вкусу. Засмеявшись, он подал Ельскому огня.
обжигает.
спокойно. В зале отсюда ничего не слышно.
меня, ни моего тут дела. Обидно! Вас это удивляет.
инструкция держаться ото всех подальше. Никаких контактов с нашими здесь.
Возможно, это и нарушение дисциплины, но, как вас увидел-ведь наконец-то к
нам кто-то из Варшавы, у меня язык весь исчесался.
примеси сожаления заметил:
то, что говорилось у дочери Медекши до прихода Ельского, и то, что сказал
Папара о нем самом: "Он нам сочувствует. Он обрабатывает в нашу пользу
людей наверху. Не надо только, чтобы он слишком много слышал, а то мы его
подставим. Так что об Отвоцке молчок". Зато о Черском Ельский разузнал
предостаточно. Что за ним будет по пятам ходить ангел-хранитель. Пусть-ка
повынюхивает, какие тот там гадости творит. Наверняка рыльце в пушку.
Кое-что на сей счет уже известно. Теперь лишь-сколько, как, что. И свалить
в грязь еще одного допотопного бонзу. Сач помнит, как при этих словах
Папары Ельский улыбнулся. Вот так!
нам приглядеться к фигуре чудотворца с Полесья!
него, коли его назвали бы нашим. Чьим только свойственником он, бывало,
себя не чувствовал. Кум на крестинах самых разнообразных движений. Друг
дома стольких идей, хотя ни с одной из них он близко так и не сошелся. Да,
теперь луч света выхватил что-то в памяти. Он зашел к Кристине, у которой
вечно сидели какие-то ее приятели по организации. На этот раз такие,
которые подбивали друг друга покончить с Черским.
заключил, что Папара махнет на Черского рукой. Правительство наверняка
носится с добродетелью Черского, ибо знает, что и само зашатается, коли он
споткнется. За Черского браться смысла не было.
нужное место, - и сразу поймете, кто с таким жаром на нее набросился.
там тогда действительно был! А фраза эта?
буквальном смысле слова. Или же оставаться в миру, но жизнь тогда должна
быть образцовой.
рыщи". Вот я и жду. Времени не теряю, изучаю. Вся жизнь Черского у меня
как на ладони. Только сам он лучше меня в ней и ориентируется, ибо знает,
во сколько что ему обходится.
через банк, а у нее все от него. Вот видите, туманные места еще есть, но
биографию Черского я мог бы написать лучше всякого другого.
пальцы во все стороны. - А есть тут где-то такая сволочь!
доказательств, нет их у меня-ни в столе, ни у него в карманах, ни в
служебных счетах. Чего бы я не дал, только бы выявить симптомы.
энтузиазм ученого. И давно вы начали свое исследование?
что Ельский как-никак рассчитывал. Против старых хорошее
средство-гражданская смерть, примеров тому немало!
шансы у молодых набирают темп, ибо естественная смерть-слишком медленный
процесс. Он вспомнил оброненную капитаном в поезде фразу и изрек:
Вот этого, клялся Сач сам себе, он не скажет!
доказательствах, которые приводили его приятели на даче у Дикерта, убеждая
друг друга, что даже наирадикальнейшее движение будет нуждаться-на самом
верху-в многоопытных чиновниках. Подпольная газетка раздувает заговор,
служебная бумага гасит его. Действия кончаются там, где начинается бумага.
таких вот Ельских, расположившихся за письменными столами, словно в
спасательных лодках. А сейчас на Ельского-с ним это порой случалось-как
раз и напал страх за свое будущее, ибо в Саче бурлила дикость. Он
встречался с нею все чаще. Она ничуть не походила на тот давнишний пыл,
который служил детонатором для различных движений, дикость превращалась
словно бы в программу; была не средством, а целью. Он не мог понять этого,
задавался вопросом, что она несет с собой. Но то была тайна далекого
будущего, иными словами, тайна самых молодых.
рекомендовал ему?
деревни, через отца, приходского священника, господина старосту. Теперь у
политиков на деревню большой спрос. Как и всегда, впрочем, на людей худого
происхождения, которые были бы обязаны своей судьбой благодетелю. Таким
меня и считает Черский. Я при нем о Варшаве и не вспоминаю. Пусть себе
распинается, дескать, из мальчишки, пасшего гусей, сделал секретаря.
Преданная душа. В огонь бросится! Это я?!
проиграл чуть не втрое больше.
шатаются, словно зубы после драки. Подложитека чего-нибудь, чтобы он так
не качался.
за руками Сача. Сейчас спросит! Какое спокойствие.
бумажный квадратик. - Чтобы подложить под ножку стола.
своих?
перечислять их, одного за другим. Он знал это наизусть.
узким ноготком, словно он появился на свет в наперстке, в ход пошел
указательный, - ее второй муж, это три, и госпожа Штемлер, самая дорогая
сердцу моего отца дама вот уже семнадцать лет, это четыре.
ребенок! Чатковскому юмор Кристины напоминал маленький дачный поезд,
спустя час он у цели, но сперва остановится на всех, не пропуская ни
одной, станциях.
требовал обряд свершения такого рода открытия, - что от этих двух пар
родилась одна лишь я!
Черепнин Владимир
Лукьяненко Сергей
Мурич Виктор
Прозоров Александр
Смоленский Вадим
Громыко Ольга