на нужной цифре.
решетчатыми створами, выкрашенными в черный цвет. Мои часы, которые я
завела перед отъездом из гостиницы Монпарнас, показывали без чего-то
полночь.
безмятежный. Огни в нем были погашены и ставни, по-видимому, заперты. Я
отворила ворота, они не скрипнули, и поднялась по аллее, окаймленной
газоном. Мои ключи не входили в замки парадной двери. Я обогнула дом и
нашла черный вход.
открывая их одну за другой. Они были маленькие, большей частью выкрашенные
белой краской и, по-моему, обставленные уютно и удобно. На втором этаже я
обнаружила спальни. Они выходили в переднюю, наполовину белую, наполовину
некрашенную, потому что покраску стен не закончили.
знала, что это ее спальня, я себя не спрашивала. Все говорило о ней:
сумбур эстампов на стене, мебель, обитая дорогими тканями, большая кровать
с балдахином, в сборках из шелковой кисеи, которую ветер, ворвавшийся из
передней, когда я вошла, надул как корабельные паруса. Говорили о Мики и
теннисные ракетки на столе, и фотография какого-то юноши, повешенная на
абажур, и огромный плюшевый слон, рассевшийся в кресле, и фуражка
немецкого офицера, красующаяся на каменном бюсте, который должен быть
изображать крестную Мидоля.
выдвигать разные ящики, получив, против всякого ожидания, доказательство,
что эта спальня принадлежала мне. Я вынула из ящиков белье, вещи, не
имевшие для меня никакого значения, бумаги, которые я бегло просматривала
и бросала на ковер.
дело? Я знала, что позвоню Жанне. Я отдам в ее руки мое прошлое и будущее,
а сама лягу спать. И пусть она наводит порядок и разбирается, кто кого
убил.
пока я находилась в клинике. Указывали на это и огромные размеры платьев,
висевших в шкафу, и запах духов, застоявшийся в соседней ванной.
ничего, кроме мебели, кое-какого белья в комоде, халатика в сине-зеленую
клетку (на верхнем кармашке вышито: "До") и трех чемоданов, стоявших в ряд
у кровати.
Жанна привезла эти чемоданы с мыса Кадэ. В двух были вещи Ми, которые
Жанна от меня утаила. Если они находились в этой комнате, то потому, может
быть, что у Жанны не хватало мужества войти в комнату умершей. А может, и
не потому.
одежды, но зато лежали письма и бумаги, принадлежавшие До. Мне не
верилось, что это все, но я сказала себе, что, наверное, старикам Лои
отдали другие вещи их дочери, уцелевшие от пожара.
письма крестной Мидоля (она так и подписывалась) к кому-то, кого я сначала
приняла за Ми, потому что они начинались словами: "моя милочка", "carina"
(дорогая), "моя крошка". Читая их, я поняла, что хотя в них много
говорилось о Ми, обращены они к До. Возможно, у меня теперь было довольно
своеобразное представление об орфографии, но, по-моему, письма крестной
просто пестрели ошибками. Однако они были очень нежные, и от того, что я
читала между строк, у меня снова стыла кровь.
оказался в спальне Ми. Я позвонила в Нейи. Было около часу ночи, но Жанна,
должно быть, держала руку на телефонной трубке, потому что сразу ответила.
Прежде чем я успела сказать хоть слово, Жанна закричала, что она изнывает
от тревоги; на меня посыпались оскорбления вперемежку с мольбами. Тогда я
тоже крикнула:
угодно: удивление, признание. Наконец я сказала:
МОИХ бумагах. Затем взяла смену белья, которая принадлежала МНЕ, клетчатый
халатик и переоделась. Я сняла с себя даже туфли и босиком спустилась в
первый этаж. Единственное, что я оставила себе от "той, другой", были
перчатки, они-то были МОИМИ перчатками.
из бутылки. Затем я долго возилась с проигрывателем, пока не сообразила,
как он устроен. Поставила я что-то шумное. От коньяка я чувствовала себя
лучше, но побоялась пить еще. На всякий случай я взяла его с собой в
соседнюю комнату, где, кажется, было теплее, и улеглась там в темноте,
прижимая к груди бутылку.
где-то отворилась дверь. Спустя еще минуту в столовой смолкла музыка. Шаги
приближались к моей комнате. Жанна не зажигала света. Я увидела ее темный
длинный силуэт в проеме, ее рука легла на ручку двери - точный негатив
изображения той молодой женщины, что явилась мне солнечным утром в
клинике. Несколько секунд Жанна молчала, затем проговорила своим мягким,
глубоким и спокойным голосом:
началось с того, что Ми впоследствии называла (и слушателям, конечно,
полагалось смеяться) "счастливым случаем". Чек был похож на все другие
чеки, которые проходили через руки До с девяти утра до пяти вечера, не
считая сорокапятиминутного перерыва на завтрак. На нем имелась подпись
владельца текущего счета, Франсуа Шанса, и только когда До внесла выплату
в дебет, она прочла на обороте чека передаточную надпись на имя Мишель
Изоля.
товарок, и увидела по другую сторону стола кассиров девушку в бежевом
пальто, голубоглазую, с длинными черными волосами. До продолжала сидеть,
ошеломленная не столько появлением Ми, сколько ее красотой. Между тем
одному богу известно, как часто рисовала она в своем воображении эту
встречу: иногда она встречала Ми на теплоходе (на шикарном теплоходе!),
иногда в театре (куда До никогда не ходила), а однажды встретила где-то на
пляже в Италии (До в жизни не была в Италии). В общем, происходило это
неведомо где, в мире на грани сна, когда можно, засыпая, выдумывать без
оглядки все, что душе угодно.
рабочего дня, у стола, который До видела перед собой ежедневно вот уже два
года, воспринималась как нечто еще менее реальное, и все же не удивляла.
Однако Ми была так красива, так ослепительно хороша, она казалась таким
законченным воплощением счастья, что, увиденная воочию, развеяла все
прежние мечты.
подругу, До на поверку оказывалась выше ее по всем статьям: и ростом брала
(168 см), и примерным прилежанием (аттестат зрелости с оценкой "хорошо" по
всем предметам), и сметкой (она округляла капиталец Ми какими-то не вполне
ясными операциями на бирже), и отвагой (спасала крестную Мидоля во время
кораблекрушения, а Ми думала только о себе и утонула), и у мужчин До
пользовалась большим успехом (жених Ми, некий итальянский князь, за три
дня до их свадьбы предлагал руку и сердце бедной кузине - кошмарные
переживания), словом, До брала всем. И, само собой разумеется, красотой
тоже.
движения у нее были очень уверенные - спрятала врученные ей деньги в
сумочку, на миг сверкнула улыбкой и направилась к выходу из банка, где ее
ждала приятельница.
внутреннего сопротивления. Она говорила себе: "Я ее потеряю, я ее больше
не увижу. А если увижу, если наберусь храбрости с ней заговорить, она
снизойдет до улыбки и тут же забудет обо мне, равнодушно отвернется".
Сен-Мишель, в метрах пятидесяти от банка, когда они собирались сесть в
белую "MG", стоявшую в запрещенном для стоянки месте. Ми посмотрела, явно
не узнавая, но с вежливым интересом, на эту схватившую ее за рукав,
запыхавшуюся от бега девушку, которая, наверное, промерзла до костей.
вспомнила свою подружку детских лет и ответила: "Вот это здорово, что мы
так встретились". Говорить больше было не о чем. Попытку продолжить
разговор сделала сама Ми. Она спросила, давно ли До живет в Париже и
работает в банке, нравится ли ей эта работа. Она познакомила До со своей
приятельницей, грубо размалеванной американкой, которая уже уселась в
машину. Потом Ми сказала: