еще судорожно сжимала человека-обезьяну; но после некоторых усилий Тарзану
удалось освободиться из мощных тисков и спрыгнуть на землю.
тот момент, когда Тарзан благополучно достиг земли, они спокойно отошли в
сторону и углубились в лес в поисках пищи. Тика пошла за ними, видимо, забыв
все, кроме своего балу и того обстоятельства, что перед своим досадным
приключением она нашла на дереве искусно скрытое гнездо с тремя свежими
большими яйцами. Тарзан в свою очередь тоже не проявил особого интереса к
битве, которая уже закончилась, и медленно побрел к маленькому болоту, куда
обезьяны его племени ходили на водопой. Странно было то, что он на этот раз
не издал победного клича над трупом поверженного врага. Вероятно потому, что
Хиста в его глазах не была зверем. Слишком уж отличалась она во всех
отношениях от остальных обитателей джунглей. Впрочем, Тарзан не раздумывал
об этом. Он знал одно: он ненавидел Хисту!
недавний бой со змеей. Странным казалось ему то, что Тика добровольно
кинулась в объятия отвратительного чудовища. Что ее двинуло на это? И почему
сделал он то же, что сделала Тика? Ведь Тика не принадлежала ему, также и
балу Тики? И Тика, и балу принадлежали Тогу.
голову, он не мог объяснить своего поведения. Он считал это таким же
непроизвольным поступком, как и то, что он даровал жизнь старику Гомангани.
Тут же лежали остатки прежнего, разодранного в клочья когтями и зубами
Шиты-пантеры. Лишь небольшая часть веревки лежала на траве, потому что
свирепой кошке не удалось освободиться из аркана, и она унеслась в джунгли с
петлей, болтавшейся вокруг ее пятнистой шеи, и с концом веревки, задевавшим
за кусты.
от стягивавшей шею петли и жуткий рев, в котором слышны были ненависть, гнев
и страх. Он улыбнулся, воскресив в памяти картину позорного бегства зверя.
Но он жаждал сейчас новых побед и потому быстро приводил в порядок свой
аркан.
Человек-обезьяна мечтал, что сам Нума-лев попадется в аркан. Он чувствовал
себя великолепно, и голова его работала так же быстро, как и руки.
Великолепно чувствовали себя и обезьяны племени Керчака, бродившие
поблизости в поисках пищи.
сцены из недавнего прошлого. Сладостный процесс насыщения доставлял им
бессознательную радость. Потом они уснут -- в этом заключалась их жизнь, и
они наслаждались ею не меньше, чем мы с вами -- так же, как наслаждался ею
Тарзан. Возможно даже, что жизнь ощущалась ими полнее и радостнее, чем нами,
так как диким зверям в джунглях незнакомы наши порывы к неведомому, наши
отклонения от законов природы. А что может доставить больше счастья, больше
удовольствия, чем исполнение своего предназначения?
противоположном конце луга в поисках пищи. И Тика, и мрачный Тог перестали
теперь относиться с недоверием к Тарзану и не боялись больше за своего
первенца, когда Тарзан подходил к нему. Разве человек-обезьяна не кинулся
навстречу верной смерти, чтобы спасти Газана от когтей и зубов Шиты? Разве
не ласкает он детеныша и не нянчится с ним почти с материнской нежностью? Их
опасения исчезли, и Тарзану приходилось теперь неоднократно выполнять роль
обезьяньей няньки -- занятие, которое никогда не теряло своей прелести, так
как в Газане он видел неисчерпаемый источник нежданных откровений и
интересных развлечений.
пригодится потом, когда ему более всего потребуется быстрота и умение лазить
на деревья. Взбираясь на дерево, под которым сидел Тарзан, на высоту 15--20
футов, Газан быстро подтягивался на руках и осторожно опускался на нижнюю
ветвь посидеть на ней и немного отдохнуть; затем, гордый своими успехами,
спускался на землю и снова карабкался наверх. Иногда и даже сравнительно
часто (ведь он был обезьяной), его внимание отвлекалось жуками, червями и
крохотными полевыми мышами, и он бегал тогда за ними; ему удавалось иногда
поймать жука; но никогда не мог он настичь полевую мышь.
лужайке, схватив ее своей крохотной лапкой и выдернув другой конец из рук
Тарзана. Тарзан вскочил, быстро погнался за детенышем и стал ласково звать
его обратно.
Тика взглянула на них и, увидев бегущего Газана и преследующего его
человека, оскалила клыки и ощетинилась; но узнав Тарзана, успокоилась,
повернулась к нему задом и углубилась в поиски корма. Тарзан догнал балу.
Газан отчаянно пищал и визжал, когда человек схватил его, но Тика даже не
взглянула на них. Она теперь не боялась за своего первенца, когда тот играл
с Тарзаном. Разве не спас Тарзан ее балу дважды от смерти?
все время был настороже, так как шаловливый балу только и ждал удобного
случая, чтобы снова украсть веревку.
чем когда-либо. Он подарил Газану остатки прежнего аркана. Это была полезная
игрушка: Тарзану хотелось передать детенышу свои познания, чтобы тот со
временем мог ими воспользоваться. Врожденная способность к подражанию
поможет крошке усвоить приемы обращения Тарзана с его любимым оружием.
с ребячьим восторгом кружился по поляне с болтающейся сзади него веревкой.
хотелось испытать пригодность нового аркана. Он все время думал о Газане.
Детеныш уже давно полюбился ему. В начале просто потому, что он был
детенышем Тики. Затем он ему стал нравиться сам по себе. У Тарзана сказалась
живая душевная потребность излить на ком-нибудь свою любовь -- стремление,
свойственное всем представителям человеческого рода. Тарзан завидовал Тике.
Правда, Газан проявлял к своему безволосому приятелю несравненно более
горячие чувства, чем к угрюмому отцу, но во всех серьезных случаях жизни,
когда ему было страшно или больно, или он чувствовал голод, детеныш прежде
всего бежал все-таки к Тике и у нее искал зашиты и приюта. И Тарзан тяжело
переносил свое одиночество и страстно жаждал найти существо, которое искало
бы только у него защиты и приюта.
племени, самец или самка, имела любимое и любящее существо. Тарзан не умел
точно выразить свои мысли; он только знал, что жаждал того, в чем ему было
отказано -- жаждал чувства, которое связывало Тику с ее балу. Он завидовал
Тике желал иметь собственного родного балу.
джунглей, около мрачных утесов, где не чувствовался даже полуденный
тропический зной, в тени густого кустарника находилось логовище Нумы-льва и
Сабор-львицы. Тарзан часто заставал их там. Он видел, как играют вокруг них
маленькие шаловливые детеныши. И молодая лань пасется вместе с Барой-оленем.
И Буто-насорог тоже имеет безобразного, крохотного балу. В джунглях все
имели своих балу, все, кроме Тарзана.
уловили запах дичи, ход его мыслей сразу переменился. С кошачьей ловкостью
вскочил он на сук дерева, раскинувшегося над водопоем. Здесь утоляли жажду
тысячи диких обитателей этих диких джунглей.
кровожадных охотников, которые ожидали у водопоя появления добычи. Не раз
орошали кровью своих жертв его пышную листву Тарзан-обезьяна, Шита-пантера и
Хиста-змея...
Мощные клыки и свирепый нрав служили Хорте защитой против самых страшных,
голодных и сильных зверей в джунглях.
сильнейшего врага, если только тот был съедобен. Как в битве, так и в
утолении голода, человек-обезьяна проявлял даже большую дикость, чем
страшные звери джунглей. Он не знал чувства страха и не щадил никого, за
исключением тех случаев, когда таинственная, неведомая сила останавливала
уже занесенную над жертвой руку -- сила, которую он не мог постичь, так как
не знал ни своего происхождения, ни тех таинственных нитей, которые
связывали его с цивилизацией и гуманностью.
нового аркана на шею зверя. Лучшей пробы для веревки нельзя было и
придумать. Свирепый вепрь кидался из стороны в сторону; но, несмотря на все
свои старания, ему все же не удалось освободиться от крепко стягивавшей его
шею петли. Конец аркана Тарзан привязал к дереву.
громадного дерева. Тарзан, выждав время, прыгнул на землю. В руке он сжимал
свой длинный охотничий нож. Не одну услугу оказал ему этот надежный товарищ
с тех пор, как помог ему расправиться с Болгани-гориллой.
было совершенным безумием. Так могло казаться всякому, кто знал Хорту лишь
по наслышке, а Тарзана и вовсе не знал.
Отвратительные глубоко сидящие глаза зверя сверкали как уголья. Он тряхнул
своей огромной головой.
Даже твоя туша воняет, но она жирна и вкусна. Я сегодня буду есть твое
сердце, обладатель самых мощных клыков! Пусть мое сердце станет таким же
Сертаков Виталий
Николаев Андрей
Лукьяненко Сергей
Березин Федор
Соломатина Татьяна