородных стволах могла бы разместиться небольшая комната.
Глядя на их смешные маленькие переплетающиеся ветви, можно подумать, будто
кто-то вымыл баобабам голову и не знает, как причесать. Или другая идея
приходит в голову: за какой-то тяжкий грех Всевышний вырвал их из земли и
воткнул обратно корнями вверх; так они и обречены маяться во веки веков.
называются "пало борачо" - "пьяный ствол"; дородство тоже одно из их
достоинств, но у них нет того напыщенного фальстафовского великолепия, что
есть у баобабов. Порой воображаешь, как ночью, при свете месяца, они
каким-то образом выбираются из земли и, собравшись на таинственную сходку и
взбодрив себя добрым сладким черным ромом, шушукаются друг с дружкой. Одна
из самых печальных сцен, свидетелем которой я стал, случилась на истомленном
засухой юге Мадагаскара: в отчаянной попытке спасти гибнущий от жажды скот
люди спилили гигантские баобабы и стесали их серебристую кору, чтобы зебу
могли добраться до влажной волокнистой сердцевины. Деревья, которые росли,
может быть, сотню лет, в одно мгновение нашли свою смерть, став поилкой для
животных. Но даже этим предсмертным жестом баобаб явил свою доброту...
скорее добавлял дискомфорта, чем облегчал его. Но вот мы очутились у
приютившегося среди баобабов озерка, окаймленного зарослями тростника, трав
и папируса и расцвеченного огромными листьями водяных лилий, словно щитами
гербов. Я рад был увидеть обитающих на озере птиц якана, охотно селящихся
там, где растут водяные лилии. Аристократизм и изящество этих пернатых
послужит украшением любой водной глади, большой или малой; особенно хороша
картина, когда якана, переступая длинными тонкими артистическими ножками,
прогуливаются по желтовато-зеленым дорожкам, выложенным листьями по глади
воды, и точным движением хватают жука или моллюска, имевшего неосторожность
выбраться на поверхность. На берегу жировали статные и невозмутимые нильские
гуси, словно одетые в коричневый твид. Над озерцом летали эскадроны щурок,
раскрашенных во всевозможные оттенки зеленого. Щелкая черными кривыми
клювами, они хватали на лету носившихся над озерцом стрекоз, шумящих
слюдяными крылышками. На кроне каждого баобаба, среди забавно
переплетающихся ветвей, сидели группы попугаев-ваза - их
коричневато-оливковая с зеленым отливом окраска, может быть, и не столь
зрелищна, но ее изящная строгость по-своему хороша, не в пример кричащей
пышности попугая-ара или какого-нибудь длиннохвостого попугайчика, которые
ни дать ни взять витрина ювелирного магазина Вульворта.
ткачиков, занятых постройкой своих круглых гнезд, похожих на корзины. Я
всегда изумлялся, как эти крошечные птички с помощью только клюва и когтей
"ткут" свои волшебные гнезда, украшающие деревья, подобно экзотическим
фруктам. Чуть дальше по дороге мы потревожили двух удодов в роскошном
розовом с черным оперении, с убранством голов, как у Гайаваты, и длинными,
кривыми, словно турецкие сабли, клювами. Они отлетели вдоль по дороге на
полсотни ярдов и снова сели в бурую дорожную пыль, распушив хохолки точно
веер или колоду карт.
чем основная дорога, так что мы могли получше рассмотреть лес с обеих
сторон. Время от времени дорогу нам перебегали крупные игуаны, девяти дюймов
в длину, цвета золотистой и золотисто-коричневой карамели, с хвостами,
ощетинившимися острыми выступами, как палицы средневековых воинов. Одна из
ящериц с таким усердием рыла яму в бурой почве, что не удрала вслед за
другими, а увлеченно продолжала рыть. Мы некоторое время понаблюдали за ней,
соображая, роет ли она в поисках насекомых и личинок или - коль скоро это
был брачный период - готовит яму для кладки яиц. В последнем случае,
думалось нам, выбрано не самое безопасное место: стоило проехать грузовику с
бревнами, и ее потомству конец. Впрочем, покопавшись еще пару минут, она
неожиданно потеряла к этому занятию всякий интерес и, не обращая внимания на
колеса "тойоты" в каких-нибудь двух футах от машины, юркнула в подлесок.
бамбуковые хижины рабочих лесничества. Тут же, под навесом из веток, для них
были натянуты гамаки, а рядом располагалась большая бамбуковая хижина с
верандой, куда мы сложили наше оборудование. Здесь же мы готовили, обедали,
читали и вели записи. Рядом поставили свои палатки Джон и Квентин, а еще
соорудили новую превосходную палатку для нас - она состояла из спальни на
двоих (в которой, в случае необходимости, могли разместиться и четверо) и
большого "предбанника" для оборудования. Потом из бамбука возвели баньку и
"кабинет задумчивости". Впрочем, банька - слишком громко сказано: это было
всего лишь видавшее виды жестяное ведро и банка для обливания. А так как
воду сюда приходилось доставлять за несколько миль из речки, то она была на
вес золота. Но, по крайней мере, никто из нас не зарос грязью.
ветерок словно запутывался в ветвях деревьев и не долетал до лужайки. Мы
ополоснулись тепловатой водой, но в результате вспотели еще пуще. После
этого все отправились на общественную веранду, где пылали лампы-молнии и
мерцал огонь, на котором готовили еду; струйка дыма и мерцание пламени
придавали происходящему некое сходство с колдовством.
месье Эдмонд - главный лесничий, обладавший бесценным для нас знанием леса,
а главное, организаторскими способностями. Он был безмолвен и говорил,
только когда к нему обращались, и имел привычку (свойственную, видимо, всем
мальгашам) все время куда-то бесследно исчезать; но тем не менее за что бы
он ни взялся, все получалось при минимуме возни. Он угостил нас великолепным
цыплячьим жарким, за которым последовала розовая, как заря, папайя, которую
он умудрился достать не знаю где: в этом лесу нет фруктовых деревьев. Полная
луна, словно большой серебряный медальон, плыла по небу из черного бархата,
сияя так ярко, что можно было читать, - в этом я убедился на практике.
вслушиваться в звуки оркестра окружавшего нас ночного леса. Попугаи-ваза -
что вообще-то несвойственно попугаям - по ночам иногда часами поют друг
другу песни; и в эту нашу первую ночь они добрый час упражнялись в вокале,
да так проникновенно, что в их пении тонули все прочие лесные звуки. Но как
только пение смолкло, мы смогли прислушаться к звукам остальных лесных
обитателей. Словно краски диковинного ковра, сплетались тихие голоса
насекомых - звон, жужжанье, стрекотанье, пиликанье, трели, шуршанье и
гуденье. На фоне этого изысканного ковра звуков ясно слышался голос мышиного
лемура, самого маленького из всех лемуров: два таких животных прекрасно
помещаются в чайной чашке. Это милейшие крохотные создания с серо-зеленым
мехом и огромными золотистыми глазами; ручки, ножки и уши розового цвета и
мягкие, как лепестки розы. Встречая себе подобного (предположительно чужака,
вторгшегося в их владения), крошки лемуры выдают поочередно визги и трели, и
тогда с залитых лунным светом веток слышатся целые встречные потоки
ругательств на лемурьем языке.
близко, парочка милых созданий пела прямо на ветвях дерева, что росло над
нашей палаткой. Потоки стаккато самого низкопробного сорта резали нам слух,
и мы вздохнули с облегчением, когда эти Божьи твари ушли. По причинам,
известным только зоологам, их называют еще "лемуры-спортсмены", может быть
из-за привычки прыгать с дерева на дерево. Этих животных имеется шесть
подвидов, в том числе один с впечатляющим именем "лемур-спортсмен Милна
Эдвардса". Поскольку питаются они в основном листьями, которые являются
весьма слабым источником энергии, предполагается, что пищеварение у них
происходит путем ферментации - то есть им приходится поедать собственные
экскременты, "добирая" из них неиспользованные питательные вещества. Эти
создания в чем-то сходны с кошками - так же лазят по деревьям и так же ведут
ночной образ жизни. У них густая коричневая шерсть и большие уши и глаза.
Дневные часы спортсмены проводят, свернувшись калачиком в дупле дерева.
Ночью же они ведут активный образ жизни, чередуя спортивные упражнения с
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Ильин Андрей
Конан-Дойль Артур