довелось ухаживать за четырьмя почти безнадежными больными, и еще трое из
тех, кого она знала, погибли. В довершение всего - этот арктический шторм.
Тут и самое бесстрашное сердце дрогнет.
озабоченно. - Зачем смеяться над глупой женщиной?
люблю.
комплиментом. - Разве вы не находите странной атмосферу, которая нас
окружает?
Мелкая зависть, ложь под маской искренности, улыбки с ножом за пазухой... И
эта очаровательная грызня между людьми первой и второй категории...
Разумеется, все это я разглядел. Надо быть бесчувственным истуканом, чтобы
не видеть происходящего. Но на девяносто процентов я объясняю это сволочными
отношениями, существующими в мире кино. Кого тут только нет - пустозвоны,
мошенники, лгуны, шарлатаны, подхалимы и лицемеры, съехавшиеся со всего
света. Мир кино напоминает мне лупу, под которой увеличиваются все
нежелательные свойства и уменьшаются положительные черты людей, каковыми,
полагаю, они все же обладают.
- произнесла Мэри, нимало не обидевшись на мои слова.
возможно, только потому, что вы слишком молоды и новички в кинематографе, вы
не успели воспринять его традиции. Я уверен, что Чарльз Конрад тоже
относится к числу положительных героев.
улыбнулась Мэри.
познакомиться. Вы ему нравитесь, он так и сказал. Нет-нет, мы вам косточки
не перемывали. Просто в числе прочих я упомянул и ваше имя.
относилось это замечание - к Конраду или ко мне. - Так вы согласны со мной?
Очень странная у нас атмосфера.
подозрительность, зависть... Нигде это не заметно в такой степени, как
здесь. Уж я-то в этом разбираюсь. Родилась и воспитывалась в
коммунистической стране. Вы понимаете?
этим способом.
подозрительность, зависть, доктор Марлоу. Но здесь обстановка много хуже.
Тут царят ненависть и страх. Я их чувствую кожей. Если люди ненавидят и
боятся друг друга, может произойти нечто ужасное. - Мысль была не нова, и я
промолчал, поэтому Мэри продолжала: - По-вашему, эти отравления... произошли
случайно? Доктор Марлоу?
Мэри, будто мысль эта впервые пришла мне в голову.
знаю? Да кто угодно.
кто, скажите, почему он это делает. Помолчав, Мэри отвернулась.
Отравились семь человек, не имеющих между собой ничего общего. Объясните мне
причину, по которой стали жертвами режиссер, гример, ассистент
кинооператора, штурман, боцман и два стюарда. Почему одни остались живы, а
другие погибли? Почему двое получили отравления во время ужина в столовой,
двое - съев пищу, оставленную на камбузе, а один, Герцог, мог получить
пищевое отравление не то в столовой, не то на камбузе? Вы можете это
объяснить, Мэри?
не стала их убирать, по-видимому не желая, чтобы я видел ее лицо.
репутацией или чем угодно, - эти отравления абсолютно случайны, никто из
находившихся на борту судна не имел намерений отравить этих семерых. - Мысль
была понятна: это не означает, что никто не несет ответственности за
случившееся. - Если только на судне не появился маньяк. Однако, что бы мы ни
говорили о крайнем эгоизме наших попутчиков, ни одного неуравновешенного
среди них нет. Вернее, преступно неуравновешенного.
подойдя к креслу, в котором она сидела, пальцем приподнял ее подбородок.
Девушка выпрямилась, откинула назад волосы, и я увидел, что в ее карих
глазах застыл страх. Я улыбнулся. Мэри улыбнулась в ответ, но глаза ее не
смеялись. Повернувшись, я вышел из салона.
недвусмысленно дал понять, насколько он пунктуален, был готов к любой
реакции с его стороны. Однако выяснилось, что кок занят более насущными
проблемами. Он очень громко и сердито с кем-то ругался. Вернее сказать, это
был монолог. С багровым лицом, выпучив голубые глаза, кок распекал нашего
заведующего реквизитом Сэнди, схватив его за лацканы. Поскольку Сэнди был
вдвое меньше кока, он и не думал сопротивляться.
Хэггерти по плечу. Кок едва взглянул на меня, продолжая сдавливать горло
бедняги. Все так же спокойно я продолжал: - Здесь не военный корабль, я не
старшина корабельной полиции и не вправе вам что-то приказывать. Однако на
суде я выступлю в качестве свидетеля-эксперта, когда вас станут судить за
нападение и побои, и мои показания будут иметь особый вес. Это может стоить
всех ваших сбережений.
Пересилив себя, он отпустил воротник несчастного Сэнди и, сверкая глазами,
лишь тяжело дышал.
голосовые связки не повреждены, он обрушил на Хэггерти град непечатных
ругательств, ,а потом воскликнул:
будут за нападение и побои, корешок. Это тебе даром не пройдет...
не тронул. Скажи спасибо, что еще дышишь.
определить, нравится он мне или нет. Если у Сэнди и была фамилия, то ее
никто не знал. Сэнди утверждал, будто он шотландец, хотя говорил с заметным
ливерпульским акцентом. Низкорослый, со сморщенным смуглым лицом и лысиной,
окаймленной седыми волосами, спадающими на тощие плечи, он напоминал гнома.
Живые, как у ласки, глаза увеличены стеклами очков без оправы. Во время
частых возлияний он заявлял, будто не знает не только дня, но даже года
своего рождения.
банку побольше - мясных консервов.
отвернуться, он тут как тут. А кому отвечать, а, скажи ты мне? Кому перед
капитаном отчитываться? Кому платить из своего кармана за пропажу? Что же
мне, камбуз запирать? - кипятился Хэггерти. - Подумать только, - произнес он
с горечью, - я-то всегда доверял ближнему. Свернуть этому гаду шею, и все
дела.
поймал.
однообразен: масло, сыр, консервированное молоко, ветчина и мясные консервы.
И только.
расправа ему больше не грозит. - А кто ты такой? Легавый? Или сыскарь?
вечером погибли три человека. - Сэнди уставился на меня сквозь линзы очков.
Нижняя челюсть у него отвисла. - Разве ты не знал, что оба стюарда, Моксен и
Скотт, мертвы?