решетчатых окна. Турусов прильнул к стеклу и обомлел: вагончик толкали по
рельсам несколько крепких невзрачно одетых мужчин. Турусов расслышал чужую
незнакомую речь.
деревянный пол. Падая на спину, он выставил назад локти, чтобы смягчить
удар, и правым выбил прогнившую доску. Локоть ушел вниз.
заскочил парень лет двадцати пяти, светловолосый во всем клетчатом. Не
обращая внимания на Турусова, он жадно осмотрел все стены, потрогал
потолок, потопал по скрипящему полу, проверяя состояние досок. Потом стал
у окошка и кому-то помахал рукой.
возбужденно оглянулась, потом обняла парня и поцеловала его. Они о чем-то
заговорили, перебивая друг друга и спеша сказать как можно больше, словно
у них был введен особый комендантский час, после которого разговаривать
запрещалось.
границей оказаться!
сейчас его увидел, и что-то сказал ему, ехидно улыбаясь.
поглаживая парня по светлым волнистым волосам. - Кенгаракс. Очень
латфийская Латфия... Исвините, но это уше наш вагон.
Кенгаракс.
оно обладало магической силой и было ответом на все мировые вопросы.
на ржавых рельсах узкоколеек. И колеса этих вагончиков намертво приржавели
к рельсам, а из труб, которыми вагончики заглядывали в небо, валил дымок,
как из зимних избушек. Между вагончиками на натянутых веревках сушилось
белье. Какая-то женщина в пуховом платке шла с ведром к колонке, у которой
уже стояла маленькая очередь в пять-шесть человек. И к каждой входной
дверце вагончиков было пристроено деревянное крыльцо.
удивительно мягко и нежно произнес: "Кенгаракс".
обжитого, собрата. На соседнем белой краской было выведено: "169 ul. Раvla
i Кlаvdii". Светловолосый парень принес жестянку с краской и кистью
написал на бывшем вагончике Турусова "ul. Раvla i Klavdii, 170".
под которым стоял стол, несколько стульев и трюмо с высоким зеркалом.
стенам и окнам своего нового жилища. Прошло не меньше двух часов, прежде
чем она осталась довольна. Трюмо теперь окончательно стояло между двух
окошек с правой стороны, а свет на зеркало падал из двух окошек, тех, что
слева. В левом же углу поставили стол и два стула, а другие два стула
поставили рядом друг с другом в противоположном углу спинками к узкой
поперечной стенке. После этого парень и рыжеволосая женщина сели на
стульях рядом. Он с любовью, бережно взял ее ладонь в свою. И они
замолчали, замерли.
обозначать их парное молчание, их неподвижность... Потом ему стало не по
себе и он, спрыгнув на землю, неспеша пошел вдоль жилых составов.
Впереди, прихрамывая, шел лысоватый мужчина. Он что-то бурчал себе под
нос. Турусов поровнялся с ним и услышал чистую русскую речь. Лысоватый
шептал: "Боже мой, как хорошо! Как все прекрасно здесь! Какая
благодать!.."
глянул на случайного спутника.
рай! Живут люди, любят друг друга так, как нигде не любят. Каждый
остановил свой поезд и сделал его своим домом. Они же творят свою судьбу и
никакое общество им не помеха!
Какая? Где? Что он имеет в виду? Духовную пустыню, в которой мы живем?
Место действительно странное, и люди в нем... И название - КЕНГАРАКС... А
улица называется именами Клавдии и Павла... Явно русские имена.
Турусов.
(прозвучало с упреком) Эти люди, Клавдия и Павел, мать и сын-академик,
величайшие русские интеллигенты, подвижники новой жизни! Павел, сын
Клавдии, передал жителям Кенгаракса огромные суммы денег, все свои премии
и сбережения, которые сюда несколько раз привозила Клавдия, мать Павла,
святая старушка, искренне верующая в великую силу милосердия и
человеколюбия. А как все символично: русские интеллигенты отдают последнее
ради блага чужой нации! И не подумайте, что эти люди - жители Кенгаракса -
не оценили величайший душевный подвиг удивительной русской семьи! Они
установили недалеко от центральной водозаборной колонки маленькую каплицу
святой Клавдии и чтут ее, как свою благодетельницу. Жаль, что сам Павел,
сын Клавдии, еще ни разу не побывал в созданном с его помощью Кенгараксе.
Он очень далеко, и как настоящий русский интеллигент-ученый, до фанатизма
предан науке...
Турусов поежился, словно налетел холодный ветер.
вагончиков.
будто эти двое восстановили мир и процветание в какой-нибудь далекой
туземной стране. Турусов слушал уже не так внимательно, как по-началу.
перепаханного синезема.
часовенке. Там висела фотографическая икона в старинном окладе, под ней
горели свечи.
и тут его прошиб пот: с фотографической иконы на него глядело
действительно добродушное, светящееся смиренностью лицо Клавдии Николаевны
- старушки, ехавшей с ними в гостиницу "Факел" к сыну Павлу,
профессиональному деньгодобытчику.
воспоминания о том, как они втроем: Турусов, старушка и Радецкий, кушали
свежесваренную кашу в своем родном вагоне, а рядом, в противоположном от
служебного купе углу, стоял сопровождаемый груз, которого теперь лишились
и Турусов, и Радецкий.
она посетит каждый дом-вагончик и выслушает просьбы и трудности каждого
нашего жителя, чтобы потом выполнить все пожелания и сделать нашу жизнь
еще краше...
было. Я здесь вроде мэра-любителя. Пока нет Клавдии, я тоже собираю
просьбы и пожелания, записываю их аккуратно и потом отдаю нашей
заступнице. А она-то уж...
для тех, кто вчерашним живет...
горьковатый запах земли. Ветер освежил Турусова. Он отошел от каплицы,
стал на краю поля и увидел далеко-далеко на горизонте дома и деревья.
проваливаясь по колено в похотливо-болотное месиво, пошел через поле, к
домам и деревьям.
себя в жертву! Вы не перейдете этого поля!
поле перейдем!