Чтение 13–й страницы книги ~Инструктор спецназа ГРУ~

передвижениями. О, они тоже не лыком шиты, они знают, кто их враг, и не
упустят случая свести счеты. Этим можно гордиться - один и без оружия он
противостоит могущественной организации, опутавшей своими щупальцами весь
мир.

А Забродов... Ну что ж, однажды придет и его черед.

Такие юдофилы, они же жидолюбы, хуже любого инородца, потому что инородец
- он инородец и есть, таким он родился и другим быть не может. Другое дело -
все эти прихвостни, пятая колонна, которые женятся на пархатых, лебезят
перед ними, заискивают в надежде воспользоваться системой блата и протекций,
охватывающей все государство снизу доверху... Он неспроста спросил Забродова
про механика и, конечно же, оказался прав. "Могу составить протекцию..."
Так, кажется, он сказал? Благодарю вас, господин Забродов, нам ваша
протекция до одного места, мне проверить вас надо было, господин Забродов, и
проверку вы, надо прямо вам сказать, не выдержали. А значит,
глубокоуважаемый господин Забродов, подлежите внесению в некий списочек, где
и будете пребывать до поры до времени в ожидании своего часа.

А к этому вашему - как бишь его, Гершензон? ах, нет, простите, Гершкович
- так вот, к нему мы заглянем в ближайшее время. Книжечки посмотреть, то-се,
- в общем, как получится. Такими знакомствами, сами понимаете, пренебрегать
нельзя.

Да вы-то понимаете, сами ведь готовы душу прозакладывать за своих
пейсатых дружков.

Он свернул с Ленинградского шоссе во двор старой девятиэтажки, сложенной
из полуторного желтого кирпича. Старый уютный двор буйно зеленел и звенел
детскими голосами, словно не было в двух шагах оживленной магистрали.
Немолодые уже березы и липы о чем-то тихо шептались, доставая кронами до
окон четвертого этажа старушки, как обычно, несли бессменную вахту на
скамейках у подъездов, перемывая косточки всем подряд и бдительно покрикивая
на детей. Как всегда, глядя на них, Быков с трудом подавил искушение
подкрасться сзади и заглянуть под скамейку: он был почти уверен, что
обнаружит там мощные узловатые корневища, давно и прочно связавшие
морщинистые старушечьи задницы с матерью-сырой землей.

Гремя железом, Быков открыл металлический гараж и загнал туда машину. В
гараже чувствовался запашок - не так чтобы очень, но попахивало явственно, и
он отметил про себя, что это необходимо учесть на будущее. Хоть и дождливое,
но лето все-таки, а мясо в теплую погоду протухает быстро.

Почтовый ящик в подъезде, конечно же, был пуст. Писем ждать неоткуда,
газеты он перестал выписывать года три назад, а время счетов еще не пришло.
Тем не менее, проходя мимо, он заглянул в круглые дырочки - не белеет ли
что-нибудь внутри. Вполне логично было бы найти там анонимку с угрозами.
Анонимки почему-то упорно не приходили, и это само по себе уже было
тревожным признаком: враги понимали, что пугать его бессмысленно, не на
таковского напали, десантники не сдаются. А если враг не сдается - ну, сами
знаете, что с ним тогда делают.

Он дохромал до лифта, тяжело опираясь на трость, нажал кнопку вызова и
стал ждать, вдыхая специфический запах старого московского подъезда, глядя,
как с грохотом и лязгом змеятся в решетчатой шахте толстые лоснящиеся петли
кабелей.

Раньше здесь стояли другие двери, припомнил он. Их надо было открывать
самому - сначала металлическую, а потом двустворчатую дверь кабины с узкими
стеклянными окошками, через которые было видно, есть кто-нибудь внутри или
нет.

Металлические двери всегда ужасно громко лязгали, как бы аккуратно ни
старался ты их закрыть а плафон в потолке, помнится, был круглый, и было
очень интересно, выглядывая в узкое окошко, считать проплывающие мимо
перекрытия.

Добравшись до седьмого этажа, он двумя поворотами ключа открыл старенький
накладной замок производства Харьковского тракторного завода и, толкнув
обитую потертым дерматином дверь, вошел в свою пропахшую тяжелым холостяцким
духом однокомнатную квартиру. Голову уже начинало ломить, в висках зловеще
барабанил пульс. Он запер дверь и, треща рассохшимся затоптанным паркетом,
направился на кухню. В прихожей его качнуло, и он зацепился плечом за
вешалку, сшибив ее на пол вместе с висевшим на ней тряпьем. Выматерившись,
Быков переступил через образовавшуюся неопрятную груду и, попутно захлопнув
постоянно открывавшуюся дверь совмещенного санузла, вошел в кухню.

Здесь, по крайней мере, царили чистота и армейский порядок. Львиную долю
своего "домашнего" времени Виктор Быков проводил именно здесь, заходя в
комнату, только чтобы посмотреть телевизор да выбрать что-нибудь почитать на
сон грядущий. У него была действительно неплохая библиотека, состоявшая
процентов на семьдесят пять из роскошных подписных изданий пятидесятых
годов: мать когда-то занималась этим делом всерьез, прививая сыну любовь к
книгам. Эту комнату Быков не любил: слишком многое здесь напоминало о
матери, вызывая острую тоску пополам с раздражением. Слишком много было в
Анне Ивановне Быковой этого беспомощного толстовства, бесхребетного
всепрощения, вызывавшего порой - прости меня, Господи, - желание ударить.

А вот кухня - это был совершенно другой коленкор. Упираясь изголовьем в
древний холодильник марки "ЗиЛ", а изножьем - в двери, стояла узкая
односпальная тахта, застеленная серым солдатским одеялом. Отмытые до скрипа
тарелки по ранжиру выстроились в проволочной сушилке, а на поверхности
кухонного стола, выполнявшего в случае необходимости роль письменного, не
было ни соринки, ни пятнышка.

Стараясь не обращать внимания на набирающую обороты головную боль, Виктор
подошел к мойке и вывалил в нее рыбу, принесенную в пластиковом пакете. Один
лещ все еще судорожно разевал рот и пытался слабо шевелить хвостом. "Вот
ведь стервец, - с невольным уважением подумал Быков, - до чего живучий!
Окунуть того же Забродова башкой в воду, сколько он продержится - минуту,
две? А этому хоть бы что. Отпусти его сейчас в речку, через пару минут будет
как огурчик - только хвостом вильнет, и поминай как звали... А с рыбой он
меня ловко подловил.

Откуда, мол, в этом озере лещ? От верблюда, - с внезапным раздражением
подумал он, - вот откуда. Черт его упомнит, это озеро, какая в нем рыба
водится! Некогда мне было вспоминать, какая подвернулась, такую и купил.
Тоже мне, ихтиолог полупархатый!

Но-но, - сказал он себе, - полегче на поворотах. Этак ты в следующий раз
вообще хека какого-нибудь купишь. Мороженого. Или тушку кальмара. Забродов,
кем бы он ни был, далеко не дурак. Ох, неспроста он на озеро ездит. Уж не
следит ли?

"Очень даже может быть. Ну-ну, - решил он с кривой улыбкой, - милости
просим."

Быков достал из кухонного шкафчики остро отточенный нож и некоторое время
нерешительно стоял над лещами, рассеянно наблюдая за последними зевками
того, что еще был жив, и стараясь отключить сознание от наплывающей темными
волнами головной боли. Потом он не глядя швырнул нож в мойку и подошел к
холодильнику.

Присев на корточки, Виктор глубоко засунул руку в пыльное пространство
под днищем холодильника и, пошарив там, извлек на свет божий увесистый
полиэтиленовый пакет, крест-накрест перехваченный бечевкой. Внимательно
проверив узел и казавшиеся случайными, а на самом деле тщательно, в строгом
порядке заложенные складочки, он удовлетворенно вздохнул - похоже, пакет
никто не трогал. Хотя, если работал профессионал, то без специального
оборудования ничего не обнаружишь. Он давно уже подумывал обзавестись хотя
бы плохоньким дактилоскопическим набором, но эта затея требовала немалых
денег: в химии Быков был не силен, а в хозяйственных магазинах такие наборы,
увы, не продаются.

Оставалось полагаться на то, что Бог не выдаст и свинья, соответственно,
не съест. Придя к такому выводу, он развязал бечевку и развернул пакет.

Сначала Быков достал из пакета револьвер - старенький, обшарпанный наган
Тульского завода, любовно вычищенный, смазанный и отполированный мягкой
ветошью, с полным барабаном. Наган он отложил в сторону - его время еще не
пришло. Когда это время наступит, останется лишь одна проблема - где взять
необходимое количество патронов. Виктор Быков почему-то был уверен, что эту
проблему он как-нибудь решит.

За наганом последовал орден Красной Звезды в картонной коробочке. Виктор
откинул крышку и некоторое время смотрел на орден, стиснув зубы так, что на
скулах заиграли желваки. Эх, ребята... В сторону. Сначала - дела,
воспоминания оставим на потом.

Наконец он вынул из пакета искомое - общую тетрадь в блекло-голубом
коленкоровом переплете с изображением двух не поделивших шайбу хоккеистов с
толстенными икрами. Тетрадь была пуста за исключением первой страницы.
Ничего, сказал себе Виктор, это дело поправимое. С миру по нитке - голому
рубашка.

Так-то вот, господа жидо-масоны.

Первая страница тетради была сверху донизу исписана фамилиями и адресами.

Иногда вместо адреса можно было прочесть что-нибудь вроде "Измайловск,
парк, по утрам" или "Яр. вокз., коммерч. киоск". Напротив большинства
фамилий стояли аккуратно выведенные крестики. Аккуратность была вторым после
любви к печатному слову качеством, которое сумела привить Виктору его мать,
умершая от рака двенадцатиперстной кишки, когда ему (Виктору, разумеется, а
не раку) едва исполнилось двенадцать.

Быков вынул из кармана блокнот и ручку, отыскал в блокноте нужный адрес и
переписал его в тетрадь, подчеркнув двумя жирными линиями фамилию и имя:

"Гершкович Матвей Исаакович". Места на странице не осталось, и он
перевернул ее, дописав на обороте: "Забродов Илларион. На озере".

Он хотел было переписать сюда же фамилию и адрес "философа с гаечным
ключом", но передумал - механик вполне мог оказаться ни при чем. Во всяком
случае, его следовало навестить и присмотреться.

Он снова вернулся к исписанной странице, отыскал нужную фамилию и
аккуратно (как учила мама) вывел напротив крестик.

Под этой фамилией значился полный адрес и даже телефон.

Еще бы! Серега Климов был очень рад, случайно столкнувшись в метро с