медленно бредущие вслед за мной - я взываю к вашей мудрости и вашей
милости, мои братья по вере. По какой такой "вере"? По вере в то, что
добро есть. Пусть мои слова будут рядом с вашими, пусть наши слова будут
вместе, и пусть они говорят об одном и том же. Пусть они твердят о
сегодняшнем. Завтра, если останутся силы, я попробую рассказать о
завтрашнем. Сегодня же... Я описал все, как сумел. И ничего сверх этого
беспощадного предела. Я излагал историю моего личного восприятия Кельи,
старался быть последовательным, откровенным и грамотным. Я старался быть
понятым правильно. Я старался.
ручку, закрою Книгу, нет! - открою ее сначала...
станешь взрослей, ответишь. Теперь - веришь ли ты, что кто-нибудь
прочитает написанное тобой?
руку, водившую пером по бумаге? Кто перебивал вопросами твой текст?
душу как можно глубже. Это необходимо, если уж ты взялся описывать...
Впрочем, подсознательно ты знаешь, что именно взялся описывать.
будь счастлив.
ни меньше. Но вот странность: беспрерывно повторяя "я грязен, низок,
мерзок", он почему-то был убежден, что это не совсем так. Точнее - совсем
не так. Точнее - он все более и более убеждался в обратном. "Я хороший, -
иногда он ловил себя на мысли. - Я добрый, я чистый..." Как ни изгонял
человек подобную крамолу, она, разумеется, всегда оказывалась сильнее его,
и если говорить честно, то ни секунды он по-настоящему не сомневался в
том, что достоин слова "хороший". Он все-таки сделался рабом Кельи. Но
перестал ли быть рабом себя? Нужно подумать, братья неведомые. Впрочем, не
этот вопрос вызывает истинное беспокойство, а вот какой: "Почему Келья
плакала?"