Вагнера каждую кухню. Здесь уже покоились два представителя
семейства Кайзеров, жена и тетушка. Здесь по истечении отпущенного
ему срока будет покоиться и сам Кайзер. Ветви большого дерева
широким пологом нависали над землей. Деннис прилег в их густой тени.
На таком расстоянии жужжание пчел в ульях звучало совсем как
настоящее. Время и покой стали сочиться куда быстрее.
были написаны стихи, которые привели его к славе и к нынешней
странной судьбе. Они обретали плоть во время поездок в холодных
военных поездах - багажные полки доверху набиты снаряжением,
тусклый свет выхватывает из темноты тесные ряды коленей, лица над
ними скрыты в тени, табачный дым мешается с морозным дыханием,
непонятные, никем не объяснимые остановки, перроны, темные и
безлюдные, как пустынные тротуары. Он писал свои стихи в полевых
казармах, весенними вечерами на вересковой пустоши, в миле от
аэродрома, а то и на металлическом сиденье транспортных самолетов.
предстоит ему написать: не здесь ублажит он духа, который в эту минуту
так слабо и невнятно заявляет о своих непостижимых правах. Этот
жаркий день располагал скорее к воспоминаниям, чем к стихотворству.
Ритмы из поэтических хрестоматий тихо пульсировали у него в памяти.
Подходящая метафора для Фрэнка Хинзли. Деннису вспомнилось, что
однажды он решится попробовать столь широко разрекламированный
продукт мистера Кайзера и убедился, что это шарик сырой и сладкой
ваты. Бедняга Фрэнк Хинзли, это все так похоже на него.
звучал совсем глухо. Придет ночная пора, когда все мужчины смогут
взяться за труд. А сейчас время смотреть на фламинго и размышлять о
жизни мистера Кайзера. Деннис повернулся к надгробью и стал изучать
воспроизведенный на нем почерк представительниц знаменитого дома.
Судя по этому почерку, они не обладали сильным характером. Кайзер
ничем не был обязан женщинам. Персик без косточки был только его
детищем.
поворачиваясь, увидел, что идет женщина. Ступни, лодыжки, икры в
должной последовательности появлялись в поле его зрения. Как и всякая
другая пара ножек в этой стране, они были стройны и аккуратно
обтянуты чулками. Что возникло раньше в недрах этой странной
цивилизации, подумал он, ступня или туфелька, нога или нейлоновый
чулок? Или, может, эти элегантные типовые ножки целиком, от края
чулка до самой пятки, упакованные в целлофан, продаются где-нибудь в
универмаге за углом? Может, они пристегиваются каким-нибудь
хитроумным приспособлением к стерилизованным резиновым прелестям,
расположенным чуть выше? Притом они, вероятно, продаются в том же
универмаге, что и легкие небьющиеся головы из пластмассы? А может,
вообще все это устройство сходит с конвейера готовым для немедленного
употребления?
нему совсем близко и опуститься на колени в тени того же самого дерева,
собравшись прилечь на траву, когда вдруг заметила его и вскрикнула.
покойницкой. Она была в огромных с продолговатыми сиреневыми
стеклами очках, которые она сняла сейчас, чтобы разглядеть его получше.
задохшегося Незабвенного из Салона Орхидей? У меня очень плохая
память на живые лица. Вы меня испугали. Я не ожидала, что здесь может
быть кто-нибудь.
не мое и не ваше. Просто в эти часы здесь обычно никого не бывает, так
что я прихожу сюда после работы, и я даже начала считать это место где-
то своим. Я пойду куда-нибудь еще.
написать стихотворение.
нему с тем безличным, равнодушным дружелюбием, которое заменяет
вежливость в этой стране безродных и заблудших. Теперь глаза ее
удивленно расширились.
поэта. Вы не были знакомы с Софи Дэлмейер Крамп?
только первый месяц работала, и я была еще начинающая косметичка, так
что мне, конечно, ею заниматься не позволили. К тому же она завершила
свой путь во время трамвайной катастрофы и нуждалась в специальной
обработке. Но все же я тогда воспользовалась случаем, чтобы ее
рассмотреть. В ней очень заметно была выражена Душа. Можно сказать,
я впервые изучила Душу, рассматривая Софи Дэлмейер Крамп. Так что
теперь, когда нужно при обработке особо подчеркнуть Душу, мистер
Джойбой поручает это мне.
профессиональным взглядом.- У вас неподходящий возраст для Души.
Наиболее естественно она проявляется у совсем молодых или очень
старых. Конечно, я сделаю, что смогу. По-моему, это очень, очень
замечательно - быть поэтом.
величайшей серьезностью:
рабочего дня, когда устанешь, то вдруг кажется, как будто все это
недолговечно. Я что хочу сказать, что вот вы и Софи Дэлмейер Крамп -
вы напишите стихи, их напечатают, а может, даже прочтут по радио, и
миллионы людей их услышат, и может, их и через сотни лет люди еще
будут читать. А мое произведение иногда через несколько часов сжигают.
В лучшем случае могут положить в мавзолей, но знаете, даже там оно
портится. Я видела там раскраску, которой нет еще и десятка лет,- она
совершенно утратила глубину тона. Вот как вы думаете, может это быть
великое произведение искусства, если оно такое невечное?
драматическому искусству, пению или игре на музыкальных
инструментах.
записать на пластинку и будет вечное, правда?
думала: как мне повезло, что я сюда попала работать. А теперь вы
думаете иначе?
день, пока работаю. Просто по вечерам на меня что-то находит. Со
многими художниками так бывает. Наверно, и с поэтами тоже так бывает
иногда, правда?
заняться? Где вы учились? Занимало ли вас в детстве что-нибудь в этом
роде? Мне это было бы страшно интересно услышать.
университете я даже выбрала Искусство как второй предмет на целый
семестр. Я бы взяла его как основной, да только отец разорился на
религии, вот мне и пришлось приобретать специальность.
честь Эме Макферсон. Когда отец разорился, он хотел поменять мне имя.
Мне тоже хотелось поменять, но это старое вроде как прилипло ко мне.
Мама всегда забывала, на какое имя мы его поменяли, и опять
придумывала новое. А уж как начнешь менять имена, то и не знаешь, на
чем остановиться. Нет-нет да и услышишь какое-нибудь новое, которое
звучит еще лучше. К тому же, знаете, честно говоря, бедная мама
страдала пьянством. Но потом мы всегда возвращались к Эме в
промежутках между разными этими модными именами, и в конце концов
Эме победило.
Афанасьев Роман
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Буркатовский Сергей
Орлов Алекс
Сертаков Виталий