уже злость туманит мозг, и скулы напряжены, и суставы пальцев хрустят, но
это не то состояние, которое нужно обрести, это всего лишь злость
бессилия. Аутотренинг продолжается. Исчезают лица врагов, и появляются
лица друзей, живых и погибших; погибших - это очень важно.
я все же выжил. Только нам известны и доступны те критерии, по которым мы
оцениваем и судим себя.
качество человеческого материала, который мы противопоставляли системе.
Всем предоставлялась такая возможность - проверить себя. Умники и хитрецы,
обманувшие эпоху и себя, не кривите физиономии, потому что, похоже, что
поезд ушел, и вам, возможно, уже никогда не узнать своей подлинной цены,
той самой, знание которой нужно только самому себе.
скромное место, и именно скромность места преобразует злость бессилия в
злость веселую и трезвую. И пусть дело, что меня завтра ожидает,
смехотворно и не по существу, в нем даже нет риска и достаточно реальной
пользы, но все же это дело, а дело всегда было идолом интеллигента, и чем
большим идолом оно было, тем коварнее были последствия деятельности...
подлейшее свойство расслаиваться на противоположности, и тогда конец
всякому делу...
комнату возвращаются с прогулки мои товарищи по лечению. Их двое, и они
оба мне очень нравятся. У них есть то, чего мне уже никогда не обрести, -
спокойное отношение к жизни, такое отношение свойственно исключительно
участникам жизни, но не преобразователям ее. Я склонен допустить, что оно,
это отношение, является подлинно позитивным, то есть положительным
изначально, независимо от жизненных ситуаций и фокусов судьбы. Это тот
самый случай, когда собака лает, а караван идет. А может быть, это тот
самый случай, когда очень хочется верить, что истина - в глубинке и нужно
срочно опрощаться, чтобы приобщиться к истине и успокоиться, отдохнуть и
сменить идею на лопату, а она зазвонит в твоих окрепших руках камертоном
подлинности и полноты бытия.
представился, начальник цеха какого-то мудреного завода в Харькове. - Там
столько тоскующих бабенок бродит. Мужиков-то раз-два... Это, братец, даже
подло с твоей стороны. Они же не шлюхи какие-нибудь. Они нормальные
семейные женщины уставшие от быта. Много ли им нужно? Им нужно, чтоб
кто-нибудь чужой да посторонний заметил, что они еще ничего. Что с ними
еще можно. А мужья не понимают и таскаются по секретаршам да спортсменкам.
Им, бедным, уважать себя хочется, а ты тут валяешься, как последний
эгоист. Нехорошо.
я эгоист.
на Рязанщине. Полноват, но подвижен исключительно. Этакий вечный
массовик-затейник. Он обладает поразительным качеством создавать хорошее
настроение у толпы людей, самых различных по возрасту, темпераменту и
общественному положению. Его репризы вторичны, а шутки из четвертичного
периода. Просто он хороший человек, а это, видимо, заразительно.
если бы у советских людей не было отпусков, наше население сократилось бы
до Швейцарии, и не только потому, что после отпусков женщины охотнее
беременеют, а потому, что мы просто перегрызли бы друг друга. Но вот
возвращаюсь я из отпуска, встречаю сукиного сына - своего худрука, который
мне всю плешь переел своими авангардистскими штучками, и начинаю понимать,
что он тоже человек и черт с ним, пусть ходит лохматый да косматый, лишь
бы не обовшивел! Или сынок мой, ты веришь, часами может трястись, как
паралитик, заткнет уши наушниками, сидит трясется, стоит трясется, ходит
трясется, веришь, взял бы разделочную доску и шарахнул по голове. А вот
отдохну от него месяц, гляжу и думаю. Бог с ним, это же не падучая, слюни
не текут - и то хорошо. Пива хочешь?
головой и, конечно, не признаюсь, что не могу смотреть эти телеигрушки,
особенно дисциплинированную команду на нашей стороне. Я ее уже видел в
зале суда. На языке оперативников это называется "обеспечением". То есть
некая группа обеспечения заранее подготавливает контингент людей, которые
занимают все места в зале. Разумеется, это исключительно доверенные лица,
стопроцентно советские, и сидят они с должным выражением лиц, все
отпущенные на процедуру расправы, три дня. Зал заполнен. Суд - нате вам,
заткнитесь - открытый, а для родственников и друзей, извините, нет места.
Оперативник получает зарплату, а властители общественных дум избавлены от
информации, которая может поколебать их регламентированный фрейдизм, -
отреагируешь сдуру и станешь невыездным. Доверенные же не ляпнут. У них
иммунитет с семидесятилетним стажем.
полном серьезе чешут! Они ему про Фому, а он им про Крему, и все довольны.
которая в джинсухе, она замужняя?
а остатки времени от "сегодня" нужно просто заспать. У меня есть свои
приемы, мобилизую их и через десяток минут перестаю слышать мир.
готов. Напротив, ощущение, будто сменился ритм и внутренний и внешний, и
не замедлился, нет, но стал естественным и соразмерным всему, чем он
определен и что им определено. И я вспомнил, когда было такое же однажды,
- это перед той ночью, чуть ли не тридцать лет начал, когда впервые шел
разбрасывать листовки с объяснением народу моему, куда его ведут
почитаемые им вожди. Уже тогда я догадывался, что народу это вовсе не
нужно, но это нужно было мне, чтобы хоть как-то оправдать свое
существование в мире, который видел порочным от корней. Да, я помню это
светлое и ровное настроение, оно было, как благодать, но только "как",
потому что хватило его только на один день и одну ночь, потому что
утренние газеты следующего дня со всех своих страниц заплевали мне все
глаза непоколебимым торжеством лжи. Чем талантливее были журналисты, тем
изощреннее они лгали; чем талантливее были поэты, тем искуснее они
прятались от жизни, а листовки наши словно канули в ночь.
воспроизводства, ошибками процесса всеобщей мутации. Мы были обречены не
только на лагеря, но и на отчаяние, мы испытали его в полной мере, и
кто-то не выжил. Сгорел.
Сегодня пробую это сделать так: нужно было отвести взор от целого и
увидеть целое в его частностях, и тогда, возможно, под ногами оказалась бы
масса конкретных дел, безусловно, правых или просто правильных, как то,
безусловно необходимое дело, на которое я иду сегодня ночью. Разве в те
далекие годы моей юности не нашел бы я применения своей энергии в частном,
но удостоверение чистом деле. Разве может существовать общество сколь
угодно порочное без оазисов добра и правды, где можно поселиться на
жительство и прожить, не приобщаясь к пакости системы?
несостоявшуюся возможность я все-таки до конца не примеряю к себе, к своей
судьбе, гнутому что фанатизм весьма свойствен мне, и вера в неминуемое и
уверенность в предопределенности путей неисповедимых - это мощное оружие
одиночества, когда, сражаясь с отчаянием или раскаянием, оно обязано
выстоять и утвердить себя среди прочих таких же одиночеств, измученных
сражением, и целесообразностью, и утилитарной пользой, - этот мой фанатизм
исключил с самого начала все прочие возможные варианты...
дескать, всей правды я не говорил, но зато и не лгал, а даже с некоторой
смелостью проговаривал маленькие правдежки, - другие и этого не делали...
Бог с ними!
Сегодня я льщу себе надеждой, что шишки, полученные мной от жизни,
способны обернуться френологическими шишками мудрости, ну, разве же не
мудрее я этих юных авантюристов, разве не имею я морального права
попытаться повлиять на их судьбу, хотя бы чуть-чуть изменить ее
направление, разве не ради этого я принимаю участие в их авантюре? Ведь
стоит же чего-то мой опыт, знание людей! И уж, во всяком случае, я ничего
не теряю, если мое вмешательство в их судьбу окажется неудачным и
бесполезным.
нынешнего спокойствия, и в конце концов Бог с ними, с причинами...
компенсирует недостаточность освещенности приморских кривых проулков, хотя
обилие зелени именно в проулках весьма затрудняет ориентировку. Улицы
небезлюдны, и я, неторопливо идущий в нужную мне сторону, не кажусь сам
себе крадущимся, хотя, в сути, крадусь, таково мое состояние, и оно мне не
противно, скорее, забавно, ловлю себя на улыбке, на некоторой
искусственности шага, пытаюсь ее преодолеть, но тогда мои шаги начинают
звучать вызывающе, и мне ничего не остается, как посмеиваться над собой и
сосредоточиваться на том, чтобы не сбиться с направления. А это не просто.
Только хорошо запомнившиеся ориентиры выручают меня.
выдерживаю время до секунды и лишь ровно в двенадцать начинаю выщупывать
автоматическую защелку на внутренней стороне калитки. Принцип ее работы
мне объяснен Валерой, и я справляюсь с ним довольно легко. Калитка
Володихин Дмитрий
Ильин Андрей
Гюго Виктор
Жюль Верн
Роллинс Джеймс
Каменистый Артем