бесконечные горизонты зимы. И ее ты не увидишь, не заметишь, не поймешь,
не почувствуешь, как невесома ее душа, ты сомнешь, запутаешь тонкие се-
ребристые волокна, не заметив и десятой доли ее волшебства.
деть, ощутить, быть рядом, тут же, сейчас, в этот же удачливый момент. Я
позвонил ей и понял, что не мне одному безумно одиноко длинным зимним
вечером. И мы снова сошлись в тот вечер, вечер сбывшихся ожиданий и по-
бед.
кухоньке с холодными драными полами, с долгими теплыми взглядами, с нет-
рудными паузами, с горячей, чуть подрагивающей ладонью в моей руке? Рас-
таяли, как снега в апреле, мои жестокие сомнения - да разве могла она
еще о ком-то мечтать? Нет и еще раз нет, пела моя душа, радуясь началу
последних этапов.
там время, вся жизнь должна была разделиться на две части, и важно выяс-
нить, что же относится к первой, как мне казалось, наиболее трудной по-
ловине, а что ко второй, во многом еще неясной, но все более и более же-
ланной. Во-первых, нужно понять, что же подарить ей? Если стихи, то их
можно подарить и потом. Ведь что есть стихи - еще одно признание в моем
особом к ней отношении, еще одна попытка понравиться. Нет, я не специ-
ально их писал, безо всяких претензий, это никакой не поступок, это на-
мек, это признание определенных достоинств, акт душевного напряжения,
мечта, сердечный план. Из тысяч слов я выбрал десяток подходящих друг
другу, как я люблю выражаться, настоящих, и создал впечатление другой,
неведомой жизни, несуществующих людей, отраженных в ночном окне; но, ко-
нечно, с тайной надеждой на ее память о моем чувстве, с надеждой, что
когда-нибудь потом, через много наших встреч и разлук, она прошепчет
пятнадцать строк, и они станут частью ее жизни.
тевшую. Не слишком ли простой путь избран мною? Познать - значит мумифи-
цировать. Так было, так будет. Будет, но уже не со мной, во всяком слу-
чае не вечно, ведь в стеклянном ящике не так много места, а заводить еще
один уже слишком хлопотно. Нет, пусть стихи полежат еще, пусть настоят-
ся, ведь они есть продукт малопортящийся. Следовательно, речь может идти
только об инструкции, пускай узнает то, что знаю я, пусть не думает,
будто я собираюсь ее обмануть, или, не дай бог, наоборот, потерять голо-
ву и жизнь бросить ради вечной охоты за одной целью.
цию, трижды ударив ею о воздух, развернул сокровенный труд.
леповато наклонившись над бумагой.
настолько неожиданное и неуловимое, что лишь под утро стала ясна причина
моего испуга.
донь, добавил: - Это нужно прочесть.
любому урагану. Она узнает все, без намеков и иносказаний, она поймет и
оценит мое мужество, мою открытость, и я, счастливый, многословный,
прольюсь потоком восхищенных слов в ослепительном вихре, в танце запу-
танных, но не спутавшихся серебристых нитей.
и бестолково: внезапно, вдруг потерял равновесие вопреки моей же
инструкции, которую она только что прочла и на которую отреагировала од-
ним орфографическим замечанием, вследствие чего я, наверное, и разнерв-
ничался и проявил в конце концов абсолютно неуместную торопливость и не-
последовательность. "Июлия, июлия", вот и все, на что меня хватило.
проснулся.
кануне, а поменявшись местами - я у пропасти, а она за моей спиной. И
опять меня спрашивает:
ред меня и толкает, плыви, мол, голубчик по воле ветра. Я же лечу круто
вниз вначале, а потом растопыриваю руки, как затяжной парашютист, и ос-
танавливаюсь. Стихает шум ветра, и я слышу только волнующий меня голос:
бываю о руках и тут же с веселым свистом срываюсь на камни.
звук шлепка происходит от удара упавшей на пол моей ладони. Рядом слад-
ким сном дышит моя королева, а я, мучимый жаждой, иду босиком на кухню.
Я долго пью из треснувшей фарфоровой кружки, глядя в посеревшее от зим-
него хмурого света окно, и думаю над тем, как непросто пройти пятый
этап, не испортив ни одного волшебного волоконца. Но делать нечего, все
предопределено законом, тысячи раз проверенным до меня, и так остроумно
мною сформулированным в форме инструкции. Все приходит к одному концу,
шепчу я, разглядывая тусклые блики на кончике иглы, и возвращаюсь обрат-
но в спальню. Господи, как она прекрасна и неподвижна, она будто бы
мертва, но нет, если присмотреться, видно, как размеренно, спокойно
вздымается ее грудь - она спит, спит, доверившись моему мастерству, она
подозревала мой талант, и теперь ни о чем не беспокоится.
замечаю в дальнем углу комнаты, у самой шторы, контуры знакомого уст-
ройства. Я еще ступаю по инерции к ее телу, а мозг уже возмущенно про-
тестует: что это, откуда? Этого не может быть, чуть не кричу я, медленно
сворачиваю в дальний угол, где в сумеречном безжизненном свете, прикры-
тый наполовину сползшим плюшевым покрывалом, обнаруживается почти такой
же, как мой собственный, и все-таки немного другой, нумизматически стро-
гий и по-женски шикарный стеклянный ящик ловца тополиного пуха. Страшная
догадка мелькает в ослепленном невероятным видением мозгу, и я наконец
отгоняю полный бесконечных ужасов назойливый сон.
не сложилось, не свелось все к логическому концу. Да, все как и полага-
ется, я проснулся под утро рядом с ней, с моей серебристой мечтой. Я ос-
торожно отогнул несколько волоконцев, встал с широкой постели и сразу
направился в дальний угол с твердым намерением как можно быстрее все вы-
яснить и отделить приснившееся от реальной жизни. Я обшарил весь угол.
Там действительно оказался ящик, отмеченный еще накануне вечером краем
глаза, и в преображенном виде обнаружившийся в ночном сне. Вполне обыч-
ная картонная коробка, полная всяческого детского хлама, - подытожил я
результаты утреннего осмотра и уже собрался бросить обратно старенький
обшарпанный пластмассовый самолетик, как услышал за спиной строгий го-
лос:
задачливый воришка, захваченный врасплох хозяевами, а не настоящий мас-
тер, виртуоз тополиной охоты.
признаться в своих страхах.
резала наш разговор от будущих неизвестных мне событий.
шел в прихожую и здесь в нерешительности остановился, почти ничего не
различая во мраке. Она ножкой пододвинула мои ботинки и, кажется, сложи-
ла на груди руки, показывая всем своим видом, как тяжело ей ждать эти
несколько последних мгновений. Ну, не молчи, скажи хоть что-нибудь,
пусть не дружественное, нейтральное, молил про себя я, привыкая понемно-
гу к темноте и все отчетливее различая ее уставшее тело.
ла молнию на моей куртке и, как в том сне, легонько столкнула меня в об-
рыв.
в вечер, а я все летел камнем вниз, безуспешно растопыривая руки. Я был
ничто, я был как пустой объем, ограниченный воображаемым контуром, даже
воздух не оказывал на меня никакого действия. Он протекал сквозь меня
подобно песку, стекающему через узкое отверстие песочных часов. Я и сам
истекал тягучей болью, с упорством фанатика-мазохиста перебирая все неп-
риятное, унизительное, невероятно похожее на правду. Я уже не цеплялся
за то немногое доброжелательное, проявленное с ее стороны, как я теперь
понимаю, скорее из жалости, а смаковал все ее презрительные "нет", "ни-
когда", "не надо". О, милая далекая мечта, не смею, не смею даже мыслен-
но представить себя рядом с вами. Ваши слова, подобно семенам репейника,
вонзились в мое тело, и теперь они всегда будут со мной, беспрерывно зу-
дя и терзая мою душу.
до огромных, гадких, страшных, правдивых пауков. Однажды, в одну из на-
ших первых встреч, я обратил внимание на ее руки и понял, что свидание
со мной для нее скорее акт безделья, чем, как я люблю выражаться, празд-
ник души. Прийти на встречу с неухоженными руками можно только к нелюби-
мому человеку. Разве пушинка не укладывает наилучшим образом свои воло-
конца перед полетом? И я, утвердительно отвечая на этот вопрос, обманы-
вал сам себя, оправдываясь ее занятостью и бедностью. О, я помню, как
однажды встретил ее случайно, в блистающих одеждах, с идеальными когот-
Акунин Борис
Сертаков Виталий
Маккарти Кормак
Трубников Александр
Никитин Юрий
Витковский Евгений