будет и о ней, и ее тоже... Я вылез из люка на палубу и остановился: не
знаю, куда теперь, не знаю, зачем пришел сюда. Посмотрел вверх. Там тускло
подымалось измученное полднем солнце. Внизу -- был "[Интеграл]",
серо-стеклянный, неживой. Розовая кровь вытекла, мне ясно, что все это --
только моя фантазия, что все осталось по-прежнему, и в то же время ясно...
Строитель -- прямо над ухом у меня: должно быть, уж давно кричит.
но руля нет -- и я не знаю, куда мчусь: вниз -- и сейчас обземь, или вверх
-- и в солнце, в огонь...
Запись 16-я.
-- одного цвета -- желтого, как иссушенный, накаленный песок, и ни клочка
тени, ни капли воды, и по желтому песку без конца. Я не могу без нее -- а
она, с тех пор как тогда непонятно исчезла в Древнем Доме...
назад -- не знаю; все дни -- один. Она промелькнула, на секунду заполнила
желтый, пустой мир. С нею об руку -- по плечо ей -- двоякий S, и
тончайше-бумажный доктор, и кто-то четвертый -- запомнились только его
пальцы: они вылетали из рукавов юнифы, как пучки лучей -- необычайно тонкие,
белые, длинные. I подняла руку, помахала мне; через голову I -- нагнулась к
тому с пальцами-лучами. Мне послышалось слово "[Интеграл]": все четверо
оглянулись на меня; и вот уже потерялись в серо-голубом небе, и снова --
желтый, иссушенный путь.
нумератором -- и с нежностью, с ненавистью умолял его, чтобы щелкнул, чтобы
в белом прорезе появилось скорее: I-330. Хлопала дверь, выходили из лифта
бледные, высокие, розовые, смуглые; падали кругом шторы. Ее не было. Не
пришла.
закрывши глаза, так же прислоняется к кому-то плечом и так же говорит
кому-то: "Ты любишь?" Кому? Кто он? Этот, с лучами пальцами, или губастый,
брызжущий R? или S?
лужам, шаги? Почему он все дни за мной -- как тень? Впереди, сбоку, сзади,
серо-голубая, двухмерная тень: через нее проходят, на нее наступают, но она
все так же неизменно здесь, рядом, привязанная невидимой пуповиной. Быть
может, эта пуповина -- она, I? Не знаю. Или, быть может, им, Хранителям, уже
известно, что я...
вот вдруг -- у вас странное ощущение: руки -- посторонние, мешают, и я ловлю
себя на том, что нелепо, не в такт шагам, размахиваю руками. Или вдруг --
непременно оглянуться, а оглянуться нельзя, ни за что, шея -- закована. И я
бегу, бегу все быстрее и спиною чувствую: быстрее за мною тень, и от нее --
никуда, никуда...
трубку. "Да, I-330, пожалуйста". И снова в трубке -- легкий шум, чьи-то шаги
в коридоре -- мимо дверей ее комнаты, и молчание... Бросаю трубку -- и не
могу, не могу больше. Туда -- к ней.
дома, где она живет. Мимо, рядами, нумера. В такт сыпались тысячи ног,
миллиононогий левиафан, колыхаясь, плыл мимо. А я один, выхлестнут бурей на
необитаемый остров, и ищу, ищу глазами в серо-голубых волнах.
бровей и темные окна глаз, и там, внутри, пылает камин, движутся чьи-то
тени. И я прямо туда, внутрь, и скажу ей "ты" -- непременно "ты": "Ты же
знаешь -- я не могу без тебя. Так зачем же?"
и понимаю: уже больше 17, все давно ушли, я один, я опоздал. Кругом --
стеклянная, залитая желтым солнцем пустыня. Я вижу: как в воде -- стеклянной
глади подвешены вверх ногами опрокинутые, сверкающие, стены и опрокинуто,
насмешливо, вверх ногами подвешен я.
удостоверение, что я болен, иначе меня возьмут и -- == А может быть, это и
будет самое лучшее. Остаться тут и спокойно ждать, пока увидят, доставят в
Операционное -- сразу все кончить, сразу все искупить.
чувствовал, как быстро ввинтились в меня два серо-стальных сверла, изо всех
сил улыбнулся и сказал -- что-нибудь нужно было сказать:
стыда.
было поднять, все время шел в диком, перевернутом вниз головой мире: вот
какие-то машины -- фундаментом вверх, и антиподно приклеенные ногами к
потолку люди, и еще ниже -- скованное толстым стеклом мостовой небо. Помню:
обидней всего было, что последний раз в жизни я увидел это вот так,
опрокинуто, не по-настоящему. Но глаз поднять было нельзя.
белых докторских фартуках, огромный немой Колокол...
стекла под ногами -- вдруг в лицо мне брызнули золотые буквы
"Медицинское"... Почему он привел меня сюда, а не в Операционное, почему он
пощадил меня -- об этом я в тот момент даже и не подумал: одним скачком --
через ступени, плотно захлопнул за собой дверь -- и вздохнул. Так: будто с
самого утра я не дышал, не билось сердце -- и только сейчас вздохнул первый
раз, только сейчас раскрылся шлюз в груди...
подкидывал пациентов, и другой -- тончайший, сверкающие ножницы-губы,
лезвие-нос... Тот самый.
бессоннице, снах, тени, желтом мире. Ножницы-губы сверкали, улыбались.
"душа в душу", "равнодушно", "душегуб", но душа -- --
поверхности мы с вами, вот -- видите, и щурим глаза от солнца, и эта синяя
электрическая искра в трубке, и вон -- мелькнула тень аэро. Только на
поверхности, только секундно. Но представьте -- от какого-то огня эта
непроницаемая поверхность вдруг размягчилась, и уж ничто не скользит по ней
-- все проникает внутрь, туда, в этот зеркальный мир, куда мы с любопытством
заглядываем детьми -- дети вовсе не так глупы, уверяю вас. Плоскость стала
объемом, телом, миром, и это внутри зеркала -- внутри вас -- солнце, и вихрь
от винта аэро, и ваши дрожащие губы, и еще чьи-то. И понимаете: холодное
зеркало отражает, отбрасывает, а это -- впитывает, и от всего след --
навеки. Однажды еле заметная морщинка у кого-то на лице -- и она уже
навсегда в вас; однажды вы услышали: в тишине упала капля -- и вы слышите
сейчас...
крана умывальника -- медленно капают капли в тишину. И я знал это --
навсегда. Но все-таки почему же вдруг душа? Не было, не было -- и вдруг...
Почему ни у кого нет, а у меня...
спасательный круг.
лопаточные кости -- фундамент для крыльев? Да потому что крылья уже не нужны
-- есть аэро, крылья только мешали бы. Крылья -- чтобы летать, а нам уже
некуда: мы -- прилетели, мы -- нашли. Не так ли?
ланцетно. Тот, другой, услышал, тумбоного протопал из своего кабинета,
глазами подкинул на рога моего тончайшего доктора, подкинул меня.
скоро и до холеры дойдем. Я вам говорил (тончайшего на рога) -- я вам
говорил: надо у всех -- у всех фантазию... Экстирпировать фантазию. Тут
только хирургия, только одна хирургия...
вглядывался сквозь кости черепа -- в мой мозг, записывал что-то в книжку.
вы... заспиртоваться? Это было бы для Единого Государства чрезвычайно... это
помогло бы нам предупредить эпидемию... Если у вас, разумеется, нет особых
оснований...
и я уверен -- это нарушило бы...
профильное лицо близко нагнулось ко мне; он шепнул: