Но Вера Сергеевна все равно была счастлива, потому что многие не
возвращались из той мясорубки вовсе... И молодые снова зажили мирно и
счастливо, вот только детей у них почему-то долго не было.
демонстрации, октябрьский переворот... Родные Веры Сергеевны успели выехать
в Финляндию, но Александр Юрьевич покидать Россию отказался наотрез - он
по-прежнему работал на железной дороге и считал, что, какие бы политические
потрясения в стране ни происходили, поезда должны ходить, и желательно по
расписанию... Как ни странно, большевики однорукого инженера уважали - в
1921 году ему поручили курировать восстановительные работы в железнодорожных
депо Петрограда, а вскоре после этого Александр Юрьевич стал директором
Металлического завода и работал в новой должности настолько успешно, что
даже получил благодарность от самого Ленина... В 1924 году Бог наконец-то
дал супругам сына, которого назвали Юрием в честь отца Александра Юрьевича.
доме на Каменноостров-ском проспекте, держали домработницу и часто
устраивали шумные вечеринки для друзей и сослуживцев Александра Юрьевича,
которого на работе звали не иначе как гением...
веселее...". Одиннадцатилетний Юрочка радовал родителей, принося из школы
отличные оценки, три раза в неделю к мальчику на дом приходила учительница
музыки, и тогда в квартире Михеевых звучал старый дорогой рояль, оставшийся
еще с дореволюционных времен... Счастливая и веселая жизнь рухнула в
одночасье. Много позже Юрий Александрович узнал, что в его мать, по-прежнему
блиставшую красотой, но уже зрелой, чувственной, влюбился один крупный
партийный деятель... Вскоре Юрочка стал сыном "врага народа" - Александру
Юрьевичу припомнили и офицерские. погоны, и георгиевские кресты, а заодно
довесили обвинение в саботаже и вредительстве. Михеев-старший получил десять
лет без права переписки и сгинул навсегда в империи ГУЛАГа... Вера Сергеевна
осунулась и словно надломилась изнутри, вечеринок, разумеется, в квартире
больше не было, и пришлось Юрочкиной маме потихоньку распродавать
замечательную коллекцию картин, которую Михеевы собирали еще со времен
разрухи, выменивая у "бывших" полотна на продукты. Теперь осиротевшая семья
сама испытала на себе все прелести этого статуса.
"японскую шпионку". Больше Юрочка никогда мать не видел, и только много лет
спустя ему удалось установить, что незадолго до ареста Вера Сергеевна
написала, оказывается, заявление в милицию, в котором обвиняла в
изнасиловании того самого "влюбленного" в нее партийного деятеля...
товарища Молотова... Жизнь там была совсем не сахарной, а дети - они дети и
есть... В ноябре 1938 года пятнадцать человек из Юриного класса стащили
дорогую меховую шапку директора детдома, продали ее и закатили себе
настоящий пир, накупив карамелек, бубликов и молока... Воришек вычислили
быстро, было много криков и шума, но, в принципе, никому ничего не сделали.
Кроме Юры, а ведь он за эту шапку даже не подержался, только на "атасе"
стоял. Его как сына "врагов народа" осудили и направили в детскую трудовую
колонию в Стрельне - там когда-то располагался корпус графа Зубова... После
начала войны Юрия перевели во взрослую зону, почему-то в Казахстан, а там
Михееву повезло - его взял под свою опеку старый уголовный авторитет по
прозвищу Дядя Ваня. Дядя Ваня был вором-законником, он помнил традиции еще
дореволюционных блатарей, и к словам его прислушивалось даже лагерное
начальство.
- наверное, увидел что-то старый вор в пареньке, упорном и рассудительном не
по годам... Опять же оба книжниками были - Юрка-то к чтению еще со времен
счастливого детства пристрастился, а вот кто и когда Дяде Ване привил любовь
к литературе, так и осталось для Михеева загадкой... Старый вор о прошлом
своем вспоминать не любил, но изредка, под настроение, рассказывал пацаненку
о кровавых стычках в двадцатых годах между "урками", "жиганами" и "бывшими",
о том, как писался кровью воровской Закон, и о том, как посягнули на него
"польские воры", "автоматчики" и "суки"... (Суками тогда называли тех из
блатарей, кто шел на сотрудничество с властью, в том числе и тех, кто
согласился пойти в штрафные батальоны на фронт, - взяв оружие из рук
властей, эти воры ставили себя вне Закона, воровского Закона, разумеется.)
губка, а старый вор, словно понимая, что недолго ему осталось жить на
грешной и жестокой земле, радовался восприимчивости своего ученика...
Каждому мастеру на определенном этапе хочется передать кому-то накопленные
знания и опыт, а в своем деле Дядя Ваня был несомненно мастером... Нет, вор
не сюсюкал с Юркой, наоборот, он учил его жестко и без сантиментов. "Никогда
не давай себя в обиду - замочат, - часто повторял Дядя Ваня. - Самое главное
- никому не верь, никогда не жалуйся, ничего не бойся и ни о чем не
проси..." Странным он был человеком, этот "профессор воровской академии".
Дядя Ваня мог часами рассказывать о жуликах, ворах и разбойниках прошлого,
разбирать их приемы и стили и с таким же удовольствием обсуждал с Юркой
романы Достоевского и Толстого - лагерная библиотека была укомплектована
почему-то в основном классиками...
и тогда Михееву показалось, что он осиротел во второй раз... Юрка вернулся в
Ленинград, хоть и негде там ему было жить - квартиру Михеевых заняли,
разумеется. Но Юра и несильно горевал по этому поводу, в прошлую жизнь все
равно не было возврата...
стороне, но на свободе погулял недолго - в мае сорок шестого по-дурацки
попал в облаву на Сенном рынке, в кармане у него был старый офицерский
"Вальтер" без бойка и патронов, который Юрка таскал с собой исключительно
для блезиру... Этот дешевый понт обошелся Михееву нацепленным на него
внаглую разбоем, о котором Юрка и слыхом не слыхивал. После суда его
этапировали в Севураллаг, а учитывая происхождение из семьи "врагов народа",
засунули Юрку в спецлагерь, где выжить было очень трудно, потому как там
оседали настоящие "сливки общества"... Но ведь и Юрка был уже не тихим
интеллигентным мальчиком: жизнь превратила его в быстро взрослеющего
тигренка, который хорошо умел показывать зубки...
расставив ноги, стоял давешний бычок, тот, что первым поприветствовал
Ми-хеева в камере, свесившись с верхних нар.
убедительности поигрывал бицепсами - на левом синела какая-то армейская
татуировка. На самом деле этот мелкий рэкетир, судя по всему, попал в камеру
первый раз, и за его показной грубостью скрывался тщательно маскируемый
страх перед будущим...
бугая снизу вверх. - Ты волшебное слово сказать забыл.
блеснул неожиданно такой взгляд - бычка словно финкой по лицу полоснуло...
Он даже не понял, почему ему вдруг расхотелось взять этого старикана за
шкирку и хорошенько встряхнуть, чтоб знал свое место...
словно вздох удивления пронесся, а Юрий Александрович снова прикрыл глаза.
Он очень устал, последние двое суток спать ему не пришлось ни минуты... И
Михеев снова окунулся то ли в дремоту, то ли в воспоминания, которые
казались сном...
всякой твари было по паре, но основную массу зэков составили "враги народа".
Блатные называли их презрительно троцкистами-вредителями. Больше всего в
этих недавно еще вполне благополучных людях Юрку поражала готовность
предавать и пресмыкаться перед кем угодно - лагерной администрацией ли,
блатарями ли. Сломленные и забитые, "политические" быстро теряли
человеческий облик и никаких чувств, кроме презрения, у Михеева не
вызывали... Нет, не все они, конечно, были такими, но - подавляющее
большинство. Они стучали друг на друга за лишний кусок, отчаянно цепляясь за
жизнь, и почти каждый трогательно верил в то, что попал в лагерь по ошибке,
что "все исправится, когда "там разберутся""... Особняком держались
офицеры-фронтовики - эти были мужиками сильными и стояли друг за друга,
никому не веря. Юрка потянулся было к ним, но они блатаря в свою касту не
приняли. Да и не так долго пробыл Юрка в Севураллаге... С блатными Михеев
сначала жил мирно, они признали Юрку за своего и даже крестили вскоре, дав
ему погоняло Барон. Кличка эта возникла не случайно - хорошее воспитание,
полученное Юркой в детстве, наложилось на благоприобретенное блатное
пижонство и щегольство, а все вместе породило совершенно непередаваемую
манеру держаться и говорить: ни дать ни взять вор-аристократ, вроде тех, про
которых в старых лагерных песнях поют...
братство начал ревновать к его растущей популярности некто Беня Киевский -
он в паханах ходил, всегда с пристяжью <Пристяжь - воровская свита (жарг.).>
и не хотел делить ни с кем власть и популярность.
решил однажды Михеева "на место поставить", да только вышло-то по-другому...
Не надо было Бене руки распускать (тем более что между ворами это не по
понятиям было) - не вошла бы ему в горло заточка Юркина... Навсегда запомнил
Барон, как бился на полу в бараке у его ног в предсмертных конвульсиях Беня,
а Юрка молча ждал с заточкой в руке, когда кинется на него Бенина пристяжь.
Не кинулись...
раньше его прибытия, и Михеева с почетом встретил сам Иван Львов,
Шилова Юлия
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Корнев Павел