тей днем радости, Ну, чем не праздник? Во-первых, не учатся,-кто же в
такой день пойдет в хедер? Во-вторых, вообще весело - подъезжают подво-
ды, а в доме идут сборы: укладывают вещи, двигают шкафы. Слышен звон
стеклянной посуды, гремят ножи и вилки. А едят в этот день, как накануне
пасхи,-на скорую руку. Ну, а несколько копеек "отъездных" дети тоже на-
деются получить! Не так скоро, положим, их увидишь. Пока еще соседи при-
ходят прощаться. То есть приходят они для того, чтобы им сказали "счаст-
ливо оставаться", на что они ответят - "счастливого пути" и пожелают
отъезжающим всяких благ-здоровья, удачи, счастья и тому подобное.
в доме Рабиновичей. Он приходит каждый день. Не пропустит дня без партии
в шахматы, как благочестивый еврей не пропустит молитвы. Играть в шахма-
ты-для него великое удовольствие, выиграть партию у Нохума Вевикова -
для него великое счастье. Странная манера у этого Шмуел-Эля: проигрыва-
ет-кричит, выигрывает-тоже кричит. Но выигрывает он редко, чаще проигры-
вает. Когда он в проигрыше, то кричит, что ошибся, сделал ход не той фи-
гурой, а если бы он пошел иначе, проиграл бы, конечно, противник.
но спрашивал Шмуел-Эля: "Чего вы кричите?" Но отец поступал иначе. Он
спокойно выслушивал горячившегося Шмуел-Эля и, добродушно усмехаясь в
бороду, продолжал игру. Мать была вне себя: в такое время, за час до
отъезда, люди вдруг садятся играть в шахматы! "В последний раз, Хая-Эс-
тер, дай вам бог здоровья! Вы вот уезжаете, расползается народ, никого
не остается-с кем же я в шахматы сыграю?"-умоляет ее кантор и, сдвинув
шапку на затылок, принимается за дело-и снова все то же: кантор горячит-
ся, кричит, что пошел не так, как хотел, а Нохум, усмехаясь, разрешает
ему сделать другой ход,
прощаться. Нельзя быть невежей. Приходится прервать партию, когда прихо-
дит такой сосед, как реб Айзик. Хотя у него и козлиная бородка и молится
он фальцетом, но все же он либавичский хасид и очень благочестивый ев-
рей. Сразу после него приходит Дон. Это молодой человек с белесыми воло-
сами, то есть совсем желтыми, как лен. По натуре он молчальник, ни с кем
не разговаривает. Но вот теперь, когда реб Нохум покидает Воронку, он
разговорился. Он тоже не прочь уехать отсюда, было бы куда. Ну его к
черту, это местечко. Он охотно продал бы свое дело, если б было кому. Ну
его к черту! Шмуел-Эля смотрит на него страшными глазами, но тот не ос-
танавливается ни на минуту. Разговорился человек! Умолкает on лишь тог-
да, когда приходят прощаться другие. А приходит весь город, все жители
один за другим, - сначала мужчины, потом женщины; у всех грустные, оза-
боченные лица, некоторые даже заплаканы. Одна женщина принесла нам, де-
тям, "конфеты монпасье". Вот праведница!
Рабиновичей,-кривая Фрума и Фейгеле-черт. Обе так сильно терли глаза,
так усердно сморкались, делали такие странные гримасы, что Шолом, ма-
ленький пересмешник, не удержался и стал тут же, у них за спиной, перед-
разнивать их, строить рожи и сморкаться, а детвора ежеминутно разража-
лась громким хохотом. И тут заварилась каша: "Что за смешки такие?"
Мать, женщина суровая и к тому же расстроенная, озабоченная отъездом,
оставила все дела и накинулась на детей. Ей хотелось бы только знать-что
это за смешки, кому здесь так весело? На помощь ей пришла служанка Фру-
ма. Она готова поклясться, что всему причиной эта вертлявая белка, этот
своевольник, обжора, Иван Поперило, отщепенец, отброс, выродок!.. Фрума
имела в виду, конечно, автора этой книги, который между тем выглядел
простачком, виноватым разве только перед господом богом. Ему, вероятно,
здорово влетело бы от матери, если б не вмешалась бабушка Минда и не из-
бавила его от верных оплеух, которые ему предстояло получить вместо
отъездных. Увидя, что ее внуку приходится туго, бабушка обратилась к
присутствующим.
сесть хоть на минутку...
ра для путешествия, а продать ее некому. Вслед за бабушкой уселись и ос-
тальные, и в комнате стало так тихо, что слышно было, как муха пролетит.
Потом наступил последний, самый тягостный момент - прощание и поцелуи.
Слава богу - и это уже позади! Повозки готовы. Снова "счастливо оста-
ваться!", опять "счастливого пути!" и-слезы, шмыганье носом. О господи,
попробуй удержаться и не передразнить женщин-как у них дергаются лица,
дрожат подбородки! Они даже не дают попрощаться как следует. Ребятам
вдруг стало грустно: жалко отца, жалко мать, бабушку. Вот выносят ее
старый, окованный железом сундук: там лежит ее саван... Заныло сердце,
хочется плакать, тем более что даже такой человек, как дядя Нисл, тайком
утирает глаза. Как, дядя Нисл плачет? Возможно ли это? Отец подзывает
ребят поодиночке и дарит каждому по серебряной монете. То же делает и
мать. Бабушка еще раньше приготовила в бумажке мелочь для каждого в от-
дельности. Одно к одному-получится немалая сумма. Поскорей бы уж повозки
тронулись! Но вот, с божьей помощью, поехали. Завертелись колеса. Толпа
покачнулась. "Счастливого пути! Желаем удачи!"
она покидает навеки... Ребят снова охватывает печаль, снова на мгновение
просыпается в них чувство жалости и тут же гаснет - хочется поскорей пе-
ресчитать мелочь...
тавив после себя густую пыль, запах смолы и странную пустоту. Люди по-
немногу начали расходиться кто куда, будто стыдясь чего-то. Дядя Нисл
сразу будто сквозь землю провалился. Последним остался кантор Шмуел-Эля.
Он еще долго стоял на месте и глядел вслед уезжающим, закрыв ладонью
глаза от солнца, которое вовсе не так уж пекло и не так уж ярко светило.
Потом с горькой усмешкой вымолвил про себя:
кусство воровать яблоки. - Пойман при краже табака. - Смерть учителя
извол судьбы. Перед отъездом отец стал подыскивать для них учителя, нас-
тавника и опекуна в одном лице. Это значило: учитель должен не только
обучать их, но и кормить и печься о них. И отцу это вполне удалось. Учи-
тель, опекун и наставник, которого он отыскал для своих детей, был неза-
урядный человек, сын нашего старого воронковского резника, по имени Мой-
ше.
ладал только одним недостатком - слабым здоровьем и, пожалуй, слишком уж
мягким характером. Учеников своих он воспитывал по-новому, - не розгами,
но хорошим, теплым словом, что было для детей совершенно непривычно. По-
этому-то они обманывали его как могли и водили за нос как хотели: не мо-
лились, не учились, а позже, когда резник Мойше заболел всерьез, схватил
"сухотку" и лег, ребята стали вовсе бездельничать, водились с сиротой
Гергеле-вором, босоногим мальчишкой с плутоватыми глазами и заячьей гу-
бой. Настоящее его имя было Гершон; Гергеле прозвала его мать, кухарка
Сора-Фейга, а прозвище вор дал ему его отчим Иосиф-Меер - дровосек, хотя
Гергеле тогда еще ничего ни у кого не украл. Если б его не прозвали во-
ром, он, возможно, никогда и не воровал бы. Но теперь он им назло сдела-
ется вором-было бы что красть.
мом, который был очарован этим мальчиком с умными глазами и заячьей гу-
бой. Знакомство их состоялось тут же, в хедере Мойше-резника. Всю неделю
Мойше был учителем, но в четверг превращался в резника, и все девушки и
женщины местечка в этот день приходили к нему со своими курами, гусями и
утками. Приходил и паренек с рассеченной губой. Это и был Гергеле, кото-
рого мать-кухарка посылала к резнику зарезать на субботу птицу... В ожи-
дании резника Гергеле развлекал публику, строил рожи, гримасничал, умо-
рительно кривлялся. Женщины ругали его последними словами: вором, вык-
рестом, холерой, и в то же время хохотали до упаду. "Вот это свой па-
рень!"-сказал Шолом себе и подружился с ним. Встречались они, понятно,
тайком, чтоб никто не видел, потому что сыну почтенных родителей могло
порядком влететь за дружбу с кухаркиным сыном и к тому же вором.
чаться только в сумерки перед вечерней молитвой, потихоньку перекинуться
с ним словом, напроказничать, опрометью сбежать вместе с ним в горы и
тому подобное. Шолому доставляло особое удовольствие незаметно сунуть
ему в руку грош, конфету или просто кусок хлеба. Гергеле все принимал с
великой радостью, но не как милостыню, упаси бог, а как должное, даже не
поблагодарив, к тому же приказывал принести завтра еще и даже давал со-
веты, как это лучше "добыть", то есть, извините, украсть, и самым дели-
катным манером, не по-воровски. Так Гергеле научил своих товарищей, мно-
го времени ему на это не потребовалось, даром доставать на базаре яблоки
и груши. Не из чужих садов, боже упаси. Ибо какой порядочный мальчик
рискнет, перемахнув через забор, забраться в чужой сад, где есть сторож,
который может переломать тебе кости, и цепная собака, которая готова те-
бя растерзать. Доставать даром яблоки Гергеле-вор научил их играючи, да-
же не преступая заповеди: "Не укради". Как же это возможно? Вот послу-
шайте и скажите сами, воровство ли это.
еще сидят на базаре со своим добром, разложенным на лотках или просто на
земле, и судачат о том, как хорошо уродились фрукты в нынешнем году, о
Василенко Иван
Панов Вадим
Контровский Владимир
Маккарти Кормак
Пехов Алексей
Орлов Алекс