Чтение 13–й страницы книги ~Завещание Колумба~

Слова были круглые, отчетливые, точно разделенные между
собой - цепочкой воздушных пузырей вылетали они из кабинета
в сонную тишину пустого коридора и гулко лопались в
неподвижном сумраке вокруг меня.

Я постучал и вошел в комнату, не дожидаясь ответа, - за
столом разговаривал по телефону молодой капитан, и я
удивился, что у такого юного блондинчика ярко выраженный
командирский голос.

Он показал мне рукой на стул и зычно сказал в трубку:

- Нет, Семен Петрович, не могу, и не просите... Вы это
не понимаете... На заметку возьмем обязательно, а
практически пока обойдемся разговорами...

Я подумал, что от его голоса в телефонных проводах должно
подскакивать напряжение. Юша Бутов сказал о нем
интеллигентный милый человек, заместитель по розыскным делам
Зацаренный.

Он бросил на рычаг трубку и поднял на меня голубые
навыкате глаза.

- Слушаю вас... - И слова, как детские шарики, один
длинный, а второй круглый, гулко ухнули надо мной.

- Моя фамилия Тихонов, я приехал из Москвы на похороны
Николая Ивановича Коростылева и вот решил зайти к вам...

- Да, да, да, - закивал огорченно Зацаренный, - я в курсе
дела. Очень печальная история. Уважаемый был человек.
Только не знаю, чем мы вам можем быть полезны.

- Вы знаете о телеграмме, которую прислали Коростылеву?

Зацаренный на миг задумался, будто вспоминал, о какой
телеграмме идет речь, потом сказал неопределенно:

- Да, я слышал об этой истории. Очень жаль, что такое
еще случается в нашей жизни.

- А кроме человеческого сожаления по поводу таких
прискорбных фактов, у вас нет каких - либо еще побуждений?
- спросил я.

- Не понял, - шумно удивился Зацаренный, - что вы имеете
в виду?

- Я имел бы в виду возбудить дело, например. Провести
тщательное расследование, попробовать разыскать автора
телеграммы.

Голубые выкаченные глаза Зацаренного полыхнули грустной
усмешкой профессионала, обвыкшегося с человеческими
горестями и умеющего отделить естественные эмоциональные
всплески от разумно-прозаических условий жизни.

- Я вас понимаю, товарищ Тихонов, вашему горю
сочувствую... Вы, видимо, близкий человек покойному?

- Близкий, - кивнул я. - Думаю, что был близкий...

- И мне понятно ваше справедливое желание наказать этого
дурака, пославшего телеграмму... Но, к сожалению, это не в
наших силах.

Органное рокотание голоса Зацаренного меня подавляло. Я
робко спросил:

- Отчего же?

- Оттого, что смерть учителя Коростылева - я имею в виду
общественный смысл - скорее напоминает несчастный случай,
последствие стихийного бедствия, чем результат
преступления...

- Очень интересная точка зрения, - заметил я.

- Боюсь, что нам надо признать этого неизвестного
дурацкого хулигана чем-то подобным случайному удару молнии
или упавшему с крыши на голову кирпичу, - развел руками
Зацаренный, доверительно наклонился ко мне, и узкий луч
заходящего в окне солнца ярко вспыхнул в голубой эмали
университетского ромбика на правой стороне его мундира.

- Хочу обратить ваше внимание, - сказал я, - что ни
молния, ни рухнувший кирпич не обладают злой волей. Иначе
говоря, умыслом...

- В том-то и дело, - вздохнул Зацаренный. - Вы это не
понимаете, что с точки зрения закона мы никогда не сможем
доказать наличие умысла на убийство Коростылева у человека,
отправившего телеграмму. Даже если допустить, что мы его
найдем, а это весьма маловероятно, но и в этом случае он
скажет нам, что просто хотел пошутить, что с него, дурака,
возьмешь? Никогда такое дело через суд не пролезет, вернут
его нам или прекратят совсем, а то и, глядишь, оправдают
этого кретина, а нам в отчетность - брак!

- Боитесь отчетность испортить?

- Не боюсь! - отрубил Зацаренный. - А не хочу! Хорошая
отчетность, с точки зрения демагогов, - забота службистов,
карьеристов и бюрократов, а на самом деле хорошая отчетность
- это зеркало нашей работы. И цифры в отчетности -
отражение нашей жизни. Поэтому я и борюсь за хорошие цифры.
У меня на сегодня три кражи не раскрыты и один грабеж, вчера
в общежитии строителей драка приключилась - виноватых нет,
сейчас на повестке дня непримиримый бой самогонщикам и
алкоголикам. Вот это все реальные преступления, по которым
я должен отчитаться. И за эту отчетность я болею и, как вы
говорите, портить ее не хочу.

Я видел, что он устал от разговора со мной, а может быть,
просто устал за день. Сегодня суббота, а он на месте.
Вообще говорить таким гулким утробным голосом - это само по
себе утомительная работа вроде целодневного раздувания
мехов. Да я и не хотел заводиться.

- Мне приятно, что вы переживаете из-за нераскрытых краж
и грабежа, - сказал я - но непонятно, почему вы решили
заранее, что телеграмму учинил дурак, кретин или глупый
хулиган, а может быть, злодей?

Зацаренный с досадой, пожал плечами:

- Я вам уже объяснял, что существует понятие юридической
процессуальной бесперспективности. Закон предусматривает
такие случаи. - Он с досадой ткнул в стопку книг на столе.
- Статья 108 Уголовно-процессуального кодекса гласит: "Дело
может быть возбуждено только в тех случаях, когда имеются
достаточные данные, указывающие на признаки преступления".
Недвусмысленно ясно! Это закон!

- А мне неясно, - спокойно ответил я. - В научном
комментарии к статье 108 указано, что для возбуждения
уголовного дела достаточны данные, свидетельствующие о
наличии преступного события, хотя бы они и не содержали
указания на конкретного виновника. Мне не изменяет память?

Зацаренный растерянно помолчал, потом вперил в меня свои
голубые буркатые глаза:

- Вы, что - тоже юрист?

- Я тоже юрист. Я ваш коллега, старший
оперуполномоченный МУРа...

Зацаренный засмеялся и спросил:

- Что же вы, коллега, цитируете комментарий со второго
пункта? Там ведь, если помните, есть пункт первый. И
подтверждает он мою правоту...

- Это почему еще?

- Потому, что там сказано: "Данные, свидетельствующие
лишь об антиобщественных, но уголовно ненаказуемых
поступках, не могут считаться основанием для возбуждения
уголовного дела". Вот так...

Я слушал Зацаренного и все больше убеждался, что его
голос так могуч и убедителен, потому, что возникает не как у
нас всех - в маленькой гортани, а формируется мощным
желудочно-кишечным трактом, где-то там глубоко, в неведомых
словоносных недрах рождается эта звуковая стихия. Его речь
была непохожа на мое жалобное колебание воздуха, это было
неисчезающее дрожание эфира - это звучал величественный
Лагос, имеющий массу и объем.

- Мне кажется, мы не можем договориться потому, что вы
заранее твердо уверены, будто автор телеграммы просто злой
глупец, совершивший аморальный антиобщественный поступок...

- А вы твердо уверены, - перебил меня Зацаренный, - что
это злой демон, спланировавший умышленное убийство
почтово-телеграфным методом...

- Нет, я в этом не уверен, - покачал я головой, - но
считаю при нынешних-то трагических и в то же время
достаточно таинственных обстоятельствах всякое
предварительное теоретизирование неуместным. Я бы хотел,
чтобы следствие дало ясный и недвусмысленный ответ - кто он,
человек, отправивший телеграмму? И зачем он это сделал?
Или почему он это сделал...

- Да, я с вами согласен, - вздохнул Зацаренный, - но мы
же с вами практики, реалисты и знаем, что раскрутить
подобную глупость в сто раз труднее, чем любое хитроумное
изощренное убийство...

- Опять - двадцать пять! Мы с вами не знаем - глупость
это или изощренное убийство...

- Хорошо, хорошо! Я с вами не спорю! - замахал