действительно человек может вдруг превратиться в один темный, утробный,
жутко-бесконечный вой, обращенный в никуда?
неверующих, но такого отчаяния не было ни у кого из них; правда, они обычно
умирали несравненно хуже верующих, причем часто тупо, как будто
действительно уходили в небытие. "Так в чем же дело, одним простым неверием
тут не объяснишь", - лихорадочно думала она. И опять догадка пронзила ее:
"это потому, что он слишком любит себя! Да, конечно, такого сочетания перед
лицом гибели не выдержит никто:
судорога теплого ужаса прошла по телу. Быстро подбежала, точнее бросилась к
Максиму, и опять обвила его руками.
вплотную к его глазам, словно объясняясь в любви. - С тобой что-то
произошло... Ты как будто потерял веру. Веру в себя, в Бога и в то, что душа
бессмертна. Если это так, то всему конец. Ты должен вернуть эту веру.
но...
Я не хочу! Не хочу! - опять вздрогнул он, и ей передалась эта судорога,
переходящая в оргазм смерти, который рядом с оргазмом любви.
слышала, знала, понимала и с тем же яростным внутренним убеждением и верой,
которые жили в ней - она пыталась передать ему.
рыдать и как будто начинал успокаиваться, но может быть совсем от другого. И
ее слова не доходили до глубин его сознания, он повторял их, бормоча, и
соглашался с ними, но это почти ничего не меняло в его состоянии. В мертвом
отупении он смотрел на нее, но все-таки это было лучше голого отчаяния. Вид
его был до безумия болезненный и измученный. Казалось, он не узнавал сам
себя.
Да, и ее присутствие, конечно, тоже помогло. Хотя взгляд Максима по-прежнему
оставался мертвым и тупым; но в застывании, а не в крике и в ужасе. А
Катенька тем временем хлопотала дальше: вынула из сумки бутылочку хорошего
вина.
Взяла и включила приемник. Из него полился веселый нелепый марш, и она
раздраженно переключила станцию, найдя, наконец, то, что хотела: красивую,
легкую музыку.
оказывается, не мешало.
приближался один из самых неуемных поклонников Кати Корниловой - художник
Глеб Луканов.
устроить здесь большой скандал.
людей - что Катя собирается посетить Максима Радина. Узнал он также, что
Максим умирает, но не принял это всерьез. Возможно потому, что был
пьяненький, и до невероятия ревнивый в тот момент. Он даже не понял, что
Радин "умирает", ему почудилось, что Максим всего лишь "хочет умереть".
способ!
переживание, а потом - в полное буйство. И изменился на глазах. Виной всему
была его ревность и желание понять до конца свой роман с Катей.
чувствителен.
знаменит, как Глеб, но Луканов чувствовал, что звезда Максима восходит.
Может быть, поэтому он с особенной тревогой переживал все нюансы Катиного
отношения к Максиму, хотя видел, что там нет прямой любви, но ему казалось,
что все-таки есть какая-то затаенная духовная привязанность, готовая вот-вот
перейти в любовь. Он прощал Кате мужскую часть ее свиты: они в его глазах
были относительно "снижены", не "творцы", кроме того он знал, что это нечто
"сестринское". (В глубине души он все-таки опасался всяких таких
"сестринских" отношений. "Сегодня сестренка, а завтра Бог знает что, -
угрюмо думал он. - Знаем мы"). В конце концов он мог бы простить Кате и
обыкновенного любовника, если тот был действительно "обыкновенный".
это совершенно выводило Глебушку из себя. И поэтому он особенно сильно
ревновал ее к Максиму.
"страстное" (так ему сказали) решение Кати посетить Максима взволновало его
до крайности.
наоборот - обозлило необычайно. "Что же это такое, - думал Глебушка, бредя
по кривым московским улочкам, - нарочно ее завлекает. Картин ему мало,
теперь он хочет умереть. На жалость бьет. Хорош гусь. Так бы каждый ее
завлекал. Ну, я ему устрою баню!" Вечер у него прошел в тоске, водке и
окаянстве. "Окаянством" он называл последнюю фазу своего пьяного падения:
когда рушились самые заветные устои сознания, и он мог голый плясать на
улице. Ему все это прощалось: даже официальное советское начальство по
искусству подозревало, что он - большой художник.
Катя спешила к Радину. Местный начальник долго грозил ему пальцем, но
документы вернул и из вытрезвителя выпустил. Сначала настроение у него было
самое благое и покаянное: он готов был упасть к ногам Кати, чтобы она, его
царевна Анастасия, в русской короне, в жемчугах и ожерельях, источающая
любовь и милосердие к московскому народу, простила бы его, грязного и
заблудшего бродягу. Ведь и "Настенька" (так называл Глебушка подлинную
царицу Анастасию) любила юродивых, и безумных среди них, и кормила и поила
весь люд московский почти из своих рук. И она не отделяла себя от них в те
блаженные времена, которые кончились так грозно. И молилась за них; и
поэтому народ плакал так, когда она умерла, точно предчувствуя будущую беду.
И кроме того, он не только юродивый, но и великий художник земли русской, и
если даже Катя-Анастасия видела его вчера полуголым, когда он лихо плясал
свое около памятника Гоголю, то все равно она должна его простить.
тихо опохмелялся двумя кружками пива у любимого ларька недалеко от
вытрезвителя.
было, правда, уже после двенадцати кружек пива.
уже уходящем напряжении сидели за столом.
сказал ей:
был кошмар.
ботинком по лицу. Тот закричал и полез давать отпор. Упала и разбилась
тарелка, полетел кувшин, зашатался стол... В ужасе Катя пыталась унять
Глеба, остановить его. Но он, точно в бредовом сне, упрямо бросался на
умирающего, и Максим отчаянно, из последних сил защищался.
бросив их, отошла в сторонку и заплакала. Глебушку словно окатило холодной
водой, и он замер.
закачалась от жуткого полоумного хохота. И потом ушла к себе, хлопнув
дверью.
лежали остатки разбитой посуды, стол был опрокинут. Мать чуть было не упала
в обморок, но потом ей вдруг на минуту почудилось, что Максим
выздоравливает. Ничего не понимая, она схватилась за сердце и тяжело села на
диван рядом с сыном, обняв его. Максим же пытался прийти в себя. Руки его
дрожали, и щеки слегка раскраснелись; почему-то он напоминал полупокойника.
Вдруг он со стремительной яростью швырнул в Глеба что-то тяжелое, и если б
попал ему в голову - дело могло кончиться плохо. Но предмет просвистел мимо
головы Глеба и ударился об стенку.
Максима, в сгорбившейся его матери - выражение непоправимого горя.
лестничную клетку и смогла только крикнуть ему вслед:
полу. Ей стало страшно взглянуть в лицо Максима. Через минуту преодолев