Чтение 13–й страницы книги ~Злые стволы~

Зубанов только ошарашенно вертел во все стороны головой. Такой прыти хоть от пьяных, но мирных на вид парикмахеров он не ожидал.

- Стоять! - приказал подымающийся с земли первый милиционер, вытаскивая из кармана наручники. Его напарник не вставал. Его напарник продолжал лежать на земле.

- А я-то здесь при чем? - удивился Зубанов.

- Я сказал - стоять! - повторил милиционер. - Стоять до выяснения, - и обшарил карманы задержанного.

Со стороны кустов появился старшина Один.

- Ушли, гады. Проходными дворами. Но, думаю, недалеко. Надо объявлять тревогу по району. Я их рожи хорошо запомнил.

"Влип, - понял Зубанов. - Теперь придется отбрехиваться за всех троих. Если их не поймают".

Второй милиционер наконец встал и выплюнул на землю с кровью четыре зуба.

- У, сволочи, что сделали! Зубанова болезненно ткнули под ребра концом дубинки и погнали к стоящей невдалеке машине

- Ну, все, мужик! Считай, доигрался, - угрюмо пообещал старшина.

Машина тронулась с места, поколесила по городу и остановилась возле отделения милиции. Но не того, где жил Зубанов. Похоже, милиционеры были залетные.

- Выходи! - скомандовал старшина. Зубанов вышел и шагнул на крыльцо. Помещение отделения ему рассмотреть не дали, потому что в тесном коридоре врезали несколько раз дубинками по почкам. Так, что потемнело в глазах. Видно, сильно он досадил милиционерам.

- Давай шагай!

Проштрафившегося задержанного провели в кабинет.

- Влип ты, мужик, - сказал милиционер в майорских погонах. - Оказание сопротивления при задержании, причинение телесных повреждений при исполнении, отягчающее алкогольное... Срок тебе светит, мужик.

- Это не я... - попытался возразить Зубанов.

- На моей практике еще никто не говорил, что это я. Все говорили - это он. Ладно, давай писать протокол.

Протокол писали долго и подробно.

- А может, все-таки ты? - участливо спрашивал майор. - Ты подумай. Чего тебя мучить дознаниями? Чистосердечное признание оно облегчает...

- Они же сами видели. Милиционеры.

- Видели, не видели. Ладно, давай подписывай.

Зубанов подписал. Теперь его должны были отправить в камеру.

- Стой, не туда, туда.

- А куда?

- На медицинское освидетельствование.

- А зачем меня освидетельствовать? Потерпевший не я, - выказал свои профессиональные познания Зубанов.

- А "в состоянии алкогольного опьянения" тоже не ты?

- В состоянии - я.

- Ну вот и топай.

Медицинский кабинет был расположен удобно. Здесь же, в отделении.

- Поднимите рукав рубахи, - велел врач. - Зачем рукав?

- Затем, что тебя не спросили, - ответил за врача майор.

- Вообще-то обычно берут из пальца, - задумчиво сказал подследственный.

- Давай закатывай рукав! Ты у нас не один! Зубанов закатал рукав. В кабинет вошло еще несколько медсестер. Застелили белыми скатертями столы. Разложили шприцы и разнокалиберные баночки-скляночки.

- Вы мне что, полостную операцию делать собираетесь?

- Освидетельствование.

- Дак я и так могу свидетельствовать, что пьян. Без этих кровопускательных методов.

- Нас интересует степень вашего алкогольного опьянения.

- Пишите: степень - в стельку.

- Поработайте кулаком, - попросила медсестра.

- По кому конкретно поработать? - переспросил Зубанов.

- Просто поработайте. Посгибайте и поразгибайте пальчики.

Пациент посгибал и поразгибал. После чего ему три раза продырявили вену и выкачали чуть не пол-литра крови, разлив ее по различным мензуркам.

Не понравилось Зубанову это освидетельствование. Активно не понравилось.

- Это лир вурдалаков, а не освидетельствование, - ворчал он. - Кстати, после сдачи такого количества крови положен бесплатный обед и два дня отгула.

- Ложитесь, - потребовал врач. И долго и тщательно проминал у него область живота.

- Вы так, на ощупь, выявляете степень моего опьянения? Пытаетесь прощупать водку? Так я ее вместе с бутылками не употреблял. Разливал, - не удержался, съязвил отставник полковник.

Врач промолчал. Ответил майор:

- Ты бы помалкивал. Ты себе и так срок намотал. Лучше не усугубляй.

- Завтра, возможно, мы отвезем вас в стационар. На пару дней, - предупредил, собираясь, доктор.

- Завтра у меня все степени выветрятся.

- Не Встревай, дурак, - оборвал его майор. - Счастья своего не понимаешь! Если они установят, что ты больной, мы тебя подчистую. Как инвалида. И на все четыре стороны.

- На все четыре я не против.

- Ну вот и не встревай. Делай, что велят! Потом Зубанова отвели в камеру. В отдельную. Как особо опасного преступника. Которому противопоказано общение с себе подобными нарушителями закона. Камера была маленькая, с голой лампочкой под потолком, с узкими деревянными нарами, без окна, умывальника и параши. Камера напоминала кладовку, из которой вынесли ведра и швабры.

- А другой, более населенной, камеры нет? Я компанию люблю, - на всякий случай спросил заключенный.

- От человек! - удивился майор. - Другие общей камеры как черт ладана боятся, чтобы их на четвереньки не поставили, а этот просится. У тебя, мужик, видать, полная интоксикация!

- Ну так нет?

- Камера есть. Да места в ней для тебя нет. Припозднился ты. Все койко-места разобрали. Ночь перетопчешься здесь. А завтра, глядишь, места освободятся.

Дверь захлопнулась.

И отставник полковник Зубанов остался один. Один на всем белом свете.

Новоиспеченный заключенный сел на нары и задумался. И чем больше он задумывался, тем к более неутешительным выводам приходил. К много более неутешительным, чем сулила ему статья за оказание сопротивления представителям органов правопорядка. По всем статьям выходило, что дело дрянь.

И, главное, совершенно ничего не было выпить. Чтобы хоть как-то облегчить свое бедственное положение.

Утром в камеру заглянул следователь.

- Ну что, готов? - спросил он.

- К чему?

- К чистосердечному признанию.

- Готов.

- Ну?

- Чистосердечно признаюсь, что ни хрена не виновен. И что жрать хочу.

- Значит, не въехал. Значит, будем работать дальше.

Следователь ушел.

Зубанов лег на нары и повернулся лицом к стене. И лежал минут сорок. Потом встал и что есть мочи забарабанил в дверь кулаками.

- Откройте! Мне в сортир надо! Надзиратель приоткрыл окно кормушки.

- Чего тебе?

- В туалет бы, - уже без напора, уже искательно попросил узник. - Сил нет терпеть.

- В туалет? В туалет через следователя.

- Но я не могу больше терпеть!

- Это твои проблемы, - и надзиратель попытался закрыть окошко.

- Тогда зовите следователя. Майор пришел сразу. Как будто ждал за стенкой.

- Ну что, признаем свою вину?

- Вначале туалет.

- Вначале показания, - и майор раскрыл папку с чистыми листами бумаги.

- Что писать?

- Что это ты ударил милиционера. "Это я ударил милиционера", - написал Зубанов.

- Э нет, так не пойдет, - скривился майор и скомкал бумажку. - Давай по полной форме: кто, когда, при каких обстоятельствах, по каким мотивам. Со всеми подробностями.

- Тогда вначале в туалет. И еще опохмелиться! Иначе не вспомню.

Майор внимательно посмотрел на заключенного.

- Ты или дурак, или, наоборот, очень умный.

- Тогда лучше дурак. С дурака взятки гладки.

- Напишешь - позовешь, - сказал майор, бросил на пол раскрытую папку и ручку и ушел.

"Все-таки им зачем-то нужны эти показания, раз они так прессингуют, - подумал Зубанов. - Неужели они действительно хотят меня упечь?"

А раз хотят - значит, упекут. Состав преступления - налицо. Телесные повреждения - на лице. Наверняка найдутся свидетели, подтверждающие официальную версию. И свидетели морального разложения подсудимого на почве беспробудного пьянства. То есть, выходит, я сам себя переиграл. Что они и учли в своих разработках. И выходит, из вольного алкоголика я превращусь в подневольного зека. Со всеми вытекающими последствиями.

Зубанов встал и снова заколотил в дверь.

- Ну, чего тебе опять?

- Скажите майору, что, если меня не отведут в туалет, я перестану давать всякие показания и объявлю голодовку.

- А если отведем?

- Тогда я подумаю.

- Ладно, отведите, а потом сразу ко мне в кабинет, - услышал узник голос майора.

Надзиратель захлопнул кормушку. И открыл дверь.

- Выходи.

Надзиратель был не один. Надзирателей было трое.

- Пошли.

"А "руки за спину" где?" - мельком удивился заключенный. И пошел по коридору.

- Направо. Еще направо... Туалет был необычный. В смысле обычный. С кабинками. И унитазами.

- Забирайся, - скомандовал провожатый.

- Вы что, так и будете... стоять? - спросил Зубанов.

- А что? Ты не баба, чтобы нас стесняться.

- Ну и черт с вами.

Зубанов спустил штаны и сел. Он сел и подумал, что это очень бескультурная тюрьма. Потому что человеку не дают даже по такому сугубо личному делу уединиться. И в то же время очень культурная. Потому что есть где уединиться.

Он отсидел положенное время и потянулся к бумаге. Бумага висела на вбитом в стену гвозде.

Зубанов внимательно посмотрел на гвоздь и все понял. В том числе то, что не понимал еще минуту назад.

В туалетах камер предварительного заключения не бывает бумаг, висящих на гвоздях. Потому что не бывает гвоздей. И значит, этот гвоздь торчит не в стене камеры предварительного заключения. И значит, эта камера предварительного заключения находится не в отделении милиции. И значит, эти милиционеры - не милиционеры.

И значит, он зря или, наоборот, не зря все это время гробил печень жуткими количествами алкоголесодержащей продукции.

А самое главное, он понял, что ему подарили шанс...

Зубанов захватил пальцами бумагу. Вместе со шляпкой гвоздя. И сильно потянул на себя. Гвоздь был вбит неглубоко и уже расшатан и потому поддался. Он завел бумагу за спину и уронил гвоздь в штаны.

- Все?

- Все.

- Ну тогда пошли.

Зубанов и его провожатые прошли по коридору. Но не в камеру. В следственный кабинет.

- Ну что, облегчил... жизнь? Теперь давай облегчим участь. Будешь писать?

- Буду.

Майор пододвинул бумагу и ручку.

"Я, Зубанов Григорий Степанович..." - написал полковник и огляделся по сторонам.

Кабинет был маленький. С зарешеченным окном. С сигнализацией на стекле. С единственным столом и двумя стульями. И с сейфом. Это очень важно, что с сейфом.

- Давай, давай. Пиши, - поторопил майор, посматривая в окно.

- А опохмелиться дашь?

- Дам. После того, как напишешь. Зубанов снова наклонился над бумагой. И стал писать. Писал он очень долго, чтобы максимально утомить внимание следователя. Часто останавливался, задумывался, перечеркивал написанное и просил новый листок.

Майор ему не мешал. Он сидел, навалившись спиной на стену, и курил. Майор знал, что подследственному, который решился на добровольные признания, лучше под руку не соваться, чтобы каким-нибудь неосторожным словом или действием не сбить с пути истинного. Майор курил и искоса поглядывал на множащиеся листы.

- Все, - сказал подследственный и отбросил ручку.

Майор быстро выпрямился, наклонился через стол, потянулся к стопке бумаг.

- А роспись?

- Где? - спросил подследственный.

- Вот здесь, на последнем листе.

- В каком месте?

- Вот здесь, - показал пальцем майор. Зубанов протянул руку к указанному месту и вдруг резко схватил следователя за запястье. И крутнул руку за спину. Майор был в очень неудачной позе - согнувшись дугой, животом и грудью над столом, и потому ничего не мог сделать. У него не было места для маневра.

Майора подвела жадность. Он слишком жаждал получить эту последнюю роспись. И в борьбе за нее пренебрег простейшим правилом безопасности.

- И что дальше? - хрипло спросил майор, распластанный лицом по столешне. - Дальше-то что?

- Дальше ты мне расскажешь, как отсюда выйти.

- Не дождешься! - сказал майор.

- Дождусь, - пообещал Зубанов и уткнул в шею майору гвоздь. Как раз на уровне сонной артерии. - Закричишь - убью. Мне терять нечего. Я спившийся алкоголик и нападающий на постовых милиционеров хулиган. Мне хоть так, хоть так сидеть.

- Так - лежать. За убийство милиционера - вышка!

- А ты уверен, что ты милиционер, а не самозванец? - спросил Зубанов, обшаривая карманы майора. - Что-то я не вижу твоего удостоверения.

- Дурак. Тебя же все равно вычислят.

- Где выход на улицу?

- Да пошел ты!

- Где выход на улицу?!

Зубанов сильнее нажал гвоздем. И почувствовал, как острие вспарывает кожу. Майор дернулся.

- Еще десяток миллиметров, и из тебя фонтаном брызнет кровь. Как из взрезанной свиньи.

Зубанов знал, что делал Людям не так страшна смерть, как ее форма. То есть то, как и чем его убивают. Смерть от ржавого туалетного гвоздя была очень противной смертью. И очень непрестижной смертью. Против направленного в лицо пистолета майор, наверное, мог бы выстоять. Но против гвоздя, на котором висела туалетная бумага и который вот-вот мог медленно войти в шейную артерию...

- По коридору налево. Там дверь с кодовым замком.