играть свою роль. Вургр - леденить души людей, девушка - ждать скорой
смерти... На жилистой, грязной шее кровососа я увидел странный шрам -
силуэт бабочки с распростертыми крыльями.
теперь я умру. Ведь ты не станешь поить меня своей кровью...
плошку. Не отрывая взгляда от дергающегося лица вургра, провел лезвием
меча по руке. Слабая струйка крови стекла в плошку. Донорская доза...
распахнув мерцающие глаза и бормоча свои заклинания. Как сомнамбула. Вургр
не смотрел на нее. Он видел только плошку с моей кровью.
ухмылке. - Я знаю, кто ты. Змиулан, новый императорский гузнолиз...
Заклинаниями вас вызывают из праха, вы не люди. Как и мы. Глиняные
ярмарочные куклы, которыми из-за ширмы вертят жрецы... Все зиждется на
колдовстве, вся власть Луолруйгюнра, будь он проклят перед престолом
Эрруйема... Я не родился вургром. Если хочешь знать, я прихожусь
императору братом! Нашему отцу нравилось, когда женщины рожали от него. Он
крыл подряд всех коров и ослиц империи, чтобы та знала его мужскую силу.
Одна из ослиц родила меня. Но я не стал юруйагом... я скрылся. Мне нужен
был Эйолияме, ни больше и ни меньше. Оставалась самая малость: отрезать
голову Луолруйгюнру и швырнуть ее к ногам жрецов. И я почти сделал это! Но
ниллган опередил меня... Я не был убит. Наоборот: погиб сам ниллган.
Кто-то хотел, чтобы я достиг своей цели, да только не помог мне в
последнюю минуту. Знать бы, кто... Он убил ниллгана, рассек его пополам,
как тыкву. А я угодил в темницы Эйолудзугга. Лучше бы им растоптать меня,
сжечь заживо, разрезать на кусочки!.. Они придумали лучше: они призвали из
тьмы огромного вауу, и тот поцеловал меня в шею... - вургр ткнул грязным
пальцем в "бабочку". - Но я не мертвец, как ты! Я человек, я такой же, как
они... которые меня боятся, будто я бешеный уэггд... трусливые кувшины с
говном... А я все помню, я думаю, я все тот же... но меня превратили в
чудовище, и нет пути назад, впереди только смерть... потому что
одна-единственная ночь, когда я не утолю свой голод, - и все!..
способных заклинать этих гадин? Только один, Дзеолл Гуадз... Он же и
вышвырнул меня в ночь, когда все свершилось.
лень. Такая же кукла, как и мы с тобой.
лучше. Выпил бы его... как флягу вина! Может быть, Дзеолл-Гуадз? Или тот,
кто убил ниллгана?
Нет, будет точнее сказать - как ядовитую змею.
Занятно: у многих народов поделиться кровью означало побрататься. Из
Геродота: "Когда двое желают заключить договор о дружбе, то третий
становится между ними и острым камнем делает надрез на ладони у большого
пальца каждого участника договора. Затем, оторвав от их плащей по кусочку
ткани, смачивает кровью и намазывает ею семь камней, лежащих между
будущими союзниками. При этом он призывает Диониса и Уранию". Славный был
обычай. Если бы Шеварднадзе, наложив визу на документ, сей же час
подставлял большой палец, а рядом стоял бы уже наготове с острым камнем
Перес де Куэльяр, поменьше бы, наверное, стало у нас корешков, жадных "на
халяву" до нашего сырья... Но вот никто, кажется, до сей поры не
исследовал гастрономического аспекта подобных обычаев.
власти и протянул девушке. Та не пошевелилась. Тогда я своими руками надел
басму ей на шею. Кожа Оанууг была прохладна и шелковиста. Мне нестерпимо
захотелось прикоснуться к ней еще раз.
Думаешь, ей это в радость?
проходили мимо меня. Избегая встречаться глазами, тем не менее каждый
считал своим долгом плюнуть мне под ноги. Это тоже была часть церемонии.
Плюновение свершалось с исключительной аккуратностью, дабы ни в коем
случае не задеть меня, не угодить ненароком на мои ступни либо даже
одежды. Одно дело, когда харчок ложится в предельной близости ко мне:
тогда это символизирует ни больше и ни меньше как крайнее презрение
императорского рода к выскочке из преисподней, волею властелина
извлеченному оттуда и занявшему никак ему не приличествующее место справа
от престола. И совсем другое, когда слюна попадет в меня лично. Это
смертельное оскорбление, обращенное против меня не как человека, а как
воина. Юруйаги видели меня в деле. Они не знали, как далеко простирается
мое долготерпение, и не хотели рисковать.
придавать своему взору высокомерие. Что дало повод для новой сплетни:
будто бы я никакой не выскочка, а напротив - августейших кровей, едва ли
не прямой предок правящей династии, чуть ли даже не сам легендарный вождь
Гзуогуам Проклятый, на острие своего копья вознесший Лунлурдзамвил из
безвестной деревни в столицы империи, лично заложивший первый камень в
основание дворца Эйолияме, откопавший первую канаву, от которой спустя
века произрос весь лабиринт Эйолудзугг. Помнились и мой наглый ответ
императору на его обращение "пес", и то обстоятельство, что я говорил с
повелителем как с равным, без непременного перечисления либо даже
упоминания его титулов... Хотел бы я знать: неужто мои предшественники и
впрямь были "императорскими гузнолизами"?!
невылизанное гузно обтерханную шкуру какого-то некогда мохнатого зверя, не
то медведя, не то гигантского ленивца. Против обыкновения, голова его была
обнажена, седые патлы перехвачены простым кованым обручем из меди. Взгляд
императора блуждал, произвольно и подолгу задерживаясь то на веренице
буйволиных черепов, из пустых глазниц которых вырывался свет пополам с
клочьями дыма, то на своре гадателей и советников, облаченных в пестрые,
местами дыроватые халаты.
раскаленными гвоздями, приводя в чувство после Воплощения, а затем для
демонстрации моих тактико-технических характеристик - товар лицом! -
науськавший на меня отвратительную многоножку эуйбуа. Тот самый, что по
словам вургра имел необъяснимую власть над ночными тварями. Нестарый еще
тип, больше смахивающий не на колдуна, а скорее на мясника или кузнеца с
рыночной площади. Ширококостный, приземистый мужик, густо поросший пегим
волосом во всех доступных обозрению местах. Шерсть пробивалась даже вокруг
глаз, зеленых - как и подобает чертознаю. Жрец тоже откинул капюшон своей
серой хламиды, и я впервые увидел, что в мочке обращенного ко мне левого
уха, растянутой едва ли не до плеча, болтается тяжелая, как театральная
люстра, медная серьга. Жрец коротко улыбнулся мне, обнажая прекрасные
белые зубы. Я кивнул в ответ.
свиты из суровых витязей с оружием наизготовку в залу стремительно вошел
Одуйн-Донгре, правитель южной провинции Олмэрдзабал. Статный, осанистый
красавец. Могучий воин. Из тех, по ком слезами обливались престолы всех
империй, но кто во все времена обречен был огнем и мечом прокладывать путь
к самовластию уродам и бездарям. Из "Повести о доме Тайра": "Кисть
живописца была бы бессильна передать красоту его облика и великолепие
доспехов", или что-то в этом роде. Даже простой походный панцирь,
незамысловато отделанный кованой медью, выглядел на нем богатырскими
латами. Окажись такой императором - он бы не нуждался ни в ниллганах, ни в
эмбонглах. Ни тем более в юруйагах.
братьями. Батюшка Солнцеликого любил, чтобы от него рожали...
бочку.
глубину колодцев моего терпения. Но, клянусь чревом Мбиргга, ты вычерпал
их до самого дна.
усмехаясь в пышные усы.
Олмэрдзабал не въезжала в ворота столицы. Мы забыли, каковы на вкус южные
пряности. Или у вас недород? Скоро год, как драгоценности с Юга не утешали
мой взор. Или ты повелел засыпать прииски? Мечи моих воинов затупились в
боях, оскудели колчаны, истерлись ремни арбалетов. Мы ждали оружия с Юга.
Или твои мастера утратили свое ремесло?.. Эойзембеа!
выступая вперед.
Акунин Борис
Березин Федор
Конан-Дойль Артур
Лукин Евгений
Флинт Эрик
Пехов Алексей