были студентами. Вовсе не было оговорено, что в отеле они должны являться
на танцы - они попросту являлись и уводили самых хорошеньких девушек от
пожилых и возмущенных кавалеров в белых фланелевых костюмах. Работать
приходилось только семь часов в сутки. Остальное время студенты рыбачили,
купались и бродили по лесным тропинкам, и Мартин вернулся в Могалис
умиротворенным и безгранично влюбленным в Маделину.
недели; затем страстные и ежедневно. Маделину на лето увезли в ее родной
город, близ границы Уиннемака с Огайо; город был крупнее Элк-Милза, родины
Мартина, насчитывал несколько маленьких фабрик, но был еще сильнее выжжен
солнцем и еще скучнее. Маделина вздыхала, разбегаясь по странице крупным
размашистым почерком:
как высоко я ценю все разговоры, которые мы с вами вели о науке, об
идеалах и образовании и т.д. Я особенно ценю их здесь, когда слушаю, как
эти погрязшие в тине провинциалы распространяются - о, это слишком ужасно!
- о своих автомобилях и о том, сколько им приходится платить служанке, и
так далее, и тому подобное. Вы мне так много дали, но ведь и я кое-что
дала вам, не правда ли? Не всегда же я бываю неправа, не так ли?"
права"! Бедная ты моя, бедная, милая".
слегка волновала молодая кассирша, школьная учительница из Висконсина,
хохотунья с изящными ножками, он так соскучился по Маделине, что ночью
лежал без сна, подумывая отказаться от работы и лететь к ее ласкам, -
лежал без сна иногда по нескольку минут.
разгоряченный грезами о Маделине. Двадцать минут спустя они обнимались в
тишине ее гостиной. Правда, еще через двадцать минут она уже отзывалась с
презрением о Клифе Клосоне, о рыбной ловле и о всех учительницах в мире,
но страстным его порывам уступила в слезах.
физиологии, пропедевтике, хирургии, неврологии, гинекологии и акушерству;
после обеда - посещай клиники, следи за изготовлением сред и стерилизацией
стеклянной посуды для Готлиба; обучай новичков обращению с микроскопом,
фильтрами и автоклавом; да прочитай иногда страничку, немецкую или
французскую, в научных журналах; и встречайся постоянно с Маделиной. Чтобы
всюду поспевать, Мартин подхлестывал себя в истерической гонке и в самый
разгар ее приступил к своей первой самостоятельной работе - к первой своей
поэме, первому восхождению на неисследованные вершины.
смешает кровяную сыворотку, взятую от этих иммунных животных, с бациллами
брюшняка, то бациллы погибнут. Но бациллы, как назло, стали бойко
размножаться. Он был смущен; решил, что сплоховал в технике; ставил опыт
снова и снова, работал до полуночи, просыпаясь на рассвете, чтобы
продумать свои записи. (Его письма к Маделине были написаны ужасающими
каракулями, однако в лабораторных записях он был аккуратен.) Когда он
окончательно убедился, что природа упорно поступает так, как ей не
полагалось бы, он с виноватым видом пошел к Готлибу и заявил:
вот не мрут. В теориях что-то неладно.
тетрадями по столу. - Вы чувствуете себя достаточно компетентным... гм...
чтобы нападать на догмы иммунологии?
Право, я проделывал всю эту музыку снова и снова, но приходил, как вы
можете убедиться, к тем же результатам. Я знаю только то, что получил из
наблюдений.
поступаете! Наблюдайте, и если наблюдение опровергает все чистенькие
принятые взгляды науки, - побоку их! Я очень рад, Мартин. Но теперь
разыщите "почему"; ищите, какой тут скрывается закон.
"гм". Когда злился, то называл его, как и всякого другого студента,
"доктором". Только в высокие минуты он удостаивал назвать его Мартином, и
юноша уходил окрыленный - искать и никогда не находить таинственное
"почему", скрывающееся за каждым явлением.
штамм [термином штамм в микробиологии пользуются для различения культур
микробов или образцов вируса одного наименования, но различного
происхождения] менингококка от интересного больного. Скучающий
регистратор, которому важно было только записать фамилию пациента, его
вероисповедание и адрес предприятия, где он работает, и которого ничуть не
волновало, если кто умирал или плевал на прекрасный сине-белый линолеум
или шлялся по городу, собирая менингококков, - лишь бы аккуратно занесены
были в книгу адреса, - надменно предложил ему подняться в палату "Д".
Мартин шел по длинным коридорам, мимо бесчисленных дверей, откуда
выглядывали сидящие на койках желтолицые старухи в бязевых рубашках, и
старался напустить на себя важный вид в надежде, что его примут за врача,
но достигал лишь того, что чувствовал крайнее замешательство.
(или, как он думал, что полагается) блестящему молодому хирургу, спешащему
на операцию. Он был так поглощен старанием походить на блестящего молодого
хирурга, что совсем заблудился и попал в крыло, отведенное под платные
палаты. Он опаздывал. Было некогда соблюдать и дальше внушительность. Как
все мужчины, Мартин терпеть не мог признаваться в своем невежестве,
спрашивая дорогу; нехотя остановился он у дверей палаты, где
сиделка-практикантка мыла пол.
из грубой синей саржи, громадный белый фартук и чепец, врезавшийся в лоб
круглой резинкой, - мундир, столь же неприглядный, как и ее ведро с
мыльной водой. Она вскинула на Мартина глаза с живою дерзостью белки.
пол (а нам вовсе не полагается мыть полы), потому что поймала меня с
папиросой. Она - старая карга. Если она увидит младенца, вроде вас,
разгуливающего здесь без дела, она возьмет вас за ухо и выведет вон.
учителя в нашем городке.
ребят на вокзале, показывающие друг другу язык, весьма не понравилась
серьезному молодому ассистенту профессора Готлиба.
практиканток учат, что первый долг сиделки - встать, когда она говорит с
врачом. Я хочу пройти в палату "Д" и получить, - да будет вам известно, -
штамм одного очень опасного микроба, и если вы будете любезны указать
мне...
дисциплине. Хорошо. Так и быть, встану. - Она выпрямилась. Каждое ее
движение было стремительно-ровным, как бег кошки. - Пойдите назад,
поверните направо, потом налево. Извините, если я вам надерзила. Но
посмотрели бы вы на этих старых хрычей-докторов, которым сиделки обязаны
угождать... По совести, доктор - если только вы, в самом деле, доктор...
прочь.
девушки. Он - выдающийся ученый, не оскорбительно разве, что он вынужден
сносить дерзости от практикантки - самой рядовой практикантки, худенькой и
невоспитанной девчонки, очевидно из Западных штатов. Он повторял свое
возражение: "Не вижу надобности доказывать это вам". Он гордился, что
проявил такое высокомерие. Он рисовал себе, как расскажет об этом Маделине
и добавит в заключение: "Я ей только сказал спокойно: "Уважаемая, не вам
же я буду объяснять цель моего посещения", - сказал, и она увяла".
должен был ему помочь, и брал у больного спинномозговую жидкость, -
девушка стояла перед ним, дразнящая, упрямая. Нужно было увидеть ее еще
раз и внушить ей... "Не родился еще тот человек, который мог бы
безнаказанно оскорблять меня!" - сказал скромный молодой ученый.
чем Мартин сообразил, что не подготовил сокрушающих слов, которые должен
был сказать ей. Бросив щетку, она встала с полу. Сняла чепец, и волосы
оказались у нее шелковистые, медового цвета, глаза голубые, лицо детское.
Она совсем не была похожа на служанку. Мартин мог представить ее себе
бегущей вниз по косогору, взбирающейся на стог соломы.
только... От мытья полов у меня характер портится. Я подумала, что вы
страшно милый, и простите, если я вас этим задену, но вы показались мне