Чтение 13–й страницы книги ~Сокровенный человек~

когда он тянул его на кругосветное путешествие. Пахло углем,
жженой нефтью и тем запахом таинственного и тревожного
пространства, какой всегда бывает на вокзалах.

Народ, обратившийся в нищих, лежал на асфальтовом перроне и
с надеждой глядел на прибывший порожняк.

В депо сопели дремавшие паровозы, а на путях беспокойно
трепалась маневровая кукушка, собирая вагоны в стада для угона
в неизвестные края.

Пухов шел медленно по залам вокзала и с давним детским
любопытством и каким-то грустным удовольствием читал старые
объявления-рекламы, еще довоенного выпуска:

ПАРОВЫЕ МОЛОТИЛКИ "МАК-КОРМИК".

ЛОКОМОБИЛИ ВОЛЬФА С ПАРОПЕРЕГРЕВАТЕЛЕМ.

КОЛБАСНАЯ ДИЦ.

ВОЛЖСКОЕ ПАРОХОДСТВО "САМОЛЕТ".

ЛОДОЧНЫЕ МОТОРЫ "ИОХИМ И Ко".

ВЕЛОСИПЕДЫ ПЕЖО.

БЕЗОПАСНЫЕ ДОРОЖНЫЕ БРИТВЫ ГЕЙЛЬМАН и С -- я,--

и много еще хороших объявлений.

Когда был Пухов мальчишкой, он нарочно приходил на вокзал
читать объявления -- и с завистью и тоской провожал поезда
дальнего следования, но сам никуда не ездил. Тогда как-то чисто
жилось ему, но позднее ничего не повторилось.

Сойдя со ступенек вокзала на городскую улицу, Пухов набрал
светлого воздуха в свое пустое голодное тело и исчез за
угольным домом.

Прибывший поезд оставил в Похаринске много людей. И каждый
тронулся в чужое место -- погибать и спасаться.

-- Зворычный! Петя!-- глухо позвал слесарь Иконников.

-- Ты что?-- спросил Зворычный и остановился.

-- Можно -- я доски возьму?

-- Какие доски?

-- Вон те -- шесть шелевок!-- тихо сказал Иконников.

Дело было в колесном цехе Похаринских железнодорожных
мастерских. Погребенный под пылью и железной стружкой, цех
молчал. Редкие бригады возились у токарных станков и
гидравлических прессов, налаживая их точить колесные бандажи и
надевать оси. Старая грязь и копоть висела на балках махрами,
пахло сыростью и мазутом, разреженный свет осени мертво сиял на
механизмах.

Около мастерских росли купыри и лопухи, теперь
одеревеневшие от старости. На всем пространстве двора лежали
изувеченные неимоверной работой паровозы. Дикие горы железа,
однако, не походили на природу, а говорили о погибшем
техническом искусстве. Тонкая арматура, точные части ведущего
механизма указывали на напряжение и энергию, трепетавшие
когда-то в этих верных машинах. Эшелоны царской войны,
железнодорожную гражданскую войну, степную скачку срочных
продовольственных маршрутов -- все видели и вынесли паровозы, а
теперь залегли в смертном обмороке в деревенские травы,
неуместные рядом с машиной.

-- А на что тебе доски?-- спросил Зворычный Иконникова.

-- Гроб сделать -- сын помер!..-- ответил Иконников.

-- Большой сын?

-- Семнадцать лет!

-- Что с ним?

-- От тифа!

Иконников отвернулся и худой старой рукой закрыл лицо.
Этого никогда Зворычный не видел, и ему стало стыдно, жалко и
неловко. Вот -- человек всю жизнь мучился, работал и молчал, а
теперь жалостно и беззащитно закрыл свое лицо.

-- Кормил-кормил, растил-растил, питал-питал!-- шептал про
себя Иконников, почти не плача.

----

Зворычный вышел из цеха и пошел в контору.

Контора была далеко -- около электрической силовой станции.
Зворычный прошел всю дорогу без всякого сознания, только шевеля
ногами.

-- Скоро пресс наладишь?-- спросил его комиссар мастерских.

-- Завтра к вечеру попробуем!-- равнодушно доложил
Зворычный.

-- Как, слесаря не волнуются?-- поинтересовался комиссар.

-- Ничего. Двое с обеда ушли -- кровь из носа пошла от
слабости. Надо какие-нибудь завтраки, что ль, наладить, а то
дома у каждого детишки -- им все отдает, а сам голодный падает
на работе!..

-- Ни черта нету, Зворычный!.. Вчера я был в ревкоме --
красноармейцам паек урезали... Я сам знаю, что надо хоть
что-нибудь сделать!

Комиссар мрачно и утомленно засмотрелся в мутное загаженное
окно и ничего там не увидел.

-- Сегодня ячейка, Афонин! Ты знаешь?-- сказал Зворычный
комиссару.

-- Знаю!-- ответил комиссар.-- Ты в электрическом цехе не
был?

-- Нет! А что там?

-- Вчера большой генератор ребята пробовали пускать --
обмотку сожгли. А два месяца, черти, латали?

-- Ничего,-- где-нибудь замыкание. Это оборудуют скоро!--
решил Зворычный.-- У нас вот ни угля, ни нефти нет, ты вот что
скажи!

-- Да, это хреновина большая!-- неопределенно высказался
комиссар и не сдержался -- улыбнулся: наверно, на что-то
надеялся, или так просто -- от своего сильного нрава.

Вошел Иконников.

-- Я те шелевки заберу!

-- Бери, бери!-- сказал ему Зворычный.

-- Зачем ты доски-то раздаешь, голова?-- недовольно спросил
Афонин.

-- Брось ты, он на гроб взял, сын умер!

-- А, ну, я не знал!-- смутился Афонин.-- Тогда надо бы
помочь человеку еще чем-нибудь!

-- А чем?-- спросил Зворычный.-- Ну, чем помочь? Брехать
только! Хлеба ему дать -- так нам самим пайки в урез дают,--
даже меньше против числа едоков! Ты же сам знаешь.

После разговора Зворычный пошел прямо домой. Уже темнело, и
носились по пустырям грачи, подъедая там кое-что. По старой
привычке Зворычному хотелось есть. Он знал, что дома есть
горячая картошка, а про революционное беспокойство можно
подумать потом.

----

Вытирая об дерюжку сапоги в сенцах, Зворычный услышал, что
кто-то посторонний бурчит в комнате с его женой.

Зворычный подумал, что теперь горшка картошки не хватит, и
вошел в комнату. Там сидел Пухов и похохатывал от своих
рассказов жене Зворычного.

-- Здорово, хозяин!-- сказал Пухов первым.

-- Здравствуй, Фома Егорыч! Ты откуда явился?

-- С Каспийского моря, пришел к тебе курятины поесть! Ты
любил петухов,-- я тоже теперь во вкус вошел!

-- У нас тут пост, Фома Егорыч,-- кормимся спрохвала и не
сдобно!..

-- Губерния голодная!-- заключил Пухов.-- Почва есть, а
хлеба нету, значит,-- дураки живут!

-- Жена, ставь ему пареную картошку!-- сказал Зворычный.--
А то он не утихнет!

Пухов разулся, развесил на печку сушить портянки, выгреб
солому и крошки из волос и совсем водворился. Поев картошки и
закусив шкурками, он воскрес духом.

-- Зворычный!-- заговорил Пухов.-- Почему ты вооруженная
сила?-- и показал на винтовку у лежанки.

-- Да я тут в отряде особого назначения состою,-- пояснил
Зворычный и вздохнул, потому что думал о другом.

-- Какого значения?-- спросил Пухов.-- Хлеб у мужиков
ходишь, что ль, отнимать?

-- Особого назначения! На случай внезапных
контрреволюционных выступлений противника!-- внушительно
пояснил Зворычный это темное дело.

-- Ты кто ж такой теперь?-- до всего дознавался Пухов.

-- Да так,-- революции помаленьку сочувствую!

-- Как же ты сочувствуешь ей -- хлеб, что ль, лишний
получаешь или мануфактуру берешь?-- догадывался Пухов.

Тут Зворычный сразу раздражился и осерчал. Пухов подумал,
что теперь ему ужинать не дадут. Жена Зворычного скребла
чего-то кочережкой в печке и тоже была женщина злая, скупая и