Чтение 13–й страницы книги ~Бриллиантовые бикини~

руками и ногами. А потом она встала по пояс в воде и удерживала меня на
поверхности, пока я тренировался.

Мало-помалу у меня стало получаться, и, когда она отпустила меня, я смог
сам проплыть фута два, а то и три.

- Главное, это не бояться воды, - поучала она. - Она тебе вреда не
сделает, и драться с ней вовсе незачем.

Потом она снова сплавала на тот берег и обратно, просто для развлечения,
и мы вылезли из воды - под деревьями уже сгущались сумерки. Кончики волос у
нее все-таки намокли, так что мы присели на поваленное бревно подождать,
пока они высохнут, и мисс Харрингтон достала из сумочки сигарету. Черные,
как чернила, да еще и влажные волосы так красиво спадали ей на шею и плечи,
просто заглядение.

- Ты хорошая, - говорю я. - И плавать меня учишь, и вообще. Давай каждый
день так, а?

- Конечно, - согласилась она. - Почему бы нет? Думаю, будет весело.

- Надеюсь, тебе здесь понравится, - сказал я. - Во всяком случае, тебе
должно быть тут спокойно, после Нового-то Орлеана. Там, наверное, страшно
утомительно.

- Ну, - усмехнулась она, - не без этого.

Глава 7

Когда мы вернулись к трейлеру, уже стемнело, а папа с дядей Сагамором
ушли. Я отправился домой и нашел их в кухне. Они готовили ужин. Дядя Сагамор
резал колбасу, а папа жарил.

Я взял немножко покормить Зига Фрида, и папа спросил, купались ли мы. Да,
говорю, а у мисс Харрингтон такой обалденный купальник, весь из бриллиантов,
но совсем крохотный. Они переглянулись, а дядя Сагамор зазевался и порезал
руку.

- Нет, ты только представь, - говорит папа.

- Уже представил, - ответил дядя Сагамор и отправился перевязывать руку.

Когда он вернулся, папа уже дожарил колбасу, и они вместе накрыли на
стол. Дядя Финли вышмыгнул из своей комнаты, той, что рядом с кухней, и
уселся за стол.

Зажав нож в одном кулаке, а вилку в другом, он принялся яростно
бормотать:

- Кто эта бесстыжая девица, что нынче вечером рыскала по окрестностям,
выставляя напоказ обнаженные ноги? Она собирается здесь остаться?

- Не стоит так волноваться из-за бедной девочки со слабым здоровьем,
Финли, - подмигнув папе, проорал дядя Сагамор.

- Ну, или она, или я, - ударил кулаком по столу дядя Финли. - Я не
собираюсь жить по соседству с грешниками, бросающими вызов слову Господа
нашего.

Дядя Сагамор с неподдельной печалью покачал головой:

- Нечего сказать, тяжелый выбор ты перед нами ставишь, Финли. Но мы будем
по тебе скучать. Ей-богу, будем.

Папа спросил у дяди Сагамора потихоньку, чтобы дядя Финли не заметил:

- Ты и взаправду считаешь, он уйдет? Дядя Сагамор помотал головой:

- Нет. Ты плохо знаешь ребят вроде Финли. Они почитают своим долгом
оставаться поближе ко всяким грешникам и наблюдать за ними, борясь с
собственными грехами и соблазнами.

- Да, пожалуй что и так, - сказал папа.

- А то, - продолжил дядя Сагамор. - Так что не волнуйся. Дьявол не сможет
прогнать Финли с насиженного места, потрясая какой-то там юбкой. Он не трус.

Мы все сели за стол. Дядя Финли склонил голову и принялся читать молитву.
Тем временем дядя Сагамор потянулся к колбасе, подцепил на вилку кусков этак
восемь и приступил к еде.

- Приятно, однако, время от времени закинуть в утробу что-нибудь стоящее,
- пробурчал он с набитым ртом. - Особенно после всех этих чертовых овощей,
что вечно варит Бесси.

После ужина мы с папой вытащили из трейлера наши спальники и раскатали их
на крыльце. Наш трейлер был куда меньше, чем у доктора Северанса, там едва
хватало места для печатного станка, запаса бумаги и принадлежностей для
лагеря. Мы всегда спали на свежем воздухе, тем более что там и окон-то не
было, мы ведь слишком много времени проводили рядом с ипподромами, печатая
рекламные листки и бюллетени с результатами сразу же после первых шести
забегов.

Я лег, Зиг Фрид свернулся у меня на одеяле, а папа закурил сигарету. Я
видел, как кончик ее красным огоньком мерцает во тьме. Где-то у реки
непрестанно и заунывно кричала какая-то птица.

- Вот славное место, - говорю я. - Мне здесь нравится.

- Да, неплохо, - отозвался папа. - Думаю, мы останемся тут до ноября,
пока не откроется Фэрграундс. Похоже, мы и деньжат чуть-чуть подкопим,
учитывая комиссионные за сделку с доктором Северансом. А еще я помогу
малость Сагамору с его кожами.

- Ну, надеюсь, он не приволочет назад эти лохани, - испугался я.

- Ох, да ты привыкнешь и перестанешь обращать внимание, - отмахнулся
папа. - Собственно говоря, по рецепту Сагамора послезавтра их надо будет
снова выставить на солнце.

- А куда он продает шкуры?

- Ну, - замялся папа, - на самом-то деле пока еще никуда. Первая порция
вышла не слишком-то удачной. Все сгнило прямо в корытах.

Мы чуть-чуть помолчали, а потом я вспомнил про сахар.

- Как ты думаешь, зачем ему столько? И зачем он сказал шерифу, будто
купил его для меня?

- Хм, - проворчал папа и снова затянулся сигаретой. Кончик снова ярко
вспыхнул. - Видишь ли, Сагамор не хотел говорить ему, зачем купил сахар на
самом деле. Он гордый, не хочет выносить сор из избы. Понимаешь, у твоей
тети Бесси сахарный диабет, и врачи прописали ей такую особую диету, по
шесть фунтов сахара в день. Но мне нельзя было об этом говорить. Бесси не
хочет, чтобы кто-то об этом прослышал.

- Ой, никому не скажу, - пообещал я. Мне вдруг подумалось, что это вполне
в духе этого места, здесь у всех со здоровьем неважно. С доктором Северансом
приключился сердечный приступ, у шерифа было высокое давление, а у мисс
Харрингтон - анемия, а еще где-то поблизости обнаружили тиф, а теперь вот -
и сахарный диабет у тети Бесси. Я только и надеялся, что уж мы-то с папой
ничего такого не подхватим.

***

Следующий день вышел ужасно веселым. За домом я нашел камышовую палку с
леской, крючком и бутылочной пробкой вместо поплавка, нарыл червей, и мы с
Зигом Фридом отправились на рыбалку. Самое смешное, что в озере водилась
настоящая рыба. Я поймал целых четыре. Дядя Сагамор сказал, это красный
окунь, а папа поджарил их мне на ужин на жире из-под колбасы. Получилось
просто объедение.

Днем мне захотелось поплавать, но когда я пришел, мисс Харрингтон лежала
в брезентовом кресле, потягивая свой напиток, и сказала, что до заката мы
никуда не пойдем. Доктор Севе-ране тоже валялся в соседнем кресле со
стаканом в руке и спросил ее:

- Эй, это что еще за плавание? Уж не собираешься ли ты дать мне отставку
из-за какого-то шкета, который не дорос еще даже до того, чтобы курить
травку?

- Ой, да заткнись ты, - поморщилась она. - Неужели ты хотя бы пять минут
не можешь подумать о чем-то другом?

- И это твоя благодарность? - говорит он. - Я, черт побери, спас тебе
жизнь и я же еще должен всякий раз, как захочу побыть с тобой, считаться с
семилетним пацаном.

- Благодарность? - переспросила она. - Уж поверь мне, умник, что в
следующий раз, как кто-нибудь предложит мне уехать в деревню и отсидеться
там, я буду знать, что он имеет в виду.

Они продолжали препираться, как будто напрочь обо мне позабыли, так что я
ушел от них и побродил немного по отмели на озере рядом с тем местом, где
все строил свой ковчег дядя Финли. Мне хотелось поймать рака. Вода там
доходила мне всего до пояса, и я видел целую уйму их на дне, но ни одного
так и не словил. Уж больно прытко они пятились.

А дядя Сагамор с папой весь день просидели сиднем в теньке, болтая и то и
дело прикладываясь к тому кувшину. Я вспомнил, как дядя Сагамор говорил
шерифу, что работает по восемнадцать часов в день, чтобы уплатить налоги, и
спросил у папы, уж не каникулы ли у него сейчас. А папа сказал, нет, просто
сейчас на фермах вроде как мертвый сезон, а скоро начнется запарка.

На закате мы с мисс Харрингтон опять прогулялись ко вчерашнему пляжику, и
она снова учила меня плавать. Сегодня она прихватила купальную шапочку,
чтобы не мочить волосы, так что могла окунать голову в воду и плавать
по-настоящему. Кролем - вот как она это называла.

У меня уже тоже начало чуть-чуть получаться. Сегодня я проплыл шесть или
восемь футов, но потом все равно пошел ко дну. Мисс Харрингтон сказала, я
слишком стараюсь не мочить лицо, вот и начинаю тонуть.

***

На следующий день, с утра пораньше, папа с дядей Сагамором выкатили из
сарая грузовик, съездили за лес на кукурузное поле и привезли обратно те
чертовы корыта с кожами. Вонища оттуда шла пуще прежнего. Они поставили их
аккурат на прежнее место, у самого колодца, и, как на грех, даже ветра почти
что и не было, чтобы разогнать запах.

Короче, эти шкуры стояли там добрую неделю, днем и ночью, но, как папа и
сказал, постепенно к этому привыкаешь и перестаешь обращать внимание. Я
спросил, почему бы им не убирать их хотя бы на ночь, ночью-то солнца все
равно нет, но папа сказал: еще чего не хватало, замаешься возить их