Так?
действительно большие. Но все силы они приложили как раз
для того, чтобы дело замять. Не нужен им скандал! А
Ларионов вопил как оглашенный, что они-де оскорбили его
человеческое достоинство. Да одной тонкости не учел: закон
- я повторяю, закон! - на стороне Шкурдюка и Чагина.
витрину, - безусловный факт. А свидетельствам. о причине
драки мы не располагаем, кроме показаний трех потерпевших и
неубедительных возражений их обидчика...
- "Вот ты мне скажи, Саш, какое у тебя личное отношение к
этой истории? Ну, не должностное, а человеческое?
может. Но тебе по старой дружбе скажу. Как профессионал я
с самого начала видел, что дело это для Ларионова
безнадежное...
дозволенными законом способами. Оштрафовали всех - и
большой привет!
на твоем стуле, вопил, что жизнь свою положит, коли
понадобится, но докажет этим прохвостам: плевать людям в
лицо нельзя!
он посмотрел, послушал и передал дело в прокуратуру.
вязаться с этой гопой никак в его планы не входит...
Прокуратура - орган надзирающий, там пускай по
справедливости и расследуют все...
спросила: - А ты сам не можешь разобраться, с этим делом?
детективов нет. А у меня и так кафтан прожженный - два
неснятых выговора за своеволие на мне болтаются...
неофициальным тоном предложил:
говорится, ищите, женщина...
табло, а вызывная кнопка не залипала. Металлически
грохотали где-то высоко надо мной в гулком пенале шахты.
Бедный Старик! Нигде так часто не ломается лифт, как в его
подъезде.
отвращением вдыхала стоялый, пыльный воздух, пропахший
навсегда мусорными ведрами и мокрыми тряпками. Да и сумка
тяжело оттягивала руку. Тяжесть сумки с продуктами была
мелким оправданием - со своими невеселыми делами я постыдно
запустила деда. Забыла о нем. Дед был всегда приметой
благополучия, частью радости.
сумку и услышала, что Старик говорит с кем-то по телефону.
От старости он стал говорить немного невнятно, но очень
громко. Как всегда, он говорил кому-то с большой страстью:
память, а не доброта сердца?! - Он тяжело, с присвистом
вздохнул, и у меня кольнуло в сердце: я догадалась, с кем
он разговаривает.
патетически клокотал Старик.
слышал меня. На плите кипел чайник, воды в нем уже было
мало, от сотрясавших его паровых страстей он гудел и трясся.
сын разошелся с какой-то чужой женщиной, а, наоборот, моему
самому любимому человеку причинили страшное горе! Ее
сначала обманули, потом предали и бросили!..
забыла. Почти одно и то же. Еще утром, намечая заехать к
деду, я жила эгоистической надеждой на его помощь, совет,
участие, а не совестливой необходимостью проведать и
подкормить его.
Старик взошел в кухню. Не зашел, не появился - взошел,
очень высокий, очень худой, очень старый, простовато
величественный, как архиерей на покое.
коричневое лицо засветилось радостью и одновременно
тревогой, он вглядывался подслеповато в мои глаза, пытаясь
понять, слышала я телефонный разговор или нет.
неуверенно развел он руками, обнял за плечи и поцеловал в
темя, будто огромная седая птица склонилась и легко клюнула.
примеривает новый костюм, - сказала я, улыбаясь через силу,
но говорила громко, потому, что Старик стал совсем плохо
слышать. - А меня не заметил потому, что говорил по
телефону...
сообщил:
наверное, зря придумал эту штуковину.
мне Витечка не звонит. - Я хотела сказать это с усмешкой,
но и без всякого зеркала я знала, что усмешка у меня вышла
вполне кривая. - Впрочем, я надеюсь привыкнуть. Человек к
несчастьям привыкает...
не должен привыкать к несчастьям, они не имеют срока
давности, неприятности в жизни не кончаются. Незаслуженная
обида - это вечно свербящий струп на затянувшейся душевной
ране...
пугающе-сценически. Неуклюже, как трудно складывающийся
деревянный штатив, уселся он на стул и, отворачиваясь от
меня, глухо бормотнул:
ползла старческая слабосильная слеза. Деду исполнилось
девяносто два года.
свекра, он Витечкин отчим. Отца своего Витечка не помнит:
он покинул их с матерью еще до появления моего мужа на
свет...
неожиданно, что я вздрогнула. - Вот что случается, когда
мужика до седой бороды зовут Витечка. Почему Витечка? Его
зовут Виктор! Виктор Герасимович!
что, остался бы?..
Во всяком случае, его мать никогда не звала меня
"Герасичкой", и я ни разу не пробовал уходить от нее. И не
хотел...
было два года. Может быть, тогда он еще был не настоящий
старик, но, будучи почти вдвое старше Зинаиды Сергеевны,
воспринимался, по-видимому, как человек старый.
Старика, более или менее мирилась с моим существованием,
старалась не раздражаться от крика и гомона наших детей,
своих внуков.
в миру ее человеческий и художественный дар.
Старику, а он шутя замечал, что нас с ним вяжут не