Чтение 13–й страницы книги ~Экспансия

затянулся, приготовился говорить, но потом оборвал себя:

- Нет, пожалуй, я все-таки продиктую это, когда моя подруга станет
сервировать на кухне ужин.

- Там все слышно, Роумэн. Вы готовы пойти даже на то, чтобы она обо
всем узнала?

- Видимо, вы и так ее посвятили во все.

- Ни в коем случае. Вам будет трудно с женщиной, которая видела ваше
унижение.

- Хм... Разумно... Отведете ее на балкон... Как вы не верите мне, так
и я не верю вам...

Гаузнер вздохнул:

- Ее не приведут сюда, пока я не получу то, что должен получить. Это
условие.

- Что ж, уходите, Гаузнер. Но вы не сможете уничтожить запись нашего
разговора. Я согласился на все. Я готов на все. Но я ставлю одно
непременное условие: Криста должна быть здесь. Мужчина и женщина,
безоружные, - против трех вооруженных специалистов. Риска для вас нет
никакого. Так что сейчас вы, господин Гаузнер, просто-напросто мстите за
унижение, которое испытали давеча в Мюнхене, раскрыв мне все, что могли.
Ваше руководство не простит вам потери такого агента, как я. Все. Вон
отсюда, Гаузнер, вы мне отвратительны!

- Мальчики, - крикнул на кухню Гаузнер, побледнев еще больше. - Как
запись?

- Запись идет нормально.

- Ну и прекрасно. Сотрите пассаж джентльмена, пожалуйста. Он мешает
операции.

- Мальчики, - крикнул Роумэн, - как резидент американской разведки в
Испании, я не советовал бы вам делать этого. У Гаузнера есть руководитель
- он обязан знать все и слышать каждую нашу фразу. Да и потом я не стану
работать с Гаузнером в дальнейшем. Он омерзителен мне. Я сам выберу
человека, с которым смогу сотрудничать без содрогания, господин Верен'...
Да, да, мальчики, я обращаюсь именно к немецкому генералу Верену, имя
которого мне открыл Гаузнер... Так что поверьте: вы испортите выигрышную
для вас партию... Старый полуимпотент клюнул на вашу наживу: да, я люблю
Кристину, да, я готов ради нее на все, но всегда есть предел, который
человек - даже предатель - преступить не в силах...

_______________

' "Господин Верен" - один из псевдонимов генерала Гелена.

И в это время в прихожей зазвенел звонок.

Роумэн сорвался с места.

- Сидеть! - тихо сказал Гаузнер. - Сидеть, мистер Роумэн. Сидеть,
пока я не позволю вам встать...

Роумэн обмяк в кресле, впервые за всю жизнь ощутив живот, раньше он
никогда его не чувствовал - доска какая-то, а сейчас он сделался мягким и
по-старчески сдвинулся вниз.

Он услышал мягкие шаги, какой-то тихий вопрос, потом дверь отворилась
и воцарилась долгая тишина, только в висках гулко стучало и сердце ухало
вверх и вниз, подолгу застревая в горле, а после он услышал голос:

- Пол.

Это был ее голос, усталый, какой-то пустой, очень тихий.

- Крис.

- Это я. Пол.

- Иди сюда.

- Иду.

"Она чуть косолапит, - подумал Роумэн, - это так прекрасно: так ходят
маленькие, загребая под себя, когда только учатся держаться на ножках".

Криста вошла в комнату и остановилась возле косяка. За спиной стоял
высокий черноволосый человек, разглядывавший Роумэна со скорбным,
нескрываемым интересом; Роумэн видел его только одно мгновение, он сразу
погрузился в прекрасные, сухие, тревожные, любящие глаза Кристы. Она
сдерживалась, стараясь не разрыдаться, губы ее постоянно двигались, словно
она хотела сказать что-то, но не могла, будто лишилась дара речи.

- Иди сюда, человечек, - сказал Роумэн, - иди, маленький...

Криста ткнулась ему лицом в грудь; руки ее как-то медленно, словно ей
стоило огромного труда поднять их, скрестились у него на шее; ему
показалось, что они вот-вот разожмутся и упадут бессильно.

- Все хорошо, конопушка, - сказал он, - все прекрасно... Тебя никто
не обидел?

Она покачала головой; тело ее дрогнуло, но так было одно лишь
мгновение; Роумэн почувствовал, как напряглась ее спина. "Сейчас она
поднимет голову, - подумал он, - и посмотрит мне в глаза".

Кристина, однако, головы не подняла, откашлялась и сказала:

- Я... Мы привезли хамона, как ты просил... И две булки... И еще
кесо'... Самый сухой, какой ты любишь. И еще я попросила у Наталио десяток
яиц, чтобы сделать тебе тартилью.

_______________

' К е с о (исп.) - сыр.

- Иди, приготовь все это, - сказал он. - Я освобожусь минут через
двадцать. Даже раньше. И они уйдут.

Криста прижалась к нему еще теснее и покачала головой. По спине ее
еще раз пробежала дрожь.

- Ну-ка, выйдите отсюда, Гаузнер, - сказал Роумэн.

- Я погожу отсюда выходить. Мне приятно наблюдать. Вы действительно
очень подходите друг другу.

Роумэн почувствовал, как тело женщины стало обмякать. Он прижал ее к
себе, шепнув что-то ласковое, несуразное.

- Выйдите, повторяю я, - еще тише сказал Роумэн. - Неужели вы не
понимаете, что вдвоем умирать не страшно?

- Страшно, - ответил Гаузнер. - Еще страшнее, чем в одиночку.

- Ну-ка, идите ко мне, Гаузнер, - тихо сказал высокий из коридора. -
Вы нужны мне здесь.

Тот деревянно поднялся; лицо его враз приняло иное выражение: вместо
затаенного ликования на нем теперь была написана сосредоточенная
деловитость. Роумэн оглянулся - даже спина Гаузнера сейчас сделалась иной,
в ней не было униженности, подчеркнутой спортивным хлястиком ("Что я
привязался к этому хлястику, бред какой-то!"), наоборот, она была
развернутой, офицерской, только лопатки очень худые - карточная система,
маргарина дают крохи, да и те, верно, он себе не берет, хранит для дочери.

- Закройте дверь, Гаузнер, - так же тихо сказал Пепе. - Оставьте
мистера Роумэна с его любимой наедине.

Роумэн взял лицо Кристы в свои руки, хотел поднять его, но она
покачала головой; ладони его стали мокрыми. "Как можно так беззвучно
плакать, - подумал он, - так только дети плачут; сухие волосы рассыпались
по ее плечам, какие же они густые и тяжелые. Бедненькая, сколько ей
пришлось перенести в жизни!"

- Все хорошо, человечек, - повторил Роумэн. - Ну-ка, посмотри на
меня.

- Нет. Дай мне побыть так.

- Ты не хочешь, чтобы я видел, как ты плачешь?

- Я не плачу.

- Маленькая, нас рядом на кухне пишут на пленку, так что, пожалуйста,
погляди на меня и ответь: с тобой все в порядке?

Она подняла на него глаза, и в них было столько страдания и надежды,
что у Роумэна снова перехватило горло.

- Ты в с е знаешь про меня? - спросила она.

- Да.

- Ты знаешь, что я работала на них?

- Да.

- И ты захотел, чтобы я вернулась к тебе?

- Да.

- И ты знаешь, к а к я работала на них?

- Знаю.

- И ты не хочешь прогнать меня?

- Я хочу, чтобы ты всегда была со мной.

- Ты будешь жалеть об этом.

- Я не буду жалеть об этом.

- Будешь.

Он поцеловал ее в лоб, в кончик носа, легко коснулся пересохшими
губами мокрых щек, прикоснулся к ее губам, таким же пересохшим и
потрескавшимся, легонько отстранил ее от себя, но она прижалась к нему еще
теснее:

- Можно еще минуточку?

- Можно.

- Ты как аккумуляторчик - я заряжаюсь подле тебя.

- А я - от тебя.

- Я никогда и никого не любила.

- Ты любишь меня.

- Нет, - сказала она чуть громче, и он удивился тому, как громко она
эта сказала. - Просто мне с тобой надежно. Не сердись, это правда, и
теперь ты можешь сказать, чтобы я убиралась отсюда вон.

- Зачем ты так?

- Я не могу тебе врать. Вот и все.