химический аромат лекарств и жжTный дух больного горячечного тела.
Некоторые целуют героя даже два раза, и ему приходится отступать к будке,
где скалится за решTткой окна неусыпный Макарыч, как обезьяна в клетке, и
Надежда Васильевна заслоняет седого от лезущих к нему девочек,
насильственно прекращая стихийную демонстрацию нежности. На прощанье
комиссар ещT раз машет из машины рукой, дверца захлопывается и мотор
рычанием заставляет колTса разбрасывать песок, железные ворота со стоном
смыкаются, вновь оставляя детскую толпу на тTмном острове, отгороженном от
всего мира камнем высоких стен.
с краю, заслонTнная стеной барака от фонаря, что даTт ей возможность хорошо
видеть звTзды, просыпанные в небе, будто должна скоро прийти большая
серебряная птица и склевать их для своей сытости.
Надежды Васильевны. - Пошли, к начальнице.
ответа, и тогда Катя понимает: что бы не случилось, пощады не будет.
Надежда Васильевна молча поворачивается и идTт прочь, и Катя начинает
плестись ей вслед. К Ольге Матвеевне. Это крысы, крысы. По пути еT
постепенно пробирает дрожь, и когда они проходят мимо второго барака, у
Кати уже зуб на зуб не попадает.
выносить гнетущую кладь неизвестности. Надежда Васильевна молчит, засунув
руки в карманы своего военного полушубка, шаги еT тяжелы, и Катя понимает,
что Надежда Васильевна пьяна. - Я что-то сделала не так? - снова спрашивает
Катя, и сердце снова замирает у неT в груди. Она уже и не думала, что еT
сердце сможет так замирать, но страх глуп и всT ещT живTт в ней, несмотря
ни на что. Надежда Васильевна не отвечает Кате, она смахивает волосы рукой
со лба, покачнувшись на повороте, опирается той же рукой о стену цеха за
углом, но удерживается и идTт дальше. Так они приходят к каменному строению
с начисто выметенным крыльцом, над крышей которого течTт река дыма,
заслоняя своим потоком сияние звTзд. Катя ещT никогда не была внутри, там
страшно и тепло, хорошо натоплено печкой, из глубины комнат слышится
музыка, бархатный женский голос поTт о любви и цветущих весенних садах.
Надежда Васильевна стучит в одну из дверей, приоткрывает еT, берTт Катю за
плечо и вталкивает еT перед собой внутрь. Катя спотыкается о порог,
хватаясь рукой за дверной косяк, и видит стол у окна, накрытый скатертью,
на нTм тарелки и бутылки, сбоку от стола застеленная серым одеялом кровать,
рядом с ней полированный комод с двумя дверцами, на комоде стоит горящая
керосиновая лампа и лежат стопки книг, на стене висит портрет товарища
Сталина. Катя останавливается взглядом на лампе, которая лучится ярким
потусторонним светом, словно всT находится где-то глубоко под землTй. Она
боится смотреть в другую сторону, где стоит у окна, закрытого белой
гардиной с инеевой вязью, приближTнная к высшим силам Ольга Матвеевна.
керосин, бьTтся Катино сердце и играет за стеной патефон, грудной женский
голос продолжает петь о потусторонней жизни, окрашенной в густой белый
цвет, будь то снег или цветущая черTмуха. Ольга Матвеевна стоит неподвижно
и беззвучно, она как будто и не дышит, воздух не совершает движения в еT
пустых дыхательных путях, а просто замер там, подобно затекшей внутрь воде.
другом направлении от Кати, куда-то в стену. Катя находит перед собой стул,
отодвигает его и садится, опустив глаза. Скорее бы уже всT кончилось.
нечищенные яйца, красное яблоко, пару солTных огурцов и наполовину полную
бутылку водки. На отдельной тарелке лежит яичная скорлупа и несколько
огрызков от уже съеденных яблок.
голосом. Катя берTт кусок хлеба, кладTт на него ветчину и откусывает от
образовавшегося бутерброда полным захватом рта. Едва успев прожевать и
проглотить, она кусает снова, давясь, и таким образом быстро запихивает в
себя еду. - Голодная, - произносит Ольга Матвеевна, словно дивясь, как это
Катя ещT может быть голодной. От этих слов у Кати кусок застряTт в горле.
второй стул. - Любишь жрать? Дети любят жрать. А срать любишь? Что молчишь?
Срать любишь, спрашиваю?
так любят жрать и так не любят срать? Разве срать нехорошо? Посмотри мне в
глаза.
уткнув щTку в ладонь. Лицо еT перекошено от такого способа сидения. Глаза
Ольги Матвеевны, в которые она требовала посмотреть, пусты и неживы. Катя
тяжело вздыхает.
пользы, но все всT равно срут. И ты срTшь, и я сру. Поняла, что я имею в
виду? Ничего ты не поняла. Становись на колени. Быстро.
листик в клеточку. - Читай.
карандашные слова. У Кати всT расплывается перед глазами, и она не может
понять, что написано. Пластинка за стеной умолкает.
свет, и не было бы ничего без тебя, и нет ничего лучше и справедливее тебя,
ты чище неба и светлее солнца, о, милый Боже... Спасибо тебе за то что ты
есть, и что ты любишь меня, а я люблю тебя больше всего на свете, и кровь
свою отдам тебе, и душу отдам, всT отдам тебе, потому что всT это твоT.
всT-таки когда-нибудь отпустят.
по лицу. Катя пытается увернуться, но удар всT равно сильный, так что она
чуть не падает с колен.
Сталин? В глаза мне смотри, а то хуже будет! Знаешь, что хуже?
кусачие. Когда ты уснTшь, они будут откусывать от тебя мясо. Так о ком это,
дура?
второй попытки и наклоняется к ней лицом. Лицо еT, плоское и широкое,
словно вырезанное из круглой кости, кажется Кате огромным, как морда
сверхчеловеческой совы.
ЕщT один крик - и пойдTшь к крысам! Запомни, дура, уродка проклятая,
запомни, падаль недоношенная, Бог - это я. Понятно? Понятно тебе, сволочь?
вверх. - А ты знаешь, кто такой Бог?
плакать, слTзы сбегают по еT лицу, как тTплые муравьи. - Я больше не буду,
я всT буду делать только так, как вы хотите. Вы скажите только, я всT буду
делать, как вы скажете...
умолкает и только всхлипывает от плача. - Раз ты не знаешь, кто такой Бог,
я покажу тебе. Хочешь?
спазмов плача. Листок дрожит у неT в руках. Одна слезинка капает сверху на
чистый участок ниже текста, расплывается бесцветной кляксой и нарушает
клеточки. Кончив читать, Катя вытирает глаза и стоит на коленях с дрожащим
листком в руках. Она непрерывно молится про себя, чтобы Ольга Матвеевна
отпустила еT в барак.
гимнастTрку, расстTгивая все без исключения пуговицы. Потом она через
голову снимает майку и остаTтся в одном лифчике голой по пояс. Так она
подходит к сидящей на стуле Кате, которая боится даже смотреть на весь этот
ужас, а просто дрожит, сжав вместе ноги и схватившись руками за сидение.
Сертаков Виталий
Ильин Андрей
Круз Андрей
Якубенко Николай
Корнев Павел
Березин Федор