телефонной трубкой, шинель снял, жарко; еще дальше - Максимильян Горькин в
тюбетейке и в единственном пиджаке.
многопудье. Лафа художникам и скульпторам в Эру Художественного Оформления
и в Эпоху Монументальной Пропаганды!
идут по улице трудовые будни. Черны вороны разъездились, везут добычу из
Бутырок в Кресты, из Матросской тишины на Лукьяновку. Счастливая дворняга
крадется вдоль стен с человечьей берцовой костью в зубах, под стеной
валяется чье-то мертвое тело в фуфайке - черт его разберет, то ли тело
спьяну померло, то ли с голодухи, то ли на месте приведено к общему
знаменателю за появление на улице в хмуром виде.
путей, а здоровенный Владим Владимыч, лучший поэт-лауреат Совместной
Эпохи, склонился над ней и причитает своей знаменитой лесенкой, что по
рублю за строчку:
фининспектор.
старательно обходит хмурое тело в фуфайке, сам себе улыбается, в глаза
друг другу не смотрит. У памятника Кремлевскому Мечтателю под грязною
телегою рабочие лежат, и лозунг на телеге гласит:
гармошка, шутки, смех. Заходит народ с карточками за хлебом, выходит народ
без хлеба с карточками.
подворотне черный бронированный "ЗИС" во главе с шофером Гулько Макаром
Егорьевичем - тем самым, который экономиста Н.Ильина по дорогам жизни
возил.
и говорит:
Макару Егорьевичу, который однажды экономиста Н.Ильина в Беловежскую пущу
на охоту возил, на зубра, а тот зубра пожалел - всех зубров! Добрый был
человек - люблю, говорит, зубров, не могу по живым зубрам стрелять!
сиденьи.
кормил, когда тот грипповал, гимн зеков "Будь проклята ты, Колыма", едут.
Недоволен Макар Егорьевич, в гробу он видал таких богатырей.
Пожарники рукавами соцреализмовый подвал тушат, но тщетно - горит подвал
синим пламенем! Эпоха Кузьминична, соседка сверху, на которую огонь снизу
набросился, мечется, как икра, пожарников за рукава хватает,
кричит-надрывается:
имущества! А главное - пишущая машинка "Ундервуд"! Иначе я под трамвай
брошусь, и мне голову отрежет!
нехорошая телефонизированная квартира.
на людей стучать не будет. А орден "Экономиста Н.Ильина" на грудь нацепить
не забыла, зараза!"
который работу экономиста Н.Ильина "Как нам геогганизовать габкгин?" на
машинке перепечатывал и в "Правду" относил, но в машинке буквы "р" не
было, и никто ничего в той работе не понял.
старое пальто с дыркой от пули Фаи Каплан подарил. И кепку со своей
сократовой головы - да велика оказалась кепка шоферу.
разговоры Соцреализм.
на коленях нянчил и козой пугал. Молчит, глядит на дорогу.
Гулько, у которого после революции с женщинами стало совсем туго -
двадцать пять часов в сутки работает, забыл, бедняга, как койка выглядит.
Иногда, правда, поспит на заднем сиденье "ЗИСа" с открытыми глазами, и
опять за баранку.
Первая шлюха 4-го отделения.
экономиста Н.Ильина под Брестом из-под ерманского обстрела вывез.
Н.Ильин за молчанье и личную преданность наградил именным браунингом и
позолоченной саблей.
Егорьевич, бывший личный шофер Кремлевского Мечтателя, а ныне персональный
водитель Чудесного Нацмена.
путей и пошла, пошла, заскакала, как жеребенок. Тоже, видать, стукачка.
шоссе сквозь строй телефонистов в Абхазию.
царские ворота из Зимнего Логова. Царь-Фонарь, с которого богатырь
Соцреализм на Гражданку упал. Под Царем-Фонарем встречает его Чудесный
Нацмен в галифе, в сапогах и в своем знаменитом белом френче, а за его
спиной - Совместный Комитет в полном составе: здесь и дедушка Калининьш
без бабушки, тут и меткий стрелок маршал Ворошилин, который доброго коня
на железный танк не сменял, и 1-й машинист метростроя Моисей Калганович, и
Мыкита-шахтер, шахту которого археологи до сих пор не могут раскопать, -
этих Соцреализм по совместному портрету знает.
Мацумото Сэйте
Маккарти Кормак
Лукин Евгений
Никитин Юрий
Глуховский Дмитрий
Афанасьев Роман