Чтение 13–й страницы книги ~Галапагосы~

*Эндрю Макинтош стоял перед просторным, во всю стену, номера окном,
глядя поверх хлябей и трущоб на "Bahia de Darwin" - судно, которое, по его
ожиданиям, еще до захода солнца должно было перейти в собственность к нему,
Селене или, возможно, супругам Хирогуши. Человеком, который должен был
позвонить ему в полшестого, был Готтфрид фон Кляйст, президент правления
крупнейшего эквадорского банка, дядя управляющего "Эльдорадо" и капитана
"Bahia de Darwin", совладелец - на паях со своим братом Вильгельмом - и
корабля, и отеля.

Когда Ортис вошел с двумя порциями филе, *Макинтош обернулся, продолжая
репетировать в уме фразу, которую он первым делом собирался сказать
по-испански Готтфриду фон Кляйсту: "Дорогой коллега, прежде чем вы сообщите
мне остальные приятные известия, дайте ваше честное слово, что сейчас я
любуюсь моим собственным кораблем с верхнего этажа своего собственного
отеля".

x x x

*Макинтош был разут, и на нем не было ничего, кроме шортов цвета хаки,
ширинка которых была расстегнута и под которыми больше ничего не было - так
что член его являл собою не большую тайну, чем маятник на дедушкиных часах.

x x x

Да, здесь я позволю себе прерваться, чтобы подивиться тому, как мало
был этот человек заинтересован в продолжении рода - будучи при этом
великолепным образцом в биологическом отношении,- несмотря на свою
эксгибиционистскую сексуальность и маниакальное стремление овладевать как
можно большим количеством систем жизнеобеспечения на планете. Самые
знаменитые накопители средств выживания в те времена, что характерно, имели
весьма немногочисленное потомство. Разумеется, были и исключения. Те же, кто
имел много отпрысков и кто, как можно было бы ожидать, стремился накопить
побольше собственности для их благополучия, обыкновенно выращивали детей
психическими уродами. Наследники их по большей части оказывались некими
зомби, которых с легкостью обирали другие мужчины и женщины, столь же
алчные, как родитель первых, оставивший своим чадам слишком много всего, в
чем только может когда-нибудь нуждаться человеческая особь.

*Эндрю Макинтошу безразлична была даже его собственная жизнь -
свидетельством чему является его увлечение парашютным спортом, гонками на
скоростных автомобилях и тому подобным.

То есть я хочу сказать, что человеческий мозг стал в ту эпоху
фонтанирующим и безответственным генератором предположений относительно
того, что можно сделать с собственной жизнью. В итоге забота о благе будущих
поколений стала восприниматься как одна из множества произвольных игр для
больших энтузиастов - вроде покера, поло, игр на рынке ценных бумаг или
писания научно-фантастических романов.

Все большее число людей в ту пору - не только *Эндрю Макинтош - стали
находить заботу о выживании человеческого рода смертельной тоской.

Гораздо увлекательнее было, так сказать, лупить и лупить по теннисному
мячу.

x x x

Зрячая собака Селены, Казах, сидела возле тумбочки в ногах просторной
кровати своей хозяйки. Это была немецкая овчарка. Она была настроена
благодушно и могла чувствовать себя самой собою, поскольку ее не стесняли
ошейник, поводок или намордник. Ее маленький мозг, следуя за запахом мяса,
заставил ее взглянуть с надеждой коричневыми глазами на Ортиса и завилять
хвостом.

В те времена собаки намного превосходили людей умением различать
запахи. Благодаря открытому Дарвином закону естественного отбора ныне
обоняние людей столь же остро, как было у Казаха. А в одном отношении оно
даже превосходит собачье: люди чуют под водою.

Собаки же не умеют даже плавать под водою, хотя могли бы научиться
этому за истекший миллион лет. Они умеют лишь по- прежнему валять дурака. Не
научились даже ловить рыбу. И, вынужден признать, остальные представители
животного мира также крайне незначительно продвинулись за все это время в
смысле совершенствования тактики выживания - за исключением человека.

16

То, что *Эндрю Макинтош произнес при появлении Хесуса Ортиса, было
столь оскорбительным и, на фоне распространяющихся по всему Эквадору
голодных спазмов, столь опасным, что большой мозг американца и впрямь,
очевидно, поражен был каким-то серьезным недугом - если только вообще
наплевательское отношение к тому, что может произойти в следующий миг, можно
считать признаком душевного здоровья. Тем показательнее, что жестокое
оскорбление, адресованное им этому дружелюбному и добросердечному служащему
отеля, не было преднамеренным.

*Макинтош был квадратным, среднего роста мужчиной. Голова его - коробка
меньших размеров - покоилась на более крупногабаритной, а руки и ноги
впечатляли своей толщиной. Он был таким же здоровяком, способным подолгу
находиться вне дома, как и покойный муж Мэри Хепберн,- однако, в отличие от
Роя, был еще и большим охотником испытывать судьбу. Зубы у него были столь
крупными и идеально белыми и он взглянул на вошедшего с такой улыбкой, что
Ортису на ум тут же пришли белые клавиши рояля.

И с тою же белозубой улыбкой *Макинтош по-испански обратился к Ортису:
"Снимите с тарелок крышки, поставьте бифштексы на пол для собаки и
убирайтесь".

x x x

Кстати о зубах: ни на Санта Росалии, ни в других человеческих колониях
на Галапагосах сроду не водилось дантистов. Миллион лет назад обычного
поселенца ожидала перспектива обеззубеть годам к тридцати, перенеся на этом
пути не один головодробительный приступ зубной боли. А это, разумеется,
ударяло не только по его (или ее) самолюбию - ибо с некоторых пор зубы,
сидящие в челюстях, стали единственным орудием, оставшимся в распоряжении
человека.

В самом деле. Ныне люди не располагают никакими иными орудиями кроме
собственных зубов.

У Мэри Хепберн и капитана, когда они очутились на Санта Росалии, зубы,
несмотря на то, что обоим давно перевалило за тридцать, были в хорошем
состоянии - благодаря регулярным визитам к стоматологу, который высверливал
гниль, вычищал абсцессы и тому подобное. Однако умирали они уже беззубыми.
Селена Макинтош, когда она, по соглашению с Хисако Хирогуши, покончила с
собой, была еще так молода, что у нее сохранялось много зубов - хотя далеко
не все. Хисако же к тому времени потеряла все свои зубы.

И если бы мне довелось дать критический отзыв о человеческом организме,
каким он был миллион лет назад - в том числе и у меня,- словно речь идет о
машинах, которые некто вознамерился выпустить на рынок, то у меня было бы
два основных замечания. Одно из них я, несомненно, уже не раз делал на
протяжении своего рассказа:

"Мозг чересчур велик, чтобы быть практичным в использовании". Второе же
я бы сформулировал следующим образом: "Вечно что-то не ладится с нашими
зубами. Обычно их не хватает на срок, сопоставимый с продолжительностью
жизни. Каким событиям в ходе эволюции должны мы быть благодарны за то, что
вынуждены ходить с полным ртом крошащихся черепков?"

Было бы чудесно, если бы я мог сказать, что закон естественного отбора,
оказавший человечеству столько услуг за весьма короткое время, позаботился о
решении и этой проблемы. В некотором смысле так оно и произошло - однако
решение это оказалось драконовским. Человеческие зубы не стали более
долговечными. Просто средняя продолжительность жизни людей сократилась до
тридцати лет.

x x x

А теперь вернемся в Гуаякиль, к тому мгновению, когда *Эндрю Макинтош
велел Хесусу Ортису поставить на пол тарелки с мясом.

- Простите, что вы сказали, сэр?- переспросил Ортис по- английски.

- Поставьте их перед собакой,- повторил *Макинтош.

Тот повиновался - при этом большой мозг его пребывал в полном смятении,
в корне пересматривая мнение Ортиса о себе самом, человечестве, прошлом и
будущем да и самой природе мироздания.

И не успел Ортис, обслужив собаку, распрямиться, как *Макинтош
скомандовал снова:

- Теперь убирайтесь.

x x x

Даже сейчас, миллион лет спустя, мне больно писать о столь жестоких
человеческих поступках. Миллион лет спустя мне все еще хочется извиниться за
все человечество. Это все, что я могу сказать.

x x x

Если Селена была для Природы экспериментом в области слепоты, то ее
отец являлся подобным же экспериментом в области бессердечия. Равно как
Хесус Ортис - экспериментом в области преклонения перед богачами, я -