read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



годами отец свыкся с ним и, спившись от несбывшейся мечты выбиться в люди,
приникал к большой голове мальчика своими трясущимися руками, молчаливо
гладил, подолгу не отпуская от себя. А памяти не осталось уж и от конского
ряда. Давно нанялся Одиссей на работу в тюрьму, куда уходил с раннего утра,
а к ночи возвращался больной и пьяный. Молчал он так глухо, будто б немой.
Молча ел. Молча пил. Молча уходил и приходил. Так вот молча и умер - уснул и
не проснулся. Агафон, так звали мальчика, с малых самых лет запомнил отца,
который будто вдохнуть успел в него свою душу. Уродец, он только и выжил
памятью о нем. Зная, кем был отец, Агафон раз и навсегда решил тем свою
судьбу. В училище таких как он не брали, но умению стричь Агафон и не
учился. Руки его все умели сами и не могли делать никакой другой работы,
оживая от ножниц, от расчески, только притрагиваясь к волосам.
Он женился на греческой девушке, которую сосватала ему далекая родня из
понтийского села. Когда девушка стала его женой, то уехала жить к нему в
большой город и скоро отвыкла от работы. Жена его презирала, и хотя прожили
вместе почти двадцать лет, делала вид, будто незнакома со своим маленьким,
лысеющим, большеголовым мужем, когда случалось им бывать в людных местах -
ходить по магазинам или отдыхать на курортах. Люди только гадали, что могло
свести дородную здоровую женщину с этим уродливым человечком. Но и Агафону
Костанаки жена была чужой. Все эти двадцать лет их скреплял любимый
единственный сын - Одиссей. С того дня, как забрали его на два года в армию,
не стало и семьи. Жена объявила Агафону, что сын вырос, возмужал, и она
желает теперь найти свое счастье. В дом их въехал и зажил как в одной с ней
комнате обыкновенного вида русский мужчина, тоже лысеющий и с пузиком, но
румяный и здоровый, как мясник с базара. Агафон, боясь расстроить сына,
уговорил жену ничего ему все два года не сообщать, хранить тайну, а за это
дал обещание оставить ей всю мебель, все вещи. Но от сына не приходило
письма. Агафон ждал это его первое письмо и потому жил в уже чужой для себя
семье, по старому их адресу.
Письмо пришло через одинокий долгий месяц, что был для Агафона
Костанаки равным целому году жизни, из Казахстана, из чужого неизвестного
города Караганды. И не письмо, а рваный клочок бумаги, на котором каракулями
сына было выдавлено по-русски всего несколько строк: "Я служу в конвойных
войсках. Меня пошлют охранять лагерь. В городе я больше не буду. Буду за
городом. Лагерей много, не знаю куда. Кормят хорошо. Папа, скажите маме,
зачем у меня такое имя? До свидания. Ваш сын Одиссей".


Мертвый сон
В другой жизни он был закройщиком одежды, портняжкой. Родом из
подмосковного Калининграда, где и успел выучиться в швейном техникуме. Но от
ловкости его только и осталось следа, что мигом, будто одним стежком,
подшивал ворот гимнастерки. Так скоро, как этот Шурик Белов, никто не умел
подшиваться. Он был резвящимся да красующимся, навроде поросенка, живчиком -
полнотелый и пышущий здоровьем, с липкими, смолисто блестящими карамельками
глаз. Так вот, красуясь собой и неумно хвастая, подшивался Белов в первые
дни, ухаживая непривычно за новой армейской одеждой, будто за платьем. Через
месяц же, не отрастив еще обритых в первый армейский день волос, он доходил
в роте охраны Каргалинского лагеря.
Его взяли в оборот поначалу сержанты - и к утру Белов обязан был
сработать семь сержантских гимнастерок, освежив их белехонькими
подворотничками и выгладив. Ждал он, что выполняя их заказ, получит у них
защиты от ротной братвы- блатвы, но те и не думали его беречь. Суточной
нормой Белова стало подшивать полроты. И если он отбрыкивался от
какого-нибудь узбеченка, чтобы хоть тому не услуживать, его не жалели и
били, покуда не сдавался. Ему не разрешали отказничать, потому что,
задавливая этого человечка, млевшего от страха, еще пытавшегося словчить,
испытывали такой подъем и сладость, какие не рождались при виде застиранного
лоскута, выдираемого втихую из казенных простыней и подшитого Беловым за
ночь. Тряпку эту даже ненавидели, как ненавидели отчего-то ловкость его
портняжных пухлых рук.
После отбоя, когда в казарме не оставалось офицеров, Белова подымал с
койки дежуривший в ночь сержант. Провалившийся в сон, как в забытье, тот со
страху, что сержант, если не добудится, станет отбивать бока сапогом,
вскакивал - и уж засыпал работая. Ничего не видя, не чувствуя, наметывал он,
будто наслаивал, подшиву за подшивой, нет да вздергиваясь от боли, когда
жалила иголка. Будто он не работал и не спал, а глухо машинообразно изнывал
нутром.
Сержант отпускал его лечь на койку, только когда вся работа была
готова. Но до побудки тогда уже оставались считанные часы. И точно так же
боясь сержантского сапога, Белов вскакивал и засыпал на ходу в наступившем
новом дне. Засыпал на первой же утренней оправке, так что его мухой сгоняли
с толчка. В столовке засыпал и голодал, не в силах разжевать хлеба. Засыпал
и в строю, и на бегу, и стоя на посту, дурея от дремоты, будто напитый
водкой. За то, что просыпал службу, его били да наказывали, но и тогда
плавал в каком-то дремотном дыму. Тут в нем являлось настоящее бесстрашие,
упрямство, какие улетучивались под конец дня, когда он успевал вытрезвить,
наглотавшись минуток сна, и вскакивал после отбоя от страха, что ударят
сапогом, хоть и пинали его, будто мешок, весь день. Кругом, постанывая с
храпом, спала казарма, а он работал иголкой с ниткой, отгуляв свое.
Содержать себя в порядке он уже не мог, да и не хотел. Чего не
заставляли его делать, так это следить за собственным внешним видом. С
грязными синюшными подтеками на роже, в бесформенной засалившейся солдатской
робе - вечно неумытый и опущенный, Белов испытывал облегчение, что его хоть
за это не бьют. Ему было лень даже тратить силы на жратву и он, тайком
голодая, гонимый от общего котла, так и копошился сонливо в уголочке,
довольствуясь остатками, хоть мог бы порыскать, изловчиться да и добыть
как-нибудь исподтишка кусок посытней.
Он весь и растворился, будто в кислоте, в сонливом этом копошении. Было
оно безрадостным и каждодневным, схожим с той ноющей болью, когда, исколотые
иголкой, его пальцы как-то бесчувственно отвердели, а зудело уж беспробудно
изнутри, под ногтями, будто вогнал занозу. Но со временем стало заметным,
что Белов чему-то радуется и о чем-то уже тоскует, светясь изнутри, а не
изнывая болью. Стали ему сниться сны, хоть он по-человечески долго и глубоко
не спал, а все как собака. Может, эти картинки только ему и было дано
увидеть, потому как он голодал, недосыпал и мучился.
И произошло однажды такое, за что Белова должны были убить, но вдруг
полюбили. Не исполнил он к утру свою работу. После отбоя спрятался, чтобы не
отыскали, под чужую койку и проспал. Всем составом оказалась рота не
подшитой. На плацу, на утренней поверкой, озверевший ротный чуть не сжевать
заставил скисшие от грязи подворотнички. Так как сделанное Беловым против
всей роты равнялось его для всех смерти, то отнеслись к нему в тот день с
могильным спокойствием - не прикасаясь, обходили молча стороной, но и не
выпускали мертвой хваткой из виду, а когда всех отбили и смерклось, то
братья из братьев, чей и процветал в казарме и над остальной солдатней
правеж, скрепившись пятерней в кулак без шума подняли Белова с койки,
приговоренного, и увели в стоящее на отшибе глухое строение баньки, где
должно было что-то сотвориться.
В казарме же никто не спал, дожидаясь конца. Могли Белова битьем
изуродовать. Могли обабить, пустив по кругу, как папироску. Могли подвесить,
будто сам он удавился. Но, тягостные, текли уж часы ожидания, и успел за то
время четырежды его казнить, но из баньки никто не возвращался: под утро
обнаружилось, что все пятеро и Белов сладко, крепко спят, лежа по-братски
вповалку.
А было, что сознался Белов на последнем издыхании браткам, когда уж
обступили, какой он сон увидел, проспав под чужой койкой. Заслушались его,
ослабели, а потом, разлегшись, покуривая, неотрывно полночи слушали, обо
всем позабыв. И началась новая жизнь у Белова.
Пощадили его, понятно, ради того, что он рассказывал: ради тех
картинок, которые неожиданно, но и могуче захватывали своим простором,
красками. Это были какие-то яркие пятна из былой мирной жизни, вперемежку с
цветастым враньем - вот приснился Белову зоопарк и то, как убегал он от
вырвавшегося на свободу тигра, хоть и видал его в зоопарке всего-то один
раз, в детстве. В следующие ночи он рассказывал в притихшей казарме уже о
том, как ходил в цирк. Белов сообразил, что раз им понравилось слушать про
зверей, то и надо рассказывать дальше - все, что видел, знал, помнил или мог
выдумать.
Ему еще чудилось, что они уведут его в баньку, стоит только замолчать.
Он еще того не понимал, что они готовы слушать хоть о говне, только бы оно
чем-то удивляло, смешило, а не удушало одной вонью. И он боялся еще их к
себе доброты, когда они вдруг в один день побоялись его пинать, нагружать
по-хозяйски работенкой. Вместо того усадили напротив котла и щедро угощали
из него кусками мяса, которого сами давно обожрались. Бить его не давали,
пригрозив каждому, чтобы Белова не смели бить. И молчали равнодушно
сержанты, не замечая вдруг этого дразнящего, забитого опущенки, которого
хотелось давить и давить, чтобы грязца-то хлюпала. И потому жрал он через
силу, будто его заставляли. И мучился, ожидая с большим напряжением, когда и
откуда ударят. И заставлял себя не замечать сержантов, но от страха, чтобы
не углядели они какую-нибудь борзость в его взгляде. И спать себя заставлял,
падая камнем в пропасть глухих бездвижных часов, в свободу и пустоту которых
выродились те его упрямые, бесстрашные минутки.
На место Белова, прислуживать и готовить блатве новехонькие воротнички
с портянками, заставили шагнуть других - без долгих уговоров и тем
обжигающе-хлестче, что наваливались на целых и невредимых, которые если и не
были ровней, но оставались солдатами, а не шустрили. Были они одногодками
Белова - и как один он угнетался за всех, когда никто не помог ему, так
теперь все впряглись за одного, вынужденные выживать каждый за себя.
Выживал по-своему и Белов, исподволь научаясь выживать, тогда как
раньше застывал от страха. Начиная понимать, что угождает он уже по-новому,



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 [ 13 ] 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.