Один из этих путей в течение минуты искушал меня с такой необыкновенной
силой, что, противясь искушению, я судорожно сжала мою девочку в объятиях, и
удивительно, что она перенесла это без крика, без признаков испуга. Почему
тут же не объявить ей все сразу и не покончить с этим навсегда? Почему не
сказать ей правду, глядя в это прелестное, озаренное светом личико? "Ты все
понимаешь, ты видишь, и знаешь, что видишь, и ты давно уже подозреваешь, что
и я в этом уверена; так почему же не признаться мне откровенно, чтобы мы, по
крайней мере, могли вместе с тобой пережить все это и, быть может, узнать,
что с нами творит наша странная судьба и что это значит?" Но моя мольба,
увы, угасла так же, как и возникла: если б я в тот миг поддалась искушению,
я бы избавилась... вы увидите сами от чего. Вместо того чтобы пойти по этому
пути, я снова вскочила на ноги, взглянула на кроватку Флоры и избрала ни к
чему не ведущий средний путь.
все еще там?
улыбкой:
будто вопрос не шел к делу или был таким же безличным, как учебник мадам
Марсе или девятью девять.
вернуться, и ведь вы вернулись!
сидеть вплотную к ней, крепко держа ее за руку, в доказательство того, что я
чувствую, насколько кстати пришлось мое возвращение.
бодрствовала бог знает до какого часа; я выбирала минуты, когда моя
воспитанница несомненно спала, и, прокравшись в коридор, бесшумно обходила
его дозором, добираясь до того самого места, где последний раз встретила
Питера Квинта. Но больше я его там не встречала; могу тут же сразу сказать,
что я больше никогда не видела его и в доме. На этой же лестнице я едва
избежала совсем иного приключения. Однажды, глядя вниз с верхней площадки
лестницы, я увидела женщину, которая сидела на одной из нижних ступеней,
спиной ко мне, полусогнувшись и обхватив голову руками, в позе, выражавшей
глубокую скорбь. Я простояла там, однако, не больше секунды, и она исчезла,
ни разу не оглянувшись на меня. Тем не менее я знала точно, какое ужасное
лицо она явила бы мне; а что, если, вместо того чтобы стоять наверху, я была
бы внизу, нашлось бы у меня столько же храбрости, чтобы подняться по
ступенькам, сколько я проявила не так давно, при встрече с Квинтом? Что ж, у
меня по-прежнему оставалась возможность проявить мужество - и не раз. На
одиннадцатую ночь после моей встречи с ним - теперь все эти ночи были
подсчитаны - я пережила тревогу, чуть ли не равную той, что грозила бы мне
при новой встрече с Квинтом, и действительно, по своей совершенной
неожиданности, сразившую меня сильнейшим потрясением. Это была первая ночь,
когда, устав бодрствовать, я почувствовала, что могу снова лечь спать в
привычный мой час, и это не будет неосмотрительно. Я быстро заснула и, как
выяснилось впоследствии, проспала до часу ночи; но, проснувшись, сразу же
села в кровати, совершенно стряхнув с себя сон, словно меня растолкала
чья-то рука. Я оставила свечу горящей, но теперь она погасла, и я мгновенно
почувствовала уверенность, что ее погасила Флора. Это заставило меня
вскочить на ноги и броситься прямо к ее кроватке, которая снова оказалась
пуста. Взгляд, брошенный на окно, объяснил мне все, а вспыхнувшая спичка
довершила картину.
того ли, чтобы подсмотреть за кем-то или подать кому-то знак, - забралась за
штору и всматривалась оттуда во мрак ночи. Теперь она что-то видела, чего,
как я убедилась, не могла увидеть в прошлый раз, - ибо ее не потревожила ни
вновь зажженная мною свеча, ни та поспешность, с какой я надевала туфли и
накидывала халат. Спрятавшись от меня за шторой, забыв обо всем на свете,
она стояла на подоконнике - окно отворялось наружу - и неотрывно смотрела в
сад. Луна, как бы в помощь ей, была полная, и это помогло мне быстро принять
решение. Флора стояла лицом к лицу с тем призраком, который мы встретили у
озера, и теперь сообщалась с ним, что тогда ей не удалось. Мне же надо было,
не потревожив ее, добраться через коридор до какого-нибудь другого окна с
той же стороны дома. Она не услышала, как я вышла из комнаты, прикрыла за
собой дверь и прислушалась, не станет ли она говорить, не выдаст ли себя
каким-либо звуком. Когда я стояла в коридоре, мой взгляд упал на дверь в
комнату ее брата, всего в десяти шагах от меня, и вид этой двери неизвестно
почему вновь вызвал во мне тот странный порыв, который я не так давно сочла
искушением. Что, если я войду прямо к Майлсу в комнату и подойду к его окну?
Что, если приведя мальчика в замешательство и рискуя обнаружить свои
замыслы, я наброшу длинный аркан на то, что остается от тайны?
остановилась, напряженно прислушиваясь; я представила себе все, что могло
случиться ужасного; я спрашивала себя, не пуста ли и его кровать, не стоит
ли и он, вот так же поджидая кого-то. Прошла беззвучная минута, и мой порыв
угас. У мальчика тихо; быть может, он ни в чем не повинен; рисковать слишком
страшно - я повернулась и ушла. В парке витал призрак - призрак,
стремившийся привлечь к себе внимание, та гостья, с которой виделась Флора,
но не тот гость, который более всего стремился к моему мальчику. Я снова
заколебалась, но по иным причинам и всего на несколько секунд, - и решилась.
В доме много пустых комнат, и дело только в том, чтобы не ошибиться и
выбрать нужную. Такая комната сразу нашлась в нижнем этаже - хотя и высоко
над садом, - в том массивном углу дома, о котором я уже говорила как о
старой башне. Это была большая квадратная спальня, убранная довольно пышно,
и ее необычайный размер представлял такие неудобства, что она уже много лет
пустовала, хотя миссис Гроуз и содержала ее в образцовом порядке. Я нередко
любовалась ею и умела в ней ориентироваться; мне пришлось только вздрогнуть
сперва от нежилого холода комнаты, пересечь ее, чтобы подойти к окну и как
можно тише отворить ставень. Я без звука отвела ставень в сторону и,
прижавшись лицом к стеклу, сразу увидела, ибо в саду было гораздо светлее,
чем в комнате, что направление мною выбрано правильно. Затем я увидела и
нечто иное. Свет луны придавал ночи необыкновенную прозрачность и показал
мне на лужайке уменьшенную расстоянием фигуру, которая стояла неподвижно,
словно зачарованная. глядя вверх, туда, где появилась я - то есть глядя не
столько прямо на меня, сколько на нечто, находившееся, должно быть, надо
мной. Видимо, еще кто-то был выше меня, кто-то стоял на башне; но фигура на
лужайке ничуть не походила на ту, которую я ожидала и стремилась встретить.
Фигурой на лужайке - мне стало дурно, когда я его узнала, - оказался не кто
иной, как маленький Майлс.
часа - я неуклонно стремилась не выпускать из вида своих воспитанников, а
это нередко мешало мне встретиться с нею наедине, тем более что обе мы
чувствовали, как важно не вызвать подозрений ни у прислуги, ни у детей, что
мы скрываем от них тревогу и о чем-то таинственно переговариваемся. Большую
поддержку оказывал мне невозмутимый вид миссис Гроуз. В ее румяном лице не
было ничего такого, что могло бы выдать окружающим тайну моих страшных
признаний. Она верила мне безгранично, это я твердо знала: если б она не
верила, не знаю, что сталось бы со мною, - я не могла бы вынести все это
одна. Но эта женщина была великолепным монументом в честь блаженства
неведения и недостатка воображения, и пока она видела в наших маленьких
питомцах только красоту и очарование, только жизнерадостность и даровитость,
она ведать не ведала всех источников моей беды. Вот если бы дети заметно
похудели и приуныли, она, без сомнения, сама бы иссохла, ломая себе голову,
что же с ними случилось; но когда она стояла, скрестив на груди полные белые
руки, и глядела на детей с привычной невозмутимостью, мне невольно
передавалась ее мысль: "Слава богу, хоть сами-то дети остались живы, а
прочее пускай пропадает пропадом!" Спокойное благодушие, уютное, подобно
ровному жару домашнего очага, заменяло ей полеты фантазии, и я замечала иной
раз, как наряду с убеждением, что наши птенчики могут и сами о себе
промыслить, ее вдруг охватывала мелочная заботливость о несчастной их
гувернантке. Для меня же это очень упрощало задачу: я могла надеяться, что
мое лицо не выдаст меня окружающим и по нему никто ничего не заметит. Но при
всех этих условиях для меня было бы огромным добавочным гнетом тревожиться
еще и об ее умении скрывать свои чувства.
ко мне на террасе, где с переменой времени года приятно грело вечернее
солнце. Мы сидели там вдвоем, в то время как дети в самом мирном
расположении духа прогуливались перед нами в отдалении, но так, чтобы мы
могли их окликнуть, если понадобится. Они шагали медленно, в ногу по
лужайке, и мальчик на ходу читал вслух сказку, дружески обняв сестру. Миссис
Гроуз следила за ними совершенно безмятежно; потом я уловила подавленный
вздох, будто у нее мозги скрипнули: это она взывала ко мне, стараясь узнать,
как я смотрю на оборотную сторону медали. Я сделала ее хранилищем мрачных
тайн, но было в ее терпеливой покорности моим мукам еще и странное признание
моего превосходства - уважение к моим достоинствам и к моей должности. Она
открывала свою душу моим разоблачениям, и если бы я, смешав колдовское
зелье, протянула его ей, она подставила бы мне большую чистую кастрюльку.
Она укрепилась в этом, когда, рассказывая о событиях той ночи, я дошла до
того, что Майлс говорил мне, когда я увидела его в такой невероятный час
почти на том же самом месте, где он был теперь, и сошла вниз, чтобы привести
его домой, избрав перед тем у окна скорее этот способ, чем более звучный
зов, чтобы не потревожить никого в доме. Между тем у меня было мало надежды
вызвать ее сочувствие, передав ей то ощущение истинного великолепия, то
вдохновение, которым мальчик встретил мой словесный призыв, после того как я
Березин Федор
Сертаков Виталий
Березин Федор
Херберт Фрэнк
Белов Вольф
Посняков Андрей