Чтение 13–й страницы книги ~Мой отец

был арестован как один из руководителей революционной организации. После
ссылки учился в Политехническом институте в Петербурге. Весной 1916-го
вновь сослан на три года в Сибирь. Бежал.

В 1917-м - член исполкома Петроградского Совета и Петроградского
комитета партии, один из редакторов "Правды". Был знаком с Лениным. С
середины двадцатых - член Политбюро. Как секретарь ЦК замещал Сталина. С
1939 года по совместительству стал наркомом иностранных дел. Такой
биографии никто в окружении Сталина в те годы не имел. Понимая это,
Жданов, к примеру, всячески пытался его дискредитировать в глазах Сталина.
В 1949 году была арестована жена Молотова, Полина Жемчужина. Люди старшего
поколения помнят то время как период борьбы против "безродных
космополитов".

Жемчужина была одним из активных организаторов еврейского движения в
СССР и ее обвинили в связях с мировым еврейским движением. Арест
санкционировал ЦК. Неправда, что лишь сам Молотов воздержался при
голосовании на Политбюро, когда шла речь об аресте его жены. На том
заседании выступал мой отец, заявивший, что никаких оснований для ареста
члена ЦК Жемчужиной нет. Выяснилось, что Жемчужина вела какие-то
разговоры, связанные с решениями ЦК, его линией в отношении Еврейского
комитета. Вне ЦК и правительства такие вещи обсуждать не позволялось.

Молотов знал, что Жемчужину хотели арестовать еще до войны и только
активное противодействие отца помешало группе членов Политбюро нанести
удар по Молотову.

Это был человек, вне всяких сомнений, более умный, чем Жданов, не
говоря об остальных, но нет ни одного документа, касающегося бывших
лидеров партии, какихто партийных группировок, где не было бы резолюции
Молотова. Имею в виду политические процессы и репрессии. Он делал все, что
делали и остальные.

Прямых столкновений с моим отцом у него никогда не было. Напротив, он
очень ценил его, что, впрочем, не мешало Вячеславу Михайловичу резко
выступить против отца в связи с Катынской трагедией, некоторыми вопросами,
связанными с внутренней политикой государства. Крайне не понравилось
Молотову и выступление отца в защиту Тито. Сталин тогда назвал отца и
некоторых других людей, выступающих против конфронтации с Югославией,
титоистами, а Молотов в довольно резкой форме заявил, что Тито - предатель
интересов социалистического лагеря.

Отец в таких случаях в долгу никогда не оставался и отвечал столь же
резко.

Это не зафиксировано в материалах Пленума, но я знаю, что накануне
проходило заседание Президиума ЦК, на котором Молотов говорил совершенно
другие вещи. Скажем, на Пленуме он критиковал отца за разрыв отношений с
Югославией. Уж кто-кто, а Вячеслав Михайлович прекрасно помнил, как все
было в действительности. Но примечательно другое - лгали на том Пленуме
кто больше, кто меньше, но - все. Это вполне понятно. Любопытно другое.
Накануне в узком кругу тот же Молотов произнес совершенно другие слова:

- Более способного человека, чем Берия, среди нас нет, более
энергичного и грамотного в тех проблемах, которыми он занимался, тоже нет.
А что он имел свою точку зрения, то он этого, как все мы знаем, никогда не
скрывал. Мы можем соглашаться с ним или не соглашаться, но мы ведь сами
согласились с его предложениями, а теперь их же будем ставить ему в
вину...

У меня нет стенограммы того заседания Президиума ЦК, нет других
доказательств, но я склонен верить человеку, рассказавшему мне о том
выступлении Молотова. Думаю, Молотов повел бы себя и на Пленуме совершенно
иначе, если бы знал, что отец жив. Очень многие люди, участвовавшие в
работе того Пленума, тоже знали, что его нет в живых, а следовательно,
бороться уже бессмысленно. Цинизм, который десятилетиями прививала народу
партия, напрочь исключал такое понятие, как память...

Я неплохо знал Хрущева. Он бывал у нас довольно часто в гостях.
Сегодня его пытаются представить борцом с культом личности, а ведь все
было совершенно иначе. Он никогда не возражал Сталину. Правда, за столом,
помню, сокрушался, что "Хозяин за младенцев нас держит, шагу ступить не
дает, не дает развернуться". При нем обычно помалкивал, изображая шута.
Здорово пил.

Знал я и его семью. С зятем Хрущева, Алексеем Аджубеем, познакомился
еще до его женитьбы на Раде. Мать Алексея была отличной портнихой.
Жаловалась маме, что из-за карьеры сын губит жизнь. Она была категорически
против этого брака, потому что семью Хрущева не переносила, называя их
Иудушками Головлевыми.

Алексей был парень действительно способный. Учился в актерской
студии. После женитьбы на Раде Хрущевой он стал главным редактором
"Комсомольской правды", а с конца пятидесятых до дня отстранения Хрущева
от власти был главным редактором "Известий", членом ЦК КПСС, депутатом
Верховного Совета. За участие в освещении в печати визита тестя в Америку
получил Ленинскую премию. По общепринятым меркам, карьера молниеносная и
блестящая, но в октябре шестьдесят четвертого по известным причинам она
прервалась.

Хотя сам Хрущев, как я говорил, бывал у нас часто, с его семьей мы не
общались. Ни я, ни мама в их доме никогда не были, хотя с дочерью Хрущева
мы учились в одной школе.

Что-то знали от Нины Матвеевны, матери Аджубея. - Ну почему ты
переживаешь, - успокаивала ее мама. - Хорошая девочка, Серго рассказывает,
что учится хорошо...

- А ты ее видела? - спрашивала Нина Матвеевна. - Нет? Не будет он ее
любить. Не понимаешь разве, из-за чего он женится? Никогда не думала, что
Алексей может так поступить...

Спустя несколько месяцев, когда мы вместе обедали у нас дома, Нина
Матвеевна неожиданно вновь вернулась к больной для себя теме. Видимо,
просто хотела с кем-то поделиться:

- Ужасная семья, Нина! Они меня не принимают. Я для них всего лишь
портниха. Мама опешила:

- Да что ты такое говоришь! Ты - мастер, ты - художник! Этого не
может быть.

- Еще как может. Вы исходите из своего отношения к людям, а там
совершенно другое. Они - элита, а я всего лишь портниха, человек не их
круга. И в такую семью попал Алеша...

Признаться, оказавшись невольным свидетелем этого разговора, я тоже
был несколько удивлен. Нина Матвеевна была не только замечательным
мастером своего дела, очень образованным и интеллигентным человеком, но и
настоящим художником. И уж смотреть на нее свысока у Хрущева, мягко
говоря, никаких оснований не было. Скорей всего сказывалось отношение этой
семьи к людям "не их круга" в целом, а не конкретно к матери зятя. В
какой-то степени этот пример довольно точно характеризует нравы, царившие
в Кремле и на Старой площади.

В отличие от большинства руководителей государства, отец был
человеком прямым и, что на кремлевском олимпе встречалось еще реже,
искренним. Сужу об этом не только как сын, но и как свидетель его
поведения в самых разных жизненных ситуациях.

Когда страну буквально потрясло недоброй памяти "Ленинградское дело",
отец прямо сказал Маленкову:

- Ты ведь, Георгий, проделал то же самое, что и до войны в
Белоруссии. Это тебе, поверь, еще аукнется... Нельзя так! Не дело
растворять невинных людей в политическом авантюризме!

Отец имел в виду участие Маленкова, как заведующего Орготделом ЦК, в
массовых репрессиях тридцатых годов в Белоруссии. Маленков оправдывался:

- Что я... Это установка Сталина, ты должен понимать.

- Нет, Георгий, спросят с тебя. Подумай, что делаете.

Не знаю, что осталось в архивах, но, думаю, документы об участии
Маленкова, Хрущева, других высокопоставленных партийных чиновников в
массовых репрессиях должны сохраниться.

И вновь говорю об этом отнюдь не в оправдание Сталина. Каждый,
считаю, должен отвечать за собственные поступки, а не делить вину с
кем-то. Знаю, что уже - после окончания репрессий Хрущева не могли
остановить - Украина буквально стонала от беззакония. Сталин даже отправил
ему записку: "Уймись, дурак!"

Из воспоминаний Н. С. Хрущева:

"Обвинение и обоснование ареста брались буквально с неба. Смотрели в
небо или в зависимости от того, какое ухо почесалось и такие акции
направляли против тысяч людей. Подобное поведение характерно не только для
Ворошилова, а, допустим, и для Молотова.

В 1937 г., в пик репрессий, определяли эту политическую линию Сталин,
Молотов, Ворошилов, а при них бегал подпевалой на цыпочках и крутил
хвостом Каганович. Каганович не был таким, как Молотов, но хотел быть даже
злее Молотова. Ближе к Сталину стоял Молотов. Хотя Каганович тоже был
очень близкий к нему человек, и Сталин выставлял его за классовое чутье,
за классовую непримиримость к врагам как эталон решительного большевика.
Мы-то хорошо знали, что это за "решительность". Ведь это тот человек,
который даже слова не сказал в защиту своего брата Михаила, и Михаил
покончил с собой, когда у него уже не оставалось выхода, а ему предъявили
обвинение, что он немецкий агент и что Гитлер метит его в состав
российского правительства. Просто бред! Что может быть нелепее: Гитлер
намечает еврея Михаила Кагановича в правительство России?.. Лазарь
Каганович не возвращался к трагедии своего брата, когда уже выяснилось,
что произошла грубая ошибка. Ни Сталин, ни кто-либо другой иной не
возвращались к этой истории. Просто был раньше Михаил Каганович нарком
авиационной промышленности, и не стало его, так что вроде бы и не было.
Это характерно для Лазаря Кагановича. Как же он лебезил, как подхалимничал
перед Сталиным после данного случая, боясь за себя!"

Верхом лицемерия считаю выступления Хрущева и других, осуждавших
Сталина и массовые репрессии. Делали они это отнюдь не ради восстановления