Вернется с минуты на минуту.
выросла и научилась что-то понимать, в туалете за собой никогда не
смывала. А теперь пытается мне сказать, что этот ваш нищеброд-отец не
пьян! Да пьян он! Разве нет, Артуро? Ну, быстро - за deci soldi!
дикари, мутузя и возя друг друга по полу. Мария смотрела сверху на эту
кишевшую массу рук и ног. Донна Тоскана сокрушенно покачала головой.
друга на куски, а их мать улыбается одобрительно. Ах, бедная Америка! Ах,
Америка, дети твои вцепятся друг другу в глотки и подохнут, будто звери
кровожадные!
половики и полы выметены, с мебели вытерта пыль, печи отдраены. Но пылевой
тряпкой не убрать потеков с потолка; веником не смести проплешин с
ковриков; мылом и водой не потревожить вездесущих детских следов: темных
пятен вокруг дверных ручек, жирных мазков, внезапно рождающихся тут и там;
грубо выразительной детской росписи; случайных чертежей крестиков-ноликов,
в которые никто никогда не выигрывал; следов ботинок по низу дверей,
картинок из календарей, на которых за ночь вырастали усы; башмака,
убранного Марией в чулан лишь десять минут назад; носка; полотенца;
ломтика хлеба с джемом в кресле-качалке.
Донна Тоскана переходила из комнаты в комнату с коркой смятения на лице.
Она осмотрела комнату мальчиков: постель тщательно застелена, голубое
покрывало, пахшее нафталином, аккуратно довершает ее; она заметила
свежеотглаженные шторы, сияющее зеркало над комодом, тряпичный коврик у
постели так точно выровнен, все столь монашески безлико, а под стулом в
углу - грязные трусики Артуро, запнутые туда и растянувшиеся, точно срез
мальчишеского тела, распиленного напополам.
аккуратные.
Тосканы примерзли к ней на целую минуту после того, как трусики исчезли.
Донны Тосканы. Мальчишки со своими монетками смылись в кондитерскую лавку.
Когда они не вернулись и через час, Донна оплакала слабость родительского
авторитета Марии. Когда они все-таки вернулись, и вся рожица Федерико
оказалась перемазанной шоколадом, она взвыла опять. После того, как они
просидели дома еще час, она пожаловалась, что они чересчур шумят, поэтому
Мария отправила их на улицу. Когда они ушли, она предсказала, что они
наверняка умрут от инфлюэнцы в этом снегу. Мария приготовила ей чай. Донна
поцокала языком и пришла к заключению, что тот слишком жидок. Терпеливо
Мария следила за стрелкой часов на плите. Через два часа, в семь, ее мать
уйдет. Время остановилось, оно хромало и ползло, агонизируя.
лица?
хорошо.
его не какая-нибудь puttana окрутила?
дуре, и поэтому, я полагаю, на чистую воду ты его теперь никогда не
выведешь. Ах, Америка! Только в этой гнилой стране такое возможно.
- в ладони. В меню были спагетти и тефтели. Она заставила Марию выдраить
котелок для спагетти с мылом. Приказала принести длинную коробку спагетти
и тщательно ее осмотрела - нет ли мышей. Ледника в доме не было, и мясо
хранилось в буфете на заднем крыльце. То был говяжий огузок, уже
перемолотый для тефтелей.
пальца и облизав.
вечером его купила.
вымыла и вытерла и так уже чистые тарелки. Вернулись пацаны, голодные, как
волки. Она приказала им вымыть руки и умыться, надеть чистые рубашки и
галстуки. Те заворчали, а Артуро пробормотал:
как все приготовились, ужин остыл. Мальчишки все равно его сожрали.
Старуха ела вяло, на тарелке перед ней лежало несколько стебельков
спагетти. Но даже они ее не прельщали, и она оттолкнула от себя тарелку.
как помет.
такси по телефону. Потом уехала, ругаясь с таксистом и пытаясь сбить цену
за проезд до автобусной станции с двадцати пяти центов до двадцати. Когда
ее след простыл, Артуро запихал себе в рубашку подушку, завязал поверх нее
фартук и стал, переваливаясь, расхаживать по дому и презрительно
принюхиваться. Однако, никто не смеялся. Всем было наплевать.
счет из бакалейной лавки! Она никак не могла о нем забыть. Как неуемный
призрак, он наполнял зимние дни ужасом.
Крэйка. Еще в первые годы супружеской жизни Бандини открыл себе у мистера
Крэйка кредит.
все больше, за одним плохим годом следовал другой, и счет из лавки со
свистом рос до сумасшедших цифр. С каждым годом, с самого дня женитьбы
дела у Свево Бандини шли все хуже. Деньги! За пятнадцать лет брака у него
накопилось столько счетов, что даже Федерико знал: уже не оставалось ни
возможности, ни намерений оплатить их.
Крэйку сто долларов, то платил пятьдесят - если они у него были. Когда
должен был двести, платил семьдесят пять - если были. Так происходило со
всеми долгами Свево Бандини. Никакой загадки. Никаких тайных мотивов,
никакого желания надуть, не платя. Никакой бюджет не мог их покрыть. Ни
одна плановая экономика не в силах была их изменить. Все очень просто:
семейство Бандини проживало больше денег, чем он зарабатывал. Он знал, что
единственное спасение - в полоске удачи. Его неутомимая вера в то, что
такая удача не за горами, не позволяла дезертировать полностью и не давала
ему выпустить себе мозги. Он постоянно грозился сделать и то, и другое, но
ни того, ни другого не делал. Мария же не знала, чем ей угрожать. Не в ее
натуре.
не доверял Бандини. Если бы семья Бандини не жила по соседству, где он мог
за ними присматривать, и если бы он не чувствовал, что в конечном итоге
получит, по крайней мере, большую часть того, что причитается, он бы ни за
что не продлял кредит. Он сочувствовал Марии и жалел ее той холодной
жалостью, которую мелкие торговцы выказывают беднякам как классу, и с той
непоколебимой апатией самозащиты, которую они являют отдельным
представителям его. Господи, да ему и свои счета оплачивать надо.
Зиму, - он третировал Марию, даже оскорблял ее. Он знал, что сама она
честна до детской невинности, но это казалось не важным, когда она
Березин Федор
Акунин Борис
Жюль Верн
Майер Стефани
Шилова Юлия
Суворов Виктор