Чтение 13–й страницы книги ~Тайна старого Холандца~

фигуру и чуть полноватые формы женщины в расцвете лет.

- И давно вы увлекаетесь живописью, мадам?

- Среди такого множества картин трудно удержаться от искушения самой
взяться за кисть. В особенности если муж ничем, кроме живописи, не
интересуется, - уклончиво ответила она. - Конечно, не мне тягаться с
великими мастерами, чьи полотна постоянно у меня перед глазами. Я могу
позволить себе лишь абстрактную живопись. Только, ради бога, не спрашивайте,
что означает моя мазня...

Мегрэ внимательно прислушивался к ее речи, стараясь не упустить малейших
нюансов.

- Вы родились в Ницце?

- И об этом вам известно?

И тут, пристально глядя ей в глаза, он нанес хорошо рассчитанный удар.

- У меня есть любимые места в этом городе, например церковь святого
Репарата.

Она не вздрогнула, не покраснела, но по каким-то неуловимым признакам он
понял, что попал в цель.

- Я вижу, вы хорошо знаете город...

Одно упоминание о церкви святого Репарата вызывало в памяти старую Ниццу,
узкие улочки, куда почти никогда не проникает солнце и где круглый год на
веревках, протянутых между домами, сушится белье.

Теперь он был почти уверен, что она родилась именно там, в этих кварталах
бедноты, где в полуразвалившихся домишках ютится по пятнадцать-двадцать
семей в каждом, а на лестницах и во дворах кишмя кишит детвора.

Ему показалось даже, что между ними установился своеобразный молчаливый
контакт, словно на глазах у мужа, от которого все эти тонкости начисто
ускользнули, они обменялись тайным масонским приветствием.

Комиссар Мегрэ был большим человеком в уголовной полиции, но вышел он из
народа.

Мадам Йонкер жила среди картин, достойных Лувра, одевалась у дорогих
портных, устраивала роскошные приемы в Манчестере и Лондоне, носила
бриллианты и изумруды, но выросла она на мостовых старой Ниццы, под сенью
церкви святого Репарата. И Мегрэ не удивился бы, узнав, что она когда-то
торговала цветами на площади Массена.

Оба поняли это и, поняв, вошли в новую роль - теперь за репликами,
которыми они обменивались, скрывалось нечто совсем иное, и эти невысказанные
слова не имели ни малейшего отношения к отпрыску голландских банкиров.

- Великолепное ателье! - сказал Мегрэ. - Ваш супруг оборудовал его для
вас?

- Нет, что вы! Он строил этот дом еще до знакомства со мной! В те времена
у моего мужа была в подругах настоящая художница. Ее полотна до сих пор
выставляют в картинных галереях. Он истратил на нее кучу денег, и я
спрашиваю себя иногда, почему он на ней не женился? Может, она была уже не
так молода? Что вы на это скажете, Норрис?

- Сейчас уж не помню...

- Вы только полюбуйтесь, как он воспитан, как деликатен!

- Но, мадам, вы не ответили на мой вопрос, давно ли вы увлекаетесь
живописью?

- Не очень... несколько месяцев...

- И большую часть времени вы проводите здесь, в ателье?

- Да. О, это настоящий допрос! - воскликнула она в шутливом тоне. - Судя
по тому, как вы спрашиваете, вы плохо знаете женщин. Ведь я хозяйка в этом
доме. Спросите меня, чем я была занята вчера в это время - вряд ли я отвечу.
Я, надо вам сказать, большая лентяйка, и мне кажется, что у лентяев время
бежит куда быстрее, чем у занятых людей. Большинство, правда, считают, что
наоборот... Просыпаюсь я поздно, люблю понежиться в постели; пока встану,
пока поболтаю с горничной, а там кухарка приходит за распоряжениями...
Глядишь, уже обедать пора, а я еще толком не проснулась.

- Вы слишком разговорчивы и откровенны сегодня, - заметил Йонкер.

- Хм, я до сих пор и не подозревал, что можно рисовать по вечерам... -
сказал Мегрэ.

На этот раз супруги явно переглянулись. Голландец нашелся первым.

- Импрессионисты - эти фанатики солнца - возможно, согласились бы с вами,
а вот модернисты предпочитают искусственное освещение. По их мнению, оно
обогащает палитру множеством полутонов и оттенков.

- Так поэтому, мадам, вы и рисуете ночами? - повторил Мегрэ свой вопрос.

- Смотря по настроению...

- Бывает, что настроение приходит после ужи* на, и вы простаиваете у
мольберта до двух ночи, - не унимался комиссар.

- От вас решительно ничего не скроешь, - мадам Йонкер произнесла это с
вымученной улыбкой.

Мегрэ кивнул на черный занавес, которым была задернута застекленная
стена, выходившая на авеню Жюно.

- Занавес, как видите, закрывается неплотно. Я уже говорил вашему мужу,
что на любой улице среди жильцов найдется хоть один, страдающий бессонницей.
Интеллигенты в таких случаях читают или слушают музыку, ну, а люди попроще
сидят у окна...

Теперь Йонкер полностью передавал слово -жене, словно чувствуя, что почва
ускользает у него из-под ног. Пытаясь скрыть тревогу, он прислушивался к
разговору с напускным безразличием и пару раз даже отходил к окну,
погружаясь в созерцание панорамы Парижа.

Небо все больше прояснялось, на западе сквозь облака уже проглядывало
заходящее багровое солнце.

- В этих шкафах вы храните свои полотна? - спросил Мегрэ.

- Нет... Хотите в этом убедиться?.. Не стесняйтесь, я все понимаю, такая
уж ваша служба?

Она открыла один из шкафов: он оказался довер' ху набит рулонами бумаги,
тюбиками масляных красок, какими-то склянками и коробками.

Все было в полном беспорядке, как и на столике. Зато во втором шкафу
лежали лишь три холста с подрамниками, на которых еще сохранились этикетки
соседнего магазина на улице Лепик.

- Вы разочарованы? Ожидали увидеть здесь человеческий скелет? - сказала
мадам Йонкер, намекая, очевидно, на известную английскую пословицу,
гласящую, что в каждом доме есть свои тайны - "свой скелет в платяном
шкафу".

- Для скелета нужен покойник, а Лоньон пока еще не отдал богу душу в
Биша, - нахмурившись, возразил Мегрэ.

- О ком это вы говорите? - спросила мадам Норрис.

- Об одном инспекторе... А скажите, мадам, вы уверены, что в тот момент,
когда раздались выстрелы, точнее говоря, три выстрела, вы находились в своей
комнате?

- А не кажется ли вам, господин Мегрэ, - не выдержал Йонкер, - что на сей
раз вы зашли слишком далеко?..

- В таком случае ответьте на этот вопрос сами. В самом деле, ваша супруга
посвящает часть своего времени живописи, чаще всего она рисует по вечерам и,
случается, проводит в ателье чуть ли не всю ночь. Но странное дело - здесь
почти пусто: ни мебели, ни картин...

- Разве во Франции есть особый закон о том, как художникам надлежит
обставлять студии? - поднял брови голландец.

- Где вы видели студию, в которой не было бы ни одного полотна,
законченного или незаконченного? Хотелось бы знать, мадам, что вы делаете со
своими картинами?

Она с надеждой посмотрела на мужа, как бы предоставляя ему самому найти
подходящий ответ.

- Поймите, Мирелла вовсе не считает себя художницей...

Мегрэ впервые услышал ее имя.

- К тому же она весьма взыскательна к себе и обычно уничтожает картину,
не окончив ее...

- Минуточку, господин Йонкер... Еще один вопрос - знаю, что надоел, но
такой уж я дотошный. Мне случалось бывать в мастерских художников... Так вот
скажите - как они уничтожают неудавшиеся картины?

- Ну, разрезают их на куски, потом сжигают или выбрасывают в мусорный
ящик.

- А до этого?

- То есть как "до этого"? Я вас не понимаю...

- Неужели? Такой знаток, и не понимаете! А подрамники? Что, их тоже
каждый раз выбрасывают? У вас, наверное, так - ведь в этом шкафу три
новехоньких подрамника.

- Моя жена раздает иногда свои картины друзьям, те, которые ей более или
менее удались...

- Не те ли, за которыми кто-то приезжает по вечерам?

- Когда по вечерам, когда днем. Какая разница?..

- Стало быть, вашей супруге картины удаются гораздо чаще, чем она
говорила только что...

- Иногда увозят и другие картины - у меня их много!

- Я вам еще нужна? - спросила мадам йон-кер. - Может быть, спустимся
вниз? Выпили бы кофе или чаю?

- Благодарю, мадам, только не сейчас. Ваш супруг любезно согласился
показать мне свой дом, но до сих пор не сказал, что находится за этой
дверью, - Мегрэ указал на темную дубовую дверь в глубине ателье. - Как
знать, не обнаружим ли мы там сохранившиеся образцы вашего творчества?

Атмосфера накалялась: казалось, что даже воздух в комнате наэлектризован.
Голоса звучали приглушенно, отрывисто.

- Боюсь, что нет, господин Мегрэ, - сказал Йонкер.

- Вы уверены?

- Да, уверен. Долгие месяцы, а то и годы прошли с тех пор, как я в
последний раз отпирал эту дверь. Когда-то это была комната женщины, о
которой вам уже говорила жена. Ну, той самой художницы... Там мы... она,
одним словом, она любила отдохнуть там, в перерывах между работой...

- Ах, вот как! И теперь комната стала для вас неприкосновенной святыней!