как драгоценную возлюбленную. И ждать, смиренно ждать ее Знака. Когда же
Знак будет явлен, то умирать от собственной руки не только можно, но даже
должно.
последователей ведь есть и женщины.
грамматика. По-немецки, как известно, это слово мужского рода -- der Tod.
Для мужчины Смерть -- Вечная Невеста. Для женщины -- Вечный Жених.
странного диалога:
высказываемых вами суждений. Откуда вы-то все это знаете, если Смерть лишила
человека памяти о прежнем бытии, то есть, пардон, Небытии?
забвения, так что они способны презирать взглядом оба мира: Бытия и Небытия.
Я -- один из этих людей. Ведь тюремному начальству нужно иметь в камере
старосту из числа заключенных. Долг старосты -- приглядывать за своими
подопечными, наставлять их и рекомендовать Начальнику тех, кто заслуживает
снисхождения. И все, больше никаких вопросов. Мне больше нечего вам сказать.
вашей "камере"?
раз больше, но наш клуб открывает двери лишь для избранных. Ведь стать
любовником или любовницей Смерти -- это драгоценный жребий, наивысшая
награда для живущего...
верховным жрецом касты самоубийц, завершилась.
опускаюсь в столь дорогую "любовникам" Черноту.
ярким солнцем, пускай я осужденный преступник, но "снисхождения" мне не
нужно -- предпочитаю отбыть свой "срок" до конца.
туфельки почти не касаются земли, а ловкий кукловод знай тянет за тоненькие
ниточки, и марионетка то всплеснет ручками, то согнется в поклоне; то
заплачет, то рассмеется.
им слова; каким тоном он их произнес; как он на меня посмотрел; отчего он на
меня вовсе не смотрел. О, как полна моя жизнь сильными чувствами и
впечатлениями!
долго думала, хорошо это или плохо -- жестокий ребенок. Вероятно, с его
точки зрения хорошо. Или плохо?
которого повесили целых тридцать пять лет назад) испытывают жгучее
сладострастие к молоденьким девушкам. Но он вовсе не сладострастен. Он
холоден и равнодушен. После того первого, грозового слияния, когда за окнами
выгибались атакованные ураганом деревья, он велел остаться мне всего
однажды. Это было позавчера.
шкуру и не шевелиться. Накрыл мое лицо белой венецианской маской -- мертвой,
застывшей личиной. Через узкие прорези мне было видно только светлеющий в
полумраке потолок.
потрескивал пламень свечей. Я думала: он смотрит на меня, беззащитную,
лишенную всех покровов и даже лица. Это не я, это безымянная женская плоть,
просто гуттаперчевая кукла.
сделает? Каким будет первое прикосновение? Прильнет поцелуем? Или ударит
кнутом? Обожжет горячими каплями свечного воска? Я бы приняла от него все,
что угодно, но время шло, а ничего не происходило.
же вы? Я замерзла". Ни звука в ответ. Тогда я сдернула маску и села.
исчез!
любых, даже самых пылких объятий.
целый день терзалась в поисках ответа. Что он хотел мне сказать? Какие
чувства ко мне он испытывает? Несомненно, это страсть. Только не жаркая, а
ледяная, как полярное солнце. Но оттого не менее обжигающая.
свершившегося. В первый раз он овладел всего лишь моим телом. Во второй раз
он овладел моей душой. Инициация завершилась.
Офелия.
него влюблена, но ему она нужна только как медиум. Не представляю мужчину,
который воспылал бы страстью к этой сомнамбуле. На ее прозрачном личике
вечно блуждает странная невинная улыбка, глаза смотрят ласково, но
отстраненно. Она почти не раскрывает рта -- разве что во время сеансов. Но
уж зато в минуты общения с Иным Миром Офелия совершенно преображается.
Кажется, что где-то внутри ее хрупкого тельца загорается яркая лампа. Пьеро
говорит, что она, в сущности, полупомешанная, что ее следовало бы поместить
в лечебницу, что она живет будто во сне. Не знаю. Мне так наоборот кажется,
что она оживает и становится собой только во время медиумирования.
утреннее вставание, завтрак, необходимые покупки. Явь же начинается ближе к
вечеру, когда я пытаюсь сочинять стихи и готовлюсь к выходу. Но окончательно
я просыпаюсь лишь в девятом часу, когда быстро иду по освещенной фонарями
Рождественке к бульвару. Мир несет меня на упругих волнах, кровь пульсирует
в жилах. Я стучу каблучками так быстро, так целеустремленно, что прохожие
оглядываются мне вслед.
возвращаюсь к себе и искусственно продлеваю волшебство, подробно записывая
все, что произошло, в сафьяновую тетрадь.
для искусства.
Едва выйдя к нам в гостиную, стал рассказывать:
очень уверенный. Немного заикаясь, произнес странные слова:
судьба.
как терпеть не могу бесцеремонности. -- Боюсь, сударь, вы обознались. Меня
никто никуда послать не может. Даже судьба.
и показал на карман моего пальто. -- Что там оттопыривается? Револьвер?
Дайте.
Поведение незнакомца начинало занимать меня. Без лишних слов я вынул оружие
и протянул ему -- посмотреть, что будет".
безрассудны!
добрее нас. Да и потом скажите, милая Львица, разве я оказался бы в
проигрыше, если б неведомый безумец всадил мне пулю в лоб? Это был бы
изящный финал... Однако слушайте дальше.
оставил. Я с любопытством наблюдал за его действиями.
спустил курок. Боек звонко щелкнул о пустое гнездо, а на лице у
поразительного господина не дрогнул ни один мускул.
покрутил барабан и опять приставил оружие к виску. Я хотел остановить его,
но не успел -- вновь щелкнул спуск. Ему опять повезло!
одним из них. Разумеется, он не угадал, кто я, по моему лицу -- это было
сказано для эффектности, чтобы произвести на меня впечатление. На самом же