собрания в Пэбблсвике потерпел крушение корабль. "Мистер Ливсон мог его не
заметить и принять в сумерках за вывеску, тем более если он близорук. Мое
зрение тоже портится, но я усердно читаю вашу газету". Если бы
дипломатичность оставила в душе Гиббса хотя бы один живой кусочек, он
рассмеялся бы, или расплакался, или напился, или ушел в монастырь. Но он
измерил письмо карандашом и решил, что оно как раз уместится в колонку.
создающий по каждому случаю новые теории, сравнительно безопасен. Но тот,
кто начинает с ложной гипотезы и потом подгоняет под нее все, - истинная
чума для человеческого разума. Письмо начиналось решительно, как выстрел:
"Вопрос прекрасно освещен в Книге Исход, IV, 3. Прилагаю несколько брошюр, в
которых я это доказал и на которые не посмел ответить никто из так
называемых епископов и священников Свободной Церкви. Связь между шестом и
змеей ясно указана Писанием, но неизвестна почему-то блудницам от религии.
Моисей свидетельствует о том, что жезл (иначе - шест) превратился в змею.
Все мы знаем, что человек в сильном опьянении часто видитзмей; и потому эти
несчастные люди могли видеть шест". Письмо занимало девять мелко исписанных
страниц, и на сей раз мы поймем мистера Гиббса, который счел его
длинноватым.
Лично он никогда не доверял рифленому железу. (Редактор выбрал наименее
вразумительные места и отправил в типографию.)
нередко видел вывеску, входя в кабак, и не видел ее, выходя. Это письмо
(единственное, где были хотя бы следы словесности) мистер Гиббс сурово
выбросил в корзину.
кто-нибудь рассказ Уэллса об искривлении пространства. По-видимому, ему
казалось, что этого не читал никто, кроме него и, быть может, Уэллса.
Рассказ говорит нам, что ноги наши иногда находятся в одном месте, взор - в
другом. Автор письма высоко оценивал эту гипотезу, но Гиббс оценил ее низко.
Поскольку обрушивался он на грубость итальянских мороженщиков, письму не
хватило основательности.
понимают, что-нибудь запретив. Мы все их знаем. Если парикмахер перережет
горло клиенту, потому что невеста танцевала с другим или пошла на ослиные
гонки, многие восстанут против замешанных в дело институций. Надо было,
скажут они, запретить парикмахеров, или бритье, или девиц, или танцы, или
ослов. Но я боюсь, что ослов не запретят никогда.
демократии, ибо Джордж - плотник; некоторые - против иммиграции, ибо Мисисра
- турок;
требовали запретить развлечения; некоторые прямо нападали на празднества.
Пытались запретить и берег, и море. Каждый полагал, что, если убрать твердой
рукой камни, или водоросли, или кабинки, или плохую погоду, ничего бы не
случилось. Слабое место у них было одно: они толком не знали, что же
случилось. Простить их можно. Этого не знал никто, и не знает по сей день,
иначе нам не пришлось бы писать нашу повесть. Цель у нас одна - поведать
миру чистую, скучную истину.
одержала победу, ибо все еженедельные газеты следовали ему - умнее ли,
глупее, но следовали. Все понимали, что найдется какое-то несложное,
скептическое объяснение, и инцидент можно будет забыть.
рифленым железом, обсуждали во всех серьезных, особенно - религиозных
еженедельниках, хотя низкая церковь уделяла больше внимания вывеске, высокая
- часовне. Все соглашались в том, что сочетание их странно, скорее всего -
немыслимо. Верили в него одни лишь спириты, но объясне
Джорджа.
профессор Уидж в своей прославленной "Истории толкования т.н. чудесного
улова", которая произвела столь сильное воздействие на умы, когда отрывки из
нее появились в ученом журнале. Всякий помнит основную мысль профессора
Уиджа, требующего, чтобы библейская критика применила к чудесам на
Тивериадском озере тот же метод, который доктор Бэнк применил к чуду в Кане
Галилейской. "Такие авторитеты, как Пинк и Тошер, - говорит профессор, -
убедительно доказали, что т. н. превращение воды в вино совершенно
несовместимо с психологией распорядителя пира, вообще - с
иудейско-арамейским мышлением тех времен, не говоря уже о том, что оно ни в
малой мере не вяжется с образом данного учителя этики. Доктор Хашер считает
весь эпизод позднейшей интерполяцией, тогда как другие авторитеты - такие,
как Миннс - предполагают, что в воду подлили безалкогольный напиток.
Совершенно -ясно, что, применив этот принцип к т. н. чудесному улову, мы
должны предположить вместе с Джилпом, что в озеро были выпущены
искусственные рыбы (см. преп. И. Уайз, "Христианское вегетарианство как
мировая религия"), или, вместе с доктором Хашером, назвать эпизод
интерполяцией.
сцену эту следует сопоставить с фразой "Я сделаю вас ловцами человеков".
Фраза несомненно иносказательна, ибо даже в явных интерполяциях нет указаний
на то, чтобы в сетях апостолов оказывались люди.
таких авторитетов, но я
годовщину с такой пышностью отпраздновали недавно в Чикаго) скрывает от
него, как именно происходят подобные ошибки. Попрошу разрешения поведать о
недавнем происшествии, известном мне (не из личного опыта, конечно, но из
внимательного исследования сообщений) и представляющем забавный пример того,
как искаженный текст порождает легенду.
религиозные распри. Великий исповедник веры, Мисисра Аммон, читал там лекции
многочисленным слушателям. Лекции его нередко прерывали представители
различных сект и атеистических организаций. Нетрудно предположить, что в
такой атмосфере кто-то вспомнил о знамении Ионы-пророка.
что темные и простые жители этой местности спутали "знамение" со "знаменем",
которое и принялись искать. В их взбудораженном воображении пророк Иона
связан с кораблем; тем самым они искали знамя с изображением корабля и пали
жертвой массовой галлюцинации. Инцидент этот как нельзя лучше подтверждает
предположение Хашера".
избавляет страну от бремени суеверий. И все же первый толчок, пробудивший
умы, дал бедный мистер Гиббс.
пес, которого звали Квудл. Лорд Айвивуд не называл его Квудлом. Лорд Айвивуд
собаками. Конечно, он интересовался защитой собак, а еще больше
интересовался собственным достоинством. Он никогда бы не допустил, чтобы в
его доме дурно обращались с собакой, более того - с крысой, более того - с
человеком. Но с Квудлом не обращались дурно, с ним просто не общались, и
Квудлу это не нравилось, ибо собаки ценят дружбу больше, чем доброту.
всегда советовался с ними,когда чего-нибудь не понимал, а иногда - и когда
понимал) и пришел к выводу, что с точки зрения науки пес этот ценности не
представляет, так как не отличается чистотой породы. Квудл был бультерьером,
но бульдожье начало взяло в нем верх, что понизило его стоимость и усилило
хватку. Кроме того Айвивуд смутно понял, что Квудл мог бы стать сторожевой
собакой, если бы не имел склонности преследовать дичь, как пойнтер, а уж
совсем постыдна его способность находить добычу в воде. Однако, по всей
вероятности, лорд Айвивуд что-то спутал, ибо думал во время беседы о Черном
камне, которому поклоняются в Мекке, или о чем-нибудь подобном. Жертва столь
странного сочетания достоинств лежала тем временем на солнышке, не являя ни
одной из упомянутых черт, кроме незаурядного уродства.
сводилась к тому, что естественное осталось в ней живым под слоем
искусственного. Она ощущала издалека запах боярышника или моря, как чует
собака запах обеда. Подобно многим аристократам, она могла принести цинизм к
пригородам преисподней;
желании она умела выказать холодность и надменность, а великий светский дар
усталости был у нее развит сильнее, чем у него. Но несмотря на всю сложность
и гордость она отличалась от своего родственника, ибо ее простые чувства
были живы, у него - мертвы. Для нее солнечный восход был еще восходом
солнца, а не лампой, которую включил вышколенный лакей. Для нее весна была
временем года, а не частью светского сезона. Для нее петухи и куры были
естественным придатком дома, а не птицами индийского происхождения (как
доказал ей по энциклопедии лорд Айвивуд), ввезенными в Европу Александром
Македонским. И собака была для нее собакой, а не одним из высших животных
или одним из низших животных, или существом, наделенным священной тайной
жизни, которому, однако, можно надеть намордник, более того - над которым
можно проводить опыты. Она знала, что о собаке заботятся, как заботился о
своих псах Абдул Хамид, чью жизнь описывал лорд Айвивуд для серии
"Прогрессивные правители". Квудл не вызывал в ней умиления, она не
стремилась его приручить. Но, проходя мимо, она погладила его против шерсти
Семенова Мария
Курылев Олег
Акунин Борис
Маккарти Кормак
Жюль Верн
Шилова Юлия