рассказывал историю о том, как у них на тральщике вышел из строя двигатель,
а они, пока чинились, всю ночь болтались в виду огней Ялты и даже видели в
бинокль надпись русскими буквами "дрынк кока-кола". Буквы-то были русские,
но Ялта от берегов русского смысла была даже дальше, чем Лондон, куда уже
начали ездить, не говоря о Париже, откуда уже приезжал Ив Монтан. И вдруг
Никита Сергеевич Хрущев, ничего особенного своему народу не объясняя,
заключил с Островом соглашение о культурном обмене. Началось мирное
сосу-сосу. Из Крыма приехал скучнейший фольклорный татарский ансамбль, зато
туда отправился Московский цирк, который произвел там подобие землетрясения,
засыпан был цветами, обсосан всеобщей любовью. В шестидесятые годы стали
появляться первые русские визитеры с Острова, тогда-то и началось знакомство
поколения Гангута со своими сверстниками, ибо именно они в основном и
приезжали, старые врэвакуанты побаивались. В ранние шестидесятые молодые
островитяне производили сногсшибательное впечатление на москвичей и
ленинградцев. Оказывается, можно быть русским и знать еще два-три
европейских языка, как свой родной, посетить десятки стран, учиться в
Оксфорде и Сорбонне, носить в кармане американские, английские, швейцарские
паспорта. У себя дома крымчане как-то умудрялись жить без паспортов. Они
каким-то странным образом не считали свою страну страной, а вроде как бы
временным лагерем. И все-таки были русскими, хотя многого не понимали. Они,
например, не понимали кипучих тогдашних споров об абстрактном искусстве или
о джазе. Острейшие московские вопросы вызывали у них только улыбки, пожатие
плечами, вялый ответ-вопросец -- Why not? -- "Почему нет? " Поколению,
выросшему под знаком "Почему да? ", трудно объяснить свою борьбу, проблемы,
связанные с брюками, с прическами, с танцами, с манерой наложения красок на
холсты, с "Современником", с Театром на Таганке. Впрочем, находились и
такие, кто все хотел понять, во все старался влезть, и первым из таких был
Андрюша Лучников.
одним из первых "советикусов" на Ялтинском кинофестивале. В тот год
случилась какая-то странная пауза в генеральном деле "закручивания гаек", и
ему вдруг разрешили повезти свою вторую картину на внеконкурсный показ.
Утром в гостиницу явился к нему рыжий малый в застиранном джинсовом пиджаке,
хотя и с часами "роллекс" на запястье, член совета адвайзеров газеты
"Русский Курьер" Андрей А. Лучников, принес толстый, как подушка, воскресный
выпуск, в котором о нем, Гангуте, было написано черным по белому: "Один из
ведущих режиссеров "новой волны" мирового синема Виталий Гангут говорит по
этому поводу... " Так непринужденно, в одном ряду со всякими Антониони,
Шабролями, Бергманами, Бунюэлями, "один из... " Гангут, конечно, от Острова
обалдел, поддался на соблазны, полностью морально разоружился. Быть может,
тогда у него впервые и явилась идея, что Остров Крым принадлежит всему их
поколению, что это как бы воплощенная мечта, модель будущей России.
поколения. Где они сейчас, наши шестидесятники? Сколько их ринулось в
израильскую щель и рассеялось по миру? Вопросы не риторические, думал
Гангут. В количестве и в географии расселения -- тоже приметы катастрофы.
Отъезд -- это поступок, так говорят иные. Нельзя всю жизнь быть глиной в
корявых лапах этого государства. Однако есть ведь и другие поступки. Самые
смелые сидят в тюрьмах. Отъезд -- это климакс, говорят другие, и, может
быть, это вернее. Оставшиеся говорят: "Катастрофа", -- и покупают "Жигули".
Вдруг оказывается, что можно хорошие деньги делать в "Научпопе", плюнуть на
честолюбие и заниматься самоусовершенствованием, которое оборачивается
ежедневным киселем в кресле перед программой "Время". Все реже звонил у
Гангута телефон, вес реже он выходил вечерами из дома, все меньше оставалось
друзей... вот и Андрей Лучников в списке потерь, да и какой он русский, он
не наш, он западный вывихнутый левак, и пошел бы он подальше... все меньше
становилось друзей, вес меньше баб, впрочем, и дружок в штанах все реже
предъявлял требования.
плечами Виталия Гангута, когда он стоял, согнувшись, вперившись
потревоженным взглядом в лицо спорткомментаторши Таньки Луниной. Три или
четыре минуты она полыхала на экране, а потом сменилась сводкой погоды.
Гангут рванулся, схватил пиджак... Год назад он облегал фигуру, теперь не
застегивался. Три дня не буду жрать, снова начну бегать... схватил пиджак,
заглянул в бумажник... те, прежние, большие деньги, "башли триумфа", никогда
не залеживались, эти нынешние малые деньжата, те, что нагорбачивались
унижением, всегда в бумажнике... прошагал по квартире, отражаясь в грязных
окнах, в пыльных зеркалах, гася за собой свет, то есть исчезая, и, наконец,
у дверей остановился на секунду, погасил свое последнее отражение и
вздохнул: к ядреной фене, завтра же с утра в ОВИР за формулярами, линять
отсюда, линять, линять...
Гангута на лестничной площадке. Как он все бросит, все отряхнет, как чисто
вымоет руки, как затрещат в огне мосты, какие ветры наполнят паруса! Было
бы, однако, не вполне честно сказать, что "молодая отвага" впервые посещала
знаменитого в прошлом режиссера. Вот так же вечерами выбегал на улицу,
нервно, восторженно гулял, в конце концов напивался где-нибудь по соседству,
а утром после трех чашек кофе ехал на "Научпоп" и по дороге вяло мусолил
отступные мысли о климаксе, о поколении, о связях с почвой, о том, что вот
недавно его имя мелькнуло в какой-то обзорной статье, значит, разрешили
упоминать, а потом, глядишь, и фильм дадут ставить, а ведь любой
мало-мальски не конформистский фильм полезнее для общего дела, чем десяток
"Континентов". Фальшивое приглашение в Израиль, возникшее в короткий период
диссидентщины, тем не менее тщательно сохранялось как залог для будущих
порывов "молодой отваги".
какой-то приступ молодости, будто вдруг открылись пороховые погреба, будто
забил где-то в низах гормональный фонтанчик. Прежде всего он найдет Таню
Лунину и узнает у нее об Андрее. Нужно немедленно искать коммуникацию с ним.
В Крыму мощная киноиндустрия. В конце концов не оставит же редактор
"Курьера" своего старого кореша. В конце концов он все-таки Виталий Гангут,
"один из", в конце концов еще совсем недавно в Доме кино сказал ему, когда
икру-то жрали, тот красавчик-голливудчик-молодчик: "I know, I know, you are
very much director". В конце концов его отъезд вызовет "звук". Итак, прежде
всего он найдет Таню Лунину и, если будет подходящий случай, переспит с ней.
шахта четырнадцатиэтажного кооперативного дома гудела что-то как бы
авиационное. Откуда-то доносилась песня "Hey Jude". Двери лифта разъехались,
и на площадку вышел сосед Гангута, глядящий исподлобья и в сторону мужчина
средних лет с огромной собакой породы "московская сторожевая". Он был
соседом Гангута уже несколько лет, но Гангут не знал ни имени, ни звания и
даже за глаза упоминал его, как по сценарной записи, "глядящий исподлобья и
в сторону мужчина средних лет с огромной собакой породы "московская
сторожевая". Сосед никогда не здоровался с Гангутом, больше того-- никогда
не отвечал на приветствие. Однажды Гангут, разозлившись, задержал его за
пуговицу: "Отвечать надо". -- "Что? " -- спросил сосед. -- "Когда вам
говорят "доброе утро", надо что-нибудь ответить". -- "Да-да", -- сказал
сосед и прошел мимо, глядя исподлобья и в сторону. Диалог произошел,
разумеется, в отсутствие собаки породы "московская сторожевая". Гангут
полагал, что урок пойдет впрок, но этого не случилось. Сосед по-прежнему
проходил мимо Гангута, будто не видал его или видел впервые.
виляла хвостом. Гангут изумился.
грудь. Лифт ушел.
Что же в самом деле, живем, живем... Он был слегка пьяноват.
заходите же.
квартиру. Оказалось, полстолетия художественному редактору Ершову, то есть
"человеку, глядящему исподлобья и в сторону", нелюбезному соседу. Большое
изобилие украшало стол, торчали ножки венгерских индеек, недоразрушенные
мраморные плоскости студня отсвечивали богатую люстру. С первого же взгляда
на гостей Гангут понял, что ему не следовало сюда приходить.
крикнул юбиляр.
между дамой в лоснящемся парике и хрупким ребенком-школьником, из тех, что
среди бела дня звонят в дверь и ошарашивают творческую интеллигенцию
вопросом: "Извините, пожалуйста, нет ли у вас бумажной макулатуры? "
бы... ну, помнишь, эта штука историческая о нашей родине... русский
режиссер... задвинули на зады... сами знаете кто...
соседку.
непринужденностью и некоторой сердечностью ответила дама, поправляя
одновременно и грудь и паричок.