Чтение 13–й страницы книги ~Охота на овец~

Дверь открылась, и лучи летнего предзакатного солнца обласкали мое лицо. Мириады
сверчков издавали скрежет, будто кто-то проворачивал ключ у гигантского
механического будильника. Пахло землей.
Я выбрался из машины, размял спину, глубоко вздохнул и помолился Небу, чтобы мой
сон не имел отношения к так называемым "Символическим Сновидениям".

6. ВСЕЛЕННАЯ ГЛАЗАМИ ЧЕРВЯКА

Бывают символические сновидения - и реальная жизнь, которую они символизируют.
Или же наоборот: бывает символическая жизнь - и сновидения, в которых она
реализуется. Символ - почетный мэр города, если смотреть на Вселенную глазами
крохотного червячка. Во Вселенной Глазами Червяка никто не станет удивляться,
зачем корове плоскогубцы. Раз ей так хочется, достанутся ей эти несчастные
плоскогубцы - не сейчас, так потом. Мне-то с моими проблемами от этого не
легче...
Иное дело, если для того, чтобы раздобыть себе плоскогубцы, корова решила
использовать именно меня. Тогда ситуация в корне меняется. Тут уж меня
забрасывает в совершенно чужие измерения, где кто-то другой видит все совсем
по-другому. Когда вдруг тебя забрасывает в другое измерение, самое неудобное -
это долгие разговоры. "На фига тебе плоскогубцы?" - спрошу я корову. "Очень
кушать охота", - ответит она. "А на фига плоскогубцы, когда кушать охота?" -
спрошу я. "А повешу на ветку с персиками!" - ответит она. "А ветка с персиками -
на фига?" - спрошу я. "Так ведь я ж тебе целый вентилятор взамен отдаю!" -
ответит она. И так без конца. И вот в бесконечном таком разговоре я постепенно
начну ненавидеть корову, а корова начнет ненавидеть меня. Так и случается во
Вселенной Глазами Червяка. И единственный способ убежать оттуда - это поскорее
увидеть еще какой-нибудь сон.
И вот теперь, сентябрьским полднем 1978 года, четырехколесное железное чудище
завезло меня в самый центр Вселенной Глазами Червяка... Надо понимать, вопрос с
моими молитвами там, на небесах, был решен отрицательно.
Я огляделся и невольно вздохнул. Вздыхать - единственное, что оставалось в моей
ситуации.
Машина стояла на вершине небольшого холма. Дорожка из гравия, по которой мы,
надо думать, сюда и приехали, убегала вниз по склону за нашей спиной, петляя
вычурным серпантином до едва различимых вдали ворот. Слева и справа тянулись
рядами криптомерии и ртутные фонари - на одинаковом расстоянии друг от друга,
длинные и острые, как заточенные карандаши. Неспешно добрести до ворот можно
было, наверно, минут за пятнадцать. Деревья осаждали полчища неистребимых
сверчков, и воздух дрожал от скрежета, не оставлявшего ни малейших сомнений в
том, что конец света уже начался.
Трава под деревьями ближе к дорожке была аккуратно подстрижена, и с наклонных
обочин на меня таращились рассаженные в беспорядке то ли азалии, то ли розалии,
то ли еще какие-то рододендроны. Стайка скворцов неторопливо переправлялась по
газону справа налево, чудно шевелясь и волнуясь, как зыбучий песок.
По склонам холма вниз к подножью спускались мраморные ступени: направо - к
японскому саду с прудом и каменными светильниками, налево - к небольшому полю
для гольфа. На одном краю поля виднелась беседка непередаваемой расцветки
мороженого с изюмом, на другом - маячила каменная статуя какого-то типа из
греческой мифологии. Позади статуи громоздился исполинских размеров гараж: у
самого входа еще один водитель поливал водой из шланга еще один автомобиль.
Марки машины я не разобрал, но в том, что это не подержанный "фольксваген",
сомневаться не приходилось.
Скрестив руки на груди, я еще раз обвел взглядом окрестности. Идеально, не к
чему прицепиться... Голова раскалывалась от боли.
- А где почтовый ящик? - спросил я на всякий случай. Интересно, кого они тут
гоняют за почтой по утрам и вечерам.
- Почтовый ящик - на задних воротах, - ответил водитель. Само собой, чего
спрашивать. Конечно, должны быть и задние ворота
Я перестал озираться, посмотрел прямо перед собой и уперся взглядом в огромных
размеров дом.
То было - как лучше сказать? - просто пугающе одинокое здание. Скажем так:
жило-было на свете Одно Общепринятое Утверждение. И были у него, как водится,
свои маленькие исключения. Но годы шли, исключения росли, расползались
безобразными пятнами по телу родителя - и спустя какое-то время превратили и
его, и себя уже в Абсолютно Другое, чуть ли даже не в Совершенно Обратное
Утверждение. Тоже, разумеется, со своими маленькими исключениями... Черт его
знает, как еще лучше выразиться. Но именно так и выглядело это здание. Сильнее
всего оно смахивало на доисторическую рептилию, чье тело в результате
беспорядочных мутаций - зигзагов слепой эволюции - развилось до ненормальных, ей
самой мешавших размеров.
По первоначальному плану здесь, видимо, имелся в виду европейский стиль периода
Мэйдзи. Над высокой классической аркой парадного хода громоздилось двухэтажное
строение в кремовых тонах. Старомодные узкие окна с двойными рамами. Стены много
раз перекрашивали. Крыша, как полагается, была покрыта листовой медью, а
водостоки проложены с хитроумием и основательностью строителей римского
водопровода. В общем, что касается самого дома, он был вовсе не так и плох. Что
ни говори, в нем ощущалось какое-то утонченное благородство старого доброго
времени.
Но уже справа от главного здания какому-то другому весельчаку-архитектору
взбрело в голову пристроить еще два крыла - поменьше, но, по возможности, в том
же стиле и той же расцветки. Задумка сама по себе неплохая, но результат
оказался плачевным: пристройки эти ни по цвету, ни по духу с главным зданием не
совпадали. Впечатление было такое, как если бы кто-то додумался смешать шербет
со спаржей и подать эту несуразицу к столу на красивом серебряном блюде. В таком
виде сей абсурд простоял, вероятно, не один десяток лет, после чего с самого
боку к нему прилепили еще и башенку-флигель из серого камня. При этом на
верхушку флигеля насадили металлический шпиль декоративного громоотвода. Явный
ляпсус: первая же молния, попади она в эту штуку, спалила бы все здание с
потрохами.
Крытый переход вел из флигеля к еще одному строению. Как и все предыдущее, этот
суррогат архитектуры был также отмечен печатью Абсурда, но здесь, по крайней
мере, ощущалась некая тематическая завершенность. Назовем это "идейным
самосопротивлением": именно такой вид мировой скорби глодал душу осла, который,
стоя меж двух одинаковых стогов сена, никак не мог выбрать, с какого начать - да
так и сдох с голодухи.
Слева же от главного здания - резким контрастом ко всему, что я видел справа, -
тянулись стены одноэтажного японского особняка. С живой изгородью, заботливо
ухоженными сосенками и великолепными верандами, прямыми и длинными - хоть
устраивай кегельбан.
Как бы то ни было, весь пейзаж смотрелся с холма точно странный фильм из трех
разных частей вперемежку с рекламой. И если предположить, что фильм этот снимали
продуманно, в течение многих лет, с осознанной целью: сгонять со зрителя
сонливость и хмель, - то я бы сказал, расчет режиссера полностью оправдался.
Хотя, конечно, никакого особого умысла здесь быть не могло. Просто вот так и
бывает, когда кучку посредственностей, рожденных в разных эпохах, связывает один
капитал.
Изучение усадьбы и ее окрестностей отняло у меня куда больше времени, чем я
ожидал. Не успел я подумать об этом, как заметил, что все это время водитель
простоял рядом со мной, уставившись в часы на руке. При этом в позе его
чувствовалось что-то чересчур отшлифованное. Можно было подумать, что каждый
гость, которого он доставлял сюда, выходил из машины точнехонько в том же месте,
где вышел я, точно так же остолбеневал и с таким же ошарашенным видом
разглядывал этот странный пейзаж.
- Если хотите еще посмотреть - пожалуйста, можно не торопиться, - промолвил
водитель. - Есть целых восемь минут.
- Просторное местечко!... - сказал я. Ничего более подходящего мне в голову не
пришло.
- Три тысячи двести пятьдесят цубо (*9), - сообщил водитель.
- А действующего вулкана у вас тут случайно нет? - попытался я пошутить. Шутка,
разумеется, повисла в воздухе. В этом месте никто никогда не шутил.
Так прошло еще восемь минут.

От парадного входа меня провели направо в небольшой, метра три на четыре,
кабинет в европейском стиле. До головокружения высокий потолок; между стенами и
потолком бежала замысловатая фигурная лепка. Из мебели в комнате стояли
антикварного вида стол и пара диванов, а на стене висел натюрморт,
демонстрировавший, до чего способен дойти реализм в своем апогее. Яблоки,
цветочная ваза и нож для разрезанья бумаги. Видимо, предполагалось раскалывать
яблоки вазой, а после ножом для бумаги обдирать кожуру. Огрызки и семечки -
выбрасывать в ту же вазу. Полураспахнутые занавески из толстой ткани и тюль по
обеим сторонам окна аккуратно подобраны и подвязаны шнурками. В окне между ними
виднелся вполне симпатичный уголок японского сада. Натертый дубовый паркет
переливался бликами самых приятных оттенков. Половину комнаты занимал роскошный
ковер, и хотя цвета его заметно поблекли от времени, длина ворса осталась такой,
будто на него никогда не ступала нога человека.
Неплохая комната. Совсем неплохая.
Вошла средних лет горничная в кимоно, поставила на стол бокал с грейпфрутовым
соком и удалилась, не промолвив ни слова. Дверь тихонько защелкнулась у нее за
спиной, и воцарилась мертвая тишина.
На столе я увидел серебряный набор: сигаретница, пепельница, зажигалка.
Точь-в-точь как в машине. На каждом из предметов красовался все тот же овечий
герб... Я достал из кармана свои сигареты с фильтром, прикурил от серебряной
зажигалки, затянулся, выпустил в высокий потолок длинную струю дыма. И принялся
за грейпфрутовый сок.
Десять минут спустя дверь снова отворилась, и в комнату вошел высокого роста
мужчина в черном костюме. Ни "добро пожаловать", ни "извините - заставил ждать",
ни чего-либо другого он не сказал. Я тоже молчал. Он сел на диван напротив и,
чуть склонив голову набок, принялся разглядывать меня с видом человека,
определяющего цену товара на глаз. Мой напарник был прав: выражение на этом лице
отсутствовало напрочь.