придется искать и искать -- среди 2500 тонких страниц, из которых иные
разорваны! Услышав его восклицание, учтивый м-р Кейс -- долговязый,
розоволицый библиотекарь с прилизанными белыми волосами и в
галстуке-бабочкой -- приблизился, приподнял колосса за обложки, перевернул и
слегка встряхнул, отчего тот извергнул карманный гребешок, рождественскую
открытку, заметки Пнина и призрачно-прозрачный листок папиросной бумаги,
который с бесконечной медлительностью ниспал к ногам Пнина и был затем
водворен м-ром Кейсом поверх Больших Печатей Соединенных Штатов и Их
Территорий.
подсказки вспомнил то, чего не сумел припомнить недавно:
Андрея Кронеберга 1844 года, бывшем отрадой юности Пнина, и его отца и деда!
И здесь, так же как в пассаже Костромского, присутствуют, как помнится, ивы
и венки. Где бы, однако, это проверить как следует? Увы, "Гамлет" Вильяма
Шекспира не был приобретен мистером Тоддом, он отсутствовал в библиотеке
вайнделлского колледжа, а сколько бы раз вы не выискивали что-либо в
английской версии, вам никогда не приходилось встречать той или другой
благородной, прекрасной, звучной строки, которая на всю жизнь врезалась в
вашу память при чтении текста Кронеберга в великолепном издании Венгерова.
Печально!
печальными холмами замешкалось под кучами туч небо густого черепашьего
цвета. Душераздирающие огни Вайнделлвилля дрожали в складке этих сумеречных
холмов и, по обыкновению, притворялись волшебными, хотя в действительности,
как хорошо знал Пнин, городок, ежели до него добраться, окажется всего лишь
шеренгой кирпичных домов, с заправочной станцией, катком и супермаркетом.
Шагая к маленькой таверне на Лайбрери-лэйн, к большой порции виргинской
ветчины и доброй бутылке пива, Пнин внезапно ощутил ужасную усталость. Не
только том "Зол. Фонда" отяжелел после ненужного посещения библиотеки, но и
что-то еще, днем пропущенное Пниным мимо ушей, теперь томило и тяготило его,
как тяготят нас задним числом глупости, которые мы совершили, грубости, до
которых себя допустили, или угрозы, которыми предпочли пренебречь.
7
следующий свой шаг или, вернее, выступал посредником в переговорах между
Пниным, у которого устала голова и который плохо спал в последнее время, и
ненасытимым Пниным, желавшим, по обыкновению, продолжить чтение дома до той
поры, пока двухчасовой товарный не застонет, поднимаясь долиной. Было
решено, наконец, что он ляжет спать сразу после посещения программы,
представляемой в Новом Холле каждый второй вторник энергичными Кристоффером
и Луизой Старр и состоящей из довольно мудреной музыки и редких фильмов, --
программы, которую в прошлом году президент Пур назвал, отвечая на некую
нелепую критику, -- "возможно, наиболее вдохновенным и вдохновляющим из
предприятий, осуществляемых в нашем академическом сообществе в целом".
студентов-индусов. Справа -- дочь профессора Гагена, горластая девица,
изучающая драматургию. Комаров, благодарение Богу, уселся слишком далеко
позади, чтобы сюда смогли донестись его навряд ли интересные замечания.
нашего друга: эта тросточка, этот котелок, это бледное лицо, эти черные
дугообразные брови, эти подергивающиеся ноздри не производили на него ни
малейшего впечатления. Плясал ли несравненный комедиант с увенчанными
цветами нимфами под солнцем, рядом с заждавшимся кактусом или был
доисторическим человеком (с гибкой дубиной взамен гибкой трости), или его
пожирал глазами здоровенный Мак Свейн посреди лихорадочного ночного клуба,
старомодный, безъюморный Пнин оставался безучастным. "Клоун, -- ворчал он
себе под нос, -- даже Глупышкин с Максом Линдером были смешнее."
сделанный в конце сороковых годов. Предполагалось, что в нем нет ни капельки
пропаганды, а одно только чистое искусство, радость и эйфория гордого труда.
Нечесанные статные девушки маршировали во время древнего Праздника Весны со
штандартами, на которых были начертаны строки старинных русских песен,
вроде: "Руки прочь от Кореи", "Bas les mains devant la Corйe", "La paz
vencera a la guerra", "Der Friede beseigt den Krief"1. Санитарный самолет
перебирался в Таджикистане через заснеженный хребет. Киргизские актеры
посещали санаторию горняков и давали под пальмами импровизированное
представление. С горного пастбища где-то в легендарной Осетии пастух по
портативному радио докладывал Министру сельского хозяйства тамошней
Республики о рождении ягненка. Мерцало Московское метро, его колонны и
статуи, и шестеро предположительных пассажиров сидели по мраморным скамьям.
Семья заводского рабочего, приодевшись, коротала тихий вечерок дома, посреди
гостиной, тесной от декоративных растений, под громадным шелковым абажуром.
Восемь тысяч футбольных болельщиков смотрели матч между "Торпедо" и
"Динамо". Восемь тысяч граждан на Московском заводе электроаппаратуры
единодушно избирали товарища Сталина кандидатом в депутаты от Сталинского
избирательного округа Москвы. Новейшая пассажирская модель "ЗИМ'а" с семьей
заводского рабочего и еще кой-какими людьми отъезжала на загородный пикник.
И тут...
чувствуя, как безотчетно, смехотворно, унизительно исторгают его слезные
железы горячую, детскую, неодолимую влагу.
проливались сквозь колеблющуюся листву, петлистыми пятнами дрожали на коре,
стекая в высокие травы, дымясь и сверкая в призрачных, немного нечетких
гроздьях цветущей черемухи, -- лесная русская глушь приняла в себя путника.
По ней тянулась старая лесная дорога с двумя мягкими колеями и
безостановочным движением грибов и ромашек. В сознании путника, устало
бредущего в свое анахроническое жилище, он все еще шел по этой дороге; он
снова был юношей, шагающим по лесу с толстой книгой подмышкой, дорога
выводила его в романтическое, вольное, возлюбленное сияние огромного, не
скошенного временем поля (кони прыжками уходили в стороны, хлеща
серебристыми гривами по высоким цветам), а дремота уже долила Пнина, который
теперь уютно свернулся в постели с тикающей и такающей на ночном столике
четою будильников -- один на 7:30, другой на 8:00.
Праздновался день рождения, и спокойный Сталин с глухим стуком опускал свой
бюллетень на выборах правящих гробоносителей. В бою ли, в стран... в волнах
или в Вайнделле... "Вандерфул!" сказал доктор Бодо фон Фальтернфельс,
поднимая голову от писанины.
что-то ужасное: стеная и хватаясь за лоб, статуя преувеличенно хлопотала над
сломанным бронзовым колесом, -- и Пнин пробудился, и каравн огней и горбатых
теней прошел по оконным занавесям. Хлопнула дверца автомобиля, машина
отъехала, ключ отомкнул хрупкий сквозистый дом, заговорили три трепещущих
голоса, вздрогнув, осветились дом и щель под дверью Пнина. Это была горячка,
инфекция. В страхе и в немощи, беззубый, одетый в ночную сорочку Пнин
услыхал, как поскакал по лестнице вверх чемодан, -- на одной ноге, но очень
ретиво, -- и по той же, столь им знакомой лестнице взлетела пара юных ног, и
уж различалось нетерпеливое дыхание... И впрямь, наверное, машинальное
воскрешение счастливых воспоминаний о возвращении домой из скучных летних
лагерей заставило бы Изабель пинком ноги распахнуть свою -- пнинову --
дверь, не останови ее вовремя остерегающий оклик матери.
1
и черном-черном блейзере сидел за просторным столом, чья полированная
поверхность удваивала, перевернув, верхнюю половину тела, превращая его в
подобие фигурной карты. По стенам огромной, в деревянных панелях, комнаты
темнели портреты предков. В остальном она мало чем отличалась от кабинета
директора школы Св. Варфоломея, находящейся на побережьи Атлантики --
примерно в трех тысячах миль к западу от воображаемого Дворца. Обильный
весенний ливень хлестал по французским окнам, за которыми, куда ни глянь,
дрожала и дымилась зеленая молодая листва. Казалось, ничто, кроме пелены
дождя, не отделяет и не защищает Дворец от революции, которая вот уже
несколько дней сотрясала город. ... На самом деле отцом Виктора был
чудаковатый беженец-доктор, которого он никогда особенно не любил и которого
не видел теперь уже почти два года.
не выходили. Восточный Экспресс со всеми его транзитными пассажирами застрял
на пригородной станции, картинные пейзане стояли на дебаркадере, отражаясь в
лужах и глазея на занавешенные окна длинных загадочных вагонов. Дворец с его
террасными садами и город под дворцовым холмом, и главная площадь города,
где, несмотря на погоду, уже рубили головы и плясал народ, -- все это
находилось в самом центре креста, поперечины коего обрывались в Триесте,
Граце, Будапеште и Загребе, как показывает "Справочный атлас мира" Рэнда
Володихин Дмитрий
Максимов Альберт
Сертаков Виталий
Маркелов Олег
Бажанов Олег
Посняков Андрей