По-моему, человек никогда не бывает слишком молод. Напротив, он всегда
слишком стар.
сил Фреда принести мне еще чегонибудь.
себя прямо-таки бревном. С каким удовольствием я завел бы легкий, игри-
вый разговор, тот самый настоящий разговор, который, как правило, с
опозданием приходит на ум, когда ты снова одинодинешенек. Вот Ленц - тот
мастерски вел такие разговоры. У меня же они с самого начала получались
неловкими и тяжеловесными. Готтфрид не без оснований говорил про меня,
что как собеседник я нахожусь примерно на уровне самого скромного почто-
вого служащего.
принес мне сразу большой и полный бокал. Это избавляло его от лишней бе-
готни, и теперь никто уже не мог бы заметить, сколько я пью. А пить мне
было необходимо - иначе я бы никак не отделался от этой тягостной ско-
ванности.
поговорить, - ром, видите ли, и вкус - вещи, почти не связанные между
собой. Это уже не просто напиток, а, так сказать, друг. Друг, с которым
все становится легче. Друг, изменяющий мир. Поэтому, собственно, и
пьют... - Я отодвинул бокал в сторону. - Так заказать вам все-таки еще
один мартини?
его.
пок. Принеси нам коктейль "Баккарди", - крикнул я Фреду.
ными кофейными зернами.
неуверенность, слова возникали сами собой, и я уже не так внимательно
следил за тем, что говорю. Я продолжал пить и чувствовал, как на меня
накатывается огромная и нежная волна, как она подхватывает меня, как
этот пустой сумеречный час наполняется образами, как над равнодушными и
серыми пространствами бытия призрачной и безмолвной вереницей опять вос-
парили и потянулись вдаль мечты. Стены бара раздвинулись, и вдруг бар
перестал существовать, а вместо него возник какой-то уголок мира, ка-
кое-то пристанище, полутемное укрытие, где притаились мы, непостижимо
сведенные воедино, занесенные сюда смутным ветром времени. Съежившись,
девушка сидела на своем стуле, чужая и таинственная, будто ее прибило
сюда с другой стороны жизни. Я слышал свои слова, но мне казалось, что
это уже не я, что говорит кто-то другой, человек, которым я хотел бы
быть. Мои слова становились неточными, они смещались по смыслу, врыва-
лись в пестрые сферы, ничуть не похожие на те, в которых происходили ма-
ленькие события моей жизни. Я понимал, что слова мои - неправда, что они
перешли в фантазию и ложь, но это меня не тревожило, ибо правда была
бесцветной, она никого не утешала, а истинной жизнью были только чувства
и отблески меты...
поднимал свою рюмку и бормотал себе под нос какую-то дату. За окнами
приглушенно плескалась улица, оглашаемая сигналами клаксонов, похожими
на крики хищных птиц. Когда открывалась дверь, улица внезапно станови-
лась шумливой и скандальной, словно крикливая и завистливая старуха.
медленным шагом. Вдруг я почувствовал себя одиноким и опустошенным. Се-
ялся мелкий дождь. Я остановился перед какой-то витриной и лишь теперь
почувствовал, что перебрал. Хоть я и не качался, но это ощущение было
совершенно отчетливым.
лок. Проклятие! Неужто эти капли опять опрокинули меня! Чего я ей только
не наболтал! Я даже не решался поточнее разобраться во всем. Да и не
помнил я ничего, и это было самым страшным. Теперь, когда я стоял один
на холодной улице и мимо с грохотом проносились автобусы, все выглядело
совсем поиному, чем в полумраке бара. Я проклинал себя. Хорошее же впе-
чатление произвел я на эту девушку! Уж она-то, конечно, все заметила.
Сама почти ничего не пила. А при прощании так странно посмотрела на ме-
ня...
теньким коротышом.
ждал.
впервые.
глазах, он процедил, сквозь зубы:
нечего шляться по улицам!
все-таки, несмотря на всю мою подавленность, я должен был позаботиться о
своей чести.
благословил его жестом.
чий! - продолжал он лаять.
его - безработным мойщиком трупов. Тогда, уже с некоторым уважением, он
"охарактеризовал меня как бычью голову, пораженную раком, я же его -
чтобы окончательно доконать - как ходячее кладбище бифштексов. И вот тут
он просиял.
еще не слышал. Включу в свой репертуар! До встречи...
друг к другу.
Напротив, чем больше я трезвел, тем оно становилось сильней. Я казался
себе каким-то выжатым мокрым полотенцем. Постепенно я начинал злиться
уже не только на себя, но и на весь мир, в том числе и на эту девушку.
Ведь напился-то я из-за нее. Я поднял воротник пальто. Ладно, пусть себе
думает, что хочет. Мне все равно. По крайней мере сразу узнала, с кем
имеет дело. Изменить уже ничего нельзя. Может, так оно и к лучшему...
прояснилось, солнце начало пригревать, и когда в пятницу утром я пришел
в мастерскую, то увидел во дворе Матильду Штосе. Она стояла с метлой под
мышкой и с лицом растроганного бегемота.
снова и снова этакое чудо!
за одну ночь.
и насаживали на сучки канистры из-под масла для просушки. Это была прос-
то удобная подставка для всего - от обтирочной ветоши до капотов. Еще
несколько дней назад на сливе развевались наши застиранные синие комби-
незоны, еще вчера ничего особенного не было заметно, и вдруг, за однуе-
динственную ночь, дерево, как по волшебству, преобразилось в сплошное
розовато-белое мерцающее облако, облако из светлых цветов, словно на наш
грязный двор ненароком залетел заблудившийся сонм бабочек...
блаженно закатила глаза. - Потрясающий запах! Именно так пахнет ваш ром.
ло ясно.
она. - Или, может быть, у вас в носу полипы. Теперь полипы почти у всех.
Но у старой Штосе нюх, как у гончей, можете не сомневаться. Пахнет имен-
но ромом... выдержанным ромом...
здесь. Перед ним стояла ржавая консервная банка, в которую он вставил
пучок веток в цвету.