глаза особенные - до глупости бесстрашные глаза. Стив! И ничуть не похудел,
сильная мускулистая спина. Я только успел пощупать спину, как он замахнулся
лапой и сказал -"но-но..." Настоящий, живой! Злой и деловой - "времени нет,
показывай, что принес..." Ему, конечно, почести, миска отдельная и все такое.
Хрюша и Люська почтительно посторонились перед нашим странником, ходячей
легендой. "Вот придет Стив..." Долгими зимними вечерами разве я не так говорю
им?.. Потом пришел Клаус, Хрюша, нашелся Макс, и все четверо черных оказались в
доме. Хрюша, конечно, замахивался на Стива, но каждый раз успевал передумать.
Стив особый кот, учить его нашему порядку бесполезно. Хрюша понимает это, и еще
знает - Стив все равно уйдет, а порядок останется. Нас восемь - четверо черных,
трое серых и я. Не было Серого, он, кажется, побаивается Стива.
Но Стив недолго баловал нас, отведал рыбки с кашей, и к балконной двери,
оглянулся на меня, зашипел, зарычал - "Отворяй, устал я с вами!.." И я со
спокойным сердцем отпустил его. Он, не оглядываясь, ушел в мутную мглистую
снежную пустыню, где небо и земля слились.
Стив снова исчез, но я успокоился - жив, бродяга. Дома все, кроме Хрюши. Макс с
Люськой в обнимку, она его любовно вылизывает, он милостиво разрешает, и сам
полизал чуть-чуть... Костик на улицу не хотел, но отчаянно хотел пописать. И,
улучив момент, когда я потерял бдительность, намочил бумажку в углу и
успокоился. А я поздно хватился, и сделал вид, что не заметил. В такой мороз мне
жаль их выталкивать на улицу, и я терплю лужи и кучи, надеясь на скорое
потепление... Поели, отдохнули, помылись, и я отворяю перед ними балконную дверь
или форточку минут на пять, и жду, в клубах морозного пара, кто куда... Кто
хочет уйти, уходит. Но сегодня воздух колюч как никогда, даже Макс дрогнул. А
Алиса ушла, хотя я оставляю ее без разговоров, но вот надо ей, и все! Три раза
выходил за Хрюшей, его все нет и нет. Из подвала выбежали собаки, они там
греются. На этот раз я ничего не сказал им, они знают меня и ведут себя тихо.
Дошел по тропиночке до девятого, снег по колено, вокруг дома здоровенные псы,
сидят на колючем ветре, ждут кого-то... Хрюше с его коротенькими ножками, да по
такому снегу... не проскочить! Звал, звал - и, наконец, слабенький голосок -
появляется в окошке Хрюша, чумазый настолько, что не черный, а серый. Взял его
на руки, он тут же успокоился и едет, гордо поглядывая на стадо собак...
Прибыли, тут же все сбежались, ведь ясно, что Хрюша получит премию. Я оставил
его в ванной с рыбьим хвостиком наедине, а дверь плотно закрыл, подоткнув
бумажку. Клаус пытался когтистыми лапами взломать Хрюшино уединение, трудился,
пыхтел, в конце концов победил... но увидел только довольную Хрюшину физиономию.
Опоздал! Что поделаешь, в другой раз, дружок.
Люська обожает всех без исключения котов, но в особенности Клауса, это ее кумир.
Утром кумир полакал разбавленного молока и пулей вылетел на балкон, оставив нам
огромную кучу, настоящая мужская работенка! Мороз застрял на двадцати пяти и при
этом ухитряется быть влажным, это для нас смертельно. Кошки прочно поселились в
доме. Хрюшу едва вытянул из подвала, теперь он спит рядом с батареей, она еле
теплится. Люська в отсутствие Клауса подобралась к Максу, приводит в порядок его
лохмы, ему это нравится. Но Клаус все поставит на свои места, как только Люська
на что-нибудь путное сгодится. Стив основательно исчез, наверное, объявился
могущественный обладатель купеческой колбасы. Но исчезнут его покровители, он
снова явится, пойдет по этажам выпрашивать подаяния, не теряя при этом гордого
вида.
Завтра первый перевал, за ним передышка, а потом даже круче. Коты это знают, у
них чувство времени точней моего, им не нужно чисел. Впрочем, я тоже не помню
чисел... и пейзаж для меня, как для кота, всегда нов, дорога сюда каждый день
другая, снег имеет сотню имен - он колет, жжет или гладит... холоден, мокр, сух,
блестящ... А цвет... как можно говорить о цвете - он охватывает все оттенки
настроений и состояний... Так вот, у наших такой настрой - придется потерпеть
еще, зима не все показала зубы. Никто не веселится, кроме Костика и Люськи,
которым все трын-трава. Мечта Костика - попробовать жизнь на зуб до сих пор
жива, а кот с мечтою не взрослый кот, он так и не вырос. Каким -то чудом
добрался до меня, доколыхался серой тенью, а потом схватился из последних
силенок, и держался, отчаянно держался!.. Не все смогли, куда делась лохматая
худышка с желтыми глазами? Почему не выскочила из темноты, если выскакивала сто
раз, когда ей было гораздо страшней и хуже?.. Не знаю, мир для меня разделен -
по ту сторону царство отвратительных теней, а по эту только подвалы и коты...
Почему не искал ее? Раньше бы искал, а теперь я все чаще так поступаю: выбежит -
спасу, не выбежит - отворачиваюсь, иду дальше. Иначе не выжить, не от голода или
усталости, а от сердечной тяжести. Их слишком много, даже в поле моего зрения, я
и семерых-то с трудом спасаю. Людей тоже бывает жаль, но они в этой жизни
хозяева, сами ее делают, пусть сами за все и платят.
А мне достаточно забот, я помогаю зверям. Я - перебежчик, всегда на их стороне.
Они запоминают меня и пробиваются поближе - к лестнице, к балкону, к двери,
потом оказываются на кухне... Они проявляют чудеса выдумки и выдержки, только бы
остаться на ночь, забиться в дальний угол, за кровать... Я находил их в мусорном
ведре, на верхней полке шкафа... Они лезут по кирпичной стенке, по деревьям на
балкон, а до этого просиживают неделями под окнами, наблюдая за счастливцами,
решая сложнейшую задачу - как проникнуть... Я слышу, как скрипят и ворочаются их
мозги... Каждый из моих восьми... что скрывать, Серый уже проник... Каждый
изобрел свой способ, свои трюки, чтобы обмануть меня, отвлечь внимание, а потом
оказаться в опасной близости, когда я, взглянув им в глаза, не смогу отодвинуть.
И я иду сюда, проклиная холод, скользкую дорогу, ветер, темноту, то, что мало
еды, на один зуб этим прожорам... окруженный частоколом враждебных взглядов,
связанный ожиданием чуда - еды, тепла, внимания...
Я девятый среди них.
Когда я шел к своим, то увидел двух больших овчарок, которые пытались спастись
от холода. Им трудней, чем котам. Они забегали в каждый открытый подъезд - и
отовсюду их гнали. Им не выжить.
И я вспомнил несколько ночей, когда мне негде было ночевать, в середине октября.
Никого у меня не было, и одежды никакой, кроме старого пиджака. Ночью я
пробирался в один дом, там шел ремонт, не было ни окон ни дверей, зато на месте
крыша. И я дремал в углу, то покрывшись пиджаком, то подложив его под себя.
Кое-как дотянув до рассвета, плелся на вокзал, дремал на скамейке, а в шесть
уборщицы меня прогоняли... Что чувствовали собаки в тридцатиградусный мороз?
Кто-нибудь скажет с ухмылкой - они же не думали, ведь это звери... Но и я не
думал в том доме - я был просто живой тварью, и страдал, как они страдают...
Жизнь прожита, а вспоминаются именно те дни.
Я не мог отдать овчаркам все, что нес своим! Залез рукой в кастрюлю и вывалил на
снег пригоршню каши с рыбой. Вытер руку о полу пальто, а то вмиг замерзнет.
"Все, что могу, ребята!.." Они проглотили и уставились на меня, на сумку, в
которой кастрюля с кашей. Немигающий взгляд, в нем не было благодарности, только
вражда и медленное созревание одной и той же мысли у обоих... Я понял, что надо
срочно уносить ноги. Они долго смотрели вслед. Они легко догнали бы меня, но еще
не привыкли. А я подумал, что они были бы правы. Кощунственно говорить, что все
жизни равноценны, если у меня кастрюля, а у них пустое брюхо. Мне не нравится,
как все, все здесь устроено. В гробу я видал борьбу за существование!.. Говорят,
другой жизни быть не может. В гробу я тогда видал эту жизнь!..
Стать котом трудно. А быть человеком не легче - неприятно и стыдно.
Когда пожимают плечами, талдычат о культуре, великих традициях, разуме, добре...
меня охватывает бешенство. Я бы привел к говорунам, в их чистые теплые комнаты
этих собак, чтобы испытали на себе тот взгляд!
Возвращаясь от своих, я чуть не пропал, и что бы они делали без меня? Не хочу и
думать! Я говорил, что не хожу через город, отвык от людей, противно смотреть в
их лица, и я иду через поля, по тропинке вдоль высокого берега реки. В одном
месте, метров сто, наверное, тропка на самом краю спуска, и летом крутого, а
сейчас бесконечного, высокого и опасного. Внизу долина реки, другой берег,
низкий, плоский, дальше, за дымкой поле и черной полосой до горизонта лес.
Горизонт теряется в темноте, земля и небо сливаются в единое, притихшее от
холода пространство.
Обычно я спокойно иду по насту, а тут устал, забылся, думал о годе, который
ничего хорошего не принес... Видно, сделал шаг в сторону и тут же провалился по
пояс в снег. Подо мной не было никакой опоры. Я попытался вытащить одну ногу, но
поставить ее оказалось некуда - она снова утонула и утащила меня еще глубже.
Ухватиться не за что, а тропинка где-то рядом, в полуметре от меня, но сверху-то
я видел ее, а сейчас она словно исчезла!..
Так я барахтался, как перевернутое на спину насекомое, и никого поблизости не
было. Представляете картину? - я на вершине снежной лавины, которая вот-вот
сорвется в сторону реки, и тогда уж никогда не выкарабкаюсь из-под этой тяжести.
Было тихо, только мое хриплое дыхание, потрескивание снежной корки и хруст слоев
снега; они постепенно уплотнялись под моей тяжестью, и я после каждого движения
погружался все глубже. Если я не двигался, то висел. Темнота сгущалась, другого
берега уже не было видно. Я был в отчаянии, но все больше уставал и погружался в
какое-то оцепенение...
Вдруг кто-то сказал мне на ухо - делай вот так! Я понял, надо не сгибаться
вперед, как я все время пытался, а отклониться назад и вылезать на спине. Я
попробовал, и, действительно, после нескольких попыток обнаружил, что
выкарабкиваюсь. Тут уж я стал смелей отталкиваться ногами, и спиной, спиной
выползать, пока наконец весь не оказался на плотной полоске снега, по которой до
этого так безмятежно шагал.
Спокойствие вернулось ко мне. Я вспомнил, чего испугался в первый момент - Хрюша
и кошки заперты дома! Если не выберусь, кто откроет им дверь? Они погибнут от
жажды и голода.
Вчера вечером я возвращался от своих и увидел у девятого дома под редкими
кустиками темное пятно. Мой глаз навострился узнавать живое, я подошел и
обнаружил щенка месяцев шести, небольшого, остромордого, темно-серого, насколько
мог различить в сумерках. Мордочка обнесена инеем, видно, что лежит давно, и
снег под ним подтаял. Кажется, он лежал на люке, здесь теплей. Я заговорил с
ним, он не испугался, и слушал. "Минус двадцать девять не шутка, - я сказал ему,
- уходи!" У меня не было еды, и я не знал, как увести его отсюда. Я звал его в
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Маккарти Кормак
Андреев Николай
Суворов Виктор
Березин Федор