Чтение 121–й страницы книги ~Волоколамское шоссе~

полка, молчание начальника штаба - вызывало мысль: разбиты!

Вскоре к гостям присоединился сотоварищ спящего, комиссар полка, крепыш
Хайруллин, полутатарин-полурусский, мой давний знакомый по Алма-Ате.
Потеки крови, почти не почерневшей на морозе, испятнали его полушубок. Я
невольно воскликнул:

- Что с тобой?

- Ничего, Гнедка подо мной убило.

Подойдя к столу, Хайруллин без приглашений, по-хозяйски отрезал
изрядный кусок колбасы, наложил толстый слой масла на ржаную горбушку.

- Отходим, Момыш-Улы, - прожевывая, говорил он. - С нами тут двести
штыков. Да и раненых еще полстолько. Я у тебя реквизировал варево из
кухонь. Приказал накормить своих людей. Прежде всего раненых.

- И хорошо сделал.

- Насилу, Момыш-Улы, до тебя добрались. Шли и спотыкались.

- Да ты сядь!

- Некогда, брат. Работенки еще невпроворот.

Он посмотрел на мерно дышавшего полковника. Я сказал:

- Когда он лег, то велел через пять минут позвонить генералу, сообщить,
что находится здесь.

- Я уже позвонил. И для раненых вызвал машины из санчасти. Не буди.
Дадим часок поспать. А я...

Комиссар отрезал еще колбасы, опять выискал горбушку в груде хлеба,
обратился к Дормидонову:

- Знаю, Дормидонов, ноги гудят, но айда со мной!

Немедленный отклик:

- Есть!

Я спросил:

- Далеко ли?

- Туда, где сейчас по штату положено нам быть. Обратно в лес по своим
следам. Собирать людей. Еще к тебе наведаюсь. Посидим, братки, все вместе,
будем гонять чаи. Только давай погорячей!

По телефону я проведал Филимонова, потом позвонил Заеву:

- Семен, что у тебя слышно?

Заев мне обрадовался.

- Товарищ комбат, слава богу, вспомнили. А то я тут уже песенку пою.

- Какую еще песенку?

- Какую? - Своим сиплым басом Заев воспроизвел заунывные причитания
беспризорника: - Позабыт, позаброшен с молодых ранних лет...

- Брось чудить! Говори дело!

- Скучновато, товарищ комбат. Тишь. И морозец донимает. - Заев снова
пошутил: - Вот вы немного взгрели, на сердце потеплело.

- Ночку перемайся, - сказал я. - А утром будет видно. Уразумел?

- Понятно, товарищ комбат.

Неожиданно в трубке раздался еще чей-то голос:

- Момыш-Улы, ты?

- Я. Кто говорит?

Выяснилось, что со мной разговаривает командир полка майор Юрасов. В
лесу он подключился к телефонному шнуру.

- Момыш-Улы, как к тебе дойти?

- Держитесь провода. Идите смело. На немцев не нарветесь.

Примерно час спустя Юрасов с полковым инженером-капитаном оказались у
меня. Я вытянулся перед своим командиром. Мягкий, впечатлительный, он
подавленно молчал. Инженер произнес:

- Плутали, плутали... Уже не чаяли, что выйдем.

- С кем вы, товарищ майор? Я распоряжусь накормить.

Темная краска проступила на щеках Юрасова. Он ничего не ответил.

- Вдвоем?

Юрасов лишь кивнул. Я ни о чем больше не спросил, ни словом, ни лицом
ничего не выразил. Вдвоем - этим сказано все. Командир полка был куда-то
откинут вихрем боя, потерял свой полк, потерял штаб, бродил почти до
полуночи в лесу, из своих нашел одного лишь инженера. Думается, это было
возмездием за вину: обязанный строить оборону по-панфиловски, по-новому,
Юрасов, как и раньше я замечал, этим не загорелся, исполнял без веры,
душой находился еще во власти прежней тактики. Ему отомстила
половинчатость.

Юрасов увидел Исламкулова.

- Ты с ротой?

- Привел, товарищ майор, двадцать человек.

Юрасов опять промолчал. Раздевшись, сняв шапку, открыв свой смятый
светлый ежик, он присел к столу, придвинул поданную Вахитовым тарелку,
стал жадно есть.

Два часа ночи. Пустует мое кресло-раскладушка. Воинский такт, уважение
к старшим по званию не позволяют мне прикорнуть там. Обойдя затихшую
деревню, вернувшись к себе, дремлю на полу, на том самом месте, где лежал
проснувшийся давно полковник.

- Разрешите войти.

В дверях - незнакомый лейтенант.

- Товарищ командир батальона! Вас вызывает штаб армии.

Я уже знал, что под боком у меня, в Горюнах, развернулся промежуточный
армейский узел связи, откуда побежали провода к левому флангу армии.

Подымаюсь. Тотчас поднимается Бозжанов. В последние часы, с той минуты,
как я вернулся от Панфилова, Бозжанов не покидает меня. Его не зовешь, он
все-таки идет.

Шоссе уже пустынно. Кажется, все замерло в эту глухую пору ночи. Лишь
иногда, как предупреждение, вдали прокатывается пушечный выстрел.

Лейтенант ведет в избу. Там на миг ослепляет, заставляет зажмуриться
яркий электрический свет. У стены поставлен коммутатор. С наушниками сидят
телефонисты. Мне подают трубку помассивнее, побольше, чем привычная.

- Говорите.

Сразу же из мембраны слышится:

- Товарищ Момыш-Улы?

Узнаю глуховатый голос Панфилова. Впрочем, он неожиданно звучен,
усилен. Приходится чуть отдалять трубку от уха.

- Да. Слушаю вас.

- Как дела, товарищ Момыш-Улы?

- Пока, слава богу, тишь. Люди на своих местах.

- Я говорю от большого хозяина. Здесь находится и товарищ Звягин, и
тот, кто является его начальником. Вы меня поняли?

- Понял.

- Доложите подробно, что у вас делается.

Сообщаю: пришел лейтенант Исламкулов с двадцатью бойцами, которые,
находясь на кухне, винтовочными залпами встретили немцев.

- Как то есть на кухне? Расскажите.

Принимаюсь докладывать о группе Исламкулова. Панфилов требует
подробностей. Странно: сидит у командующего армией, которому подчинены
несколько дивизий, и заинтересованно расспрашивают о действиях двадцати
человек.

- Передайте товарищам гвардейское спасибо... Ядрово у немцев?

- По-видимому.

- Так... Дальше.

- Сидит у меня майор Юрасов. Отбился от своих. Отошел почти в одиночку.
Отстреливался. Ночью разыскал меня.

- А как полк Малых?

- Полковник Малых тоже у меня. Вывел раненых, вывел двести штыков.
Пришел с комиссаром, с начальником штаба. Сейчас они ходят по лесу,
собирают людей.

- Что рассказывал Малых?

- Дрались весь день. Управление было потеряно. Но подразделения
дрались.

- Так... Нет ли признаков, что немцы начнут ночью?

- Пока таких признаков не замечаю.

- Будьте, товарищ Момыш-Улы, еще внимательнее. Ночной удар возможен. Вы
меня поняли?

- Да. Проверю готовность.

- Вот-вот... Теперь одну минуту подождите.

В мембране слабо гудит ток. Сейчас, наверное, Панфилов что-то скажет о
приказе Звягина. Судя по всему, исполнилось прорицание Толстунова, старого
политслужаки, как он себя назвал: дело прикончено.

Никому не мешая, у дверного косяка застыл Бозжанов. В узких глазах -
ожидание. Конечно, усиливающая звук мембрана доносила и до него каждую
фразу Панфилова. Теперь, как и я, Бозжанов ждет дальнейшего.

В трубке вновь возникает громкая хрипотца Панфилова:

- Вы слушаете? Примите, товарищ Момыш-Улы, командование группировкой
Красной Армии в Горюнах.

Не сразу осмысливаю эти слова. Ослышался я, что ли?

- Как? Что вы сказали?

Невольно приближаю трубку к уху. В барабанную перепонку будто ударяют
молоточки, отчетливо выстукивают:

- Передаю приказание командующего армией: вам поручено командовать всей
группой, сосредоточенной в Горюнах. И пожалуйста, исполняйте поскорее
ввиду возможности ночных действий противника.

- Но как же? Ведь тут есть полковник.

Слышу похмыкивание Панфилова.

- Должно быть, вы хотите, товарищ Момыш-Улы, чтобы командующий дал мне
нагоняй, - интонация становится чуть иронической, в воображении вижу
тонкую усмешку под квадратиками черных усов, - нагоняй за то, что у меня