заупрямится. Крупный козырь.
ничего мне больше не надо. А я человек. Мне надо! -- Он с тоской оглядывался
на дверь, за которой скрылись Никишины, не стремился приукраситься во мнении
следователя, просто рухнули все бастионы и прорвалось самое сокровенное. --
Надо, чтобы на свете кто-то свой был... от кого хоть не прятаться. Не то что
напарник, напарника проще заиметь... А тут свои, понимаете, свои! Вот они,
нашел я их, и они меня приняли, разве нет? Из моих рук пили, ели, в рот мне
смотрели, что я скажу... Только момента ждал, чтобы открыться... Почти
семья...
русло допроса.
свезешь. Я в колонии жил соответственно. По тамошним законам. Либо ты --
либо тебя. Чтобы выжить. Не знаю, насколько вы представляете...
подследственные, отбыв срок. Одна из тайных язв профессии: ловишь воришку --
получаешь после колонии ворюгу, сажаешь хулигана -- выходит бандит. Потому
особенно жалко сумевших "завязать", как Серов.
пришлось... А что еще я для них мог сделать, по-вашему? Что?! Сирые,
голодные. Игнат -- талантливый парень, значит, будет прозябать, жиреет одна
посредственность. А Афоня... Гражданин следователь, отдайте мне письмо!
примет? Зачем я ему?..
где-нибудь выплывет. На следствии, в суде. А ребята нахлебались горькой
правды под завязку. Хорошо, если ее сумеют переварить. Взвалить на них еще
альковные тайны родителей -- нет, это слишком. Не всякая правда
благотворна, от иной впору удавиться!
-- по светящимся сгибам. Лицо исказилось в гримасе, и Пал Палыч отвернулся.
Палыч недоглядел за допрашиваемым.
переутомился?
Для обоих отрава. И вообще, кому нужно знать? Адвокату, если захочет выжать
слезу? Или обвинителю для пафоса. "Глубокое моральное падение подсудимого,
не пощадившего собственного..."
по-нищенски держал на весу ладонь, прося письмо. Рука казалась дряхлой, как
весь он сейчас, но это она двенадцать дней назад бестрепетно всадила нож в
спину Серова. Легко представить, каким он был жестоким паханом в местах
отдаленных, как повелевал жизнью и смертью заключенных, душил остатки
достоинства и человечности. Он преподнес бы Никишиным свое прошлое живописно
и значительно -- умел красно говорить, умел подавать зло в обличье силы и
свободы. Серов -- успей он сделать это первым -- рассказал бы все, низменно
и страшно, с гадкими подробностями. И уже не отмылся бы Михеев от грязи
перед ребятами, перед Афоней. Не обрел бы сына. Вот что решило судьбу Серова
А. В., тридцати четырех лет от роду.
не узнает... Прощай, не пиши..."
перетряс четыре полки пыльных книг. "Не в этом суть, разумеется... просто
то, что выгодно преступнику, невыгодно нам... как правило".
Сергей Филиппович, -- взял Пал Палыч ручку.
на стол обрывки письма и ушел к Зине.
ощутил себя чем-то вроде пожарного. Когда горит и рушится дом, заботятся,
как бы не занялись соседние. А отстояв их, можно покопаться на пепелище: не
уцелело ли и там что-нибудь?