Долли заткнут рот, укутают ее с головой в плащ и в каком-нибудь подходящем
экипаже отвезут на берег, а там уже нет ничего легче, как сплавить ее из
Англии в любой лодчонке, перевозящей контрабанду, и все будет шито-крыто.
Ну, и стоить все это будет пустяки - круглым счетом два-три серебряных
чайника или кофейника, да к этому прибавить еще на выпивку какое-нибудь
блюдо или сухарницу - вот и весь расход. Товарищи припрятали немало серебра
в разных укромных местах Лондона, а больше всего - в Сент-Джеймском сквере,
где бывает мало народу, хотя он и находится в центре, и где имеется очень
удобный прудок. Так что нужные средства всегда под рукой и добыть их можно
быстро. Ну, а насчет Долли тому парню поставлено будет только одно условие -
увезти ее и держать подальше от Англии. Остальное - его дело.
такое неприличие, как увоз молодой девушки ночью незнакомым мужчиной, ибо,
как мы уже говорили, в вопросах морали она была крайне щепетильна. Но, как
только мистер Деннис кончил, она напомнила ему, что он только даром терял
время, ибо она ничего не слышала. Не отнимая рук от ушей, она прибавила еще,
что только суровый практический урок может спасти дочь слесаря от
окончательного нравственного падения, и она, Миггс, сознавая свой священный
долг перед семьей Варденов, желала бы, чтобы кто-нибудь для исправления дал
Долли такой урок. Далее мисс Миггс высказала еще весьма верную мысль,
пришедшую ей случайно в голову, что слесарь и его жена стали бы, конечно,
роптать и жаловаться, если бы у них насильно увезли дочь или они лишились бы
ее иным образом, но в этом мире люди далеко не всегда знают, что им на
пользу, - где уж им, грешным и темным, узреть истину!
Деннис отправился приводить в исполнение свой план и еще раз обойти свою
ниву, а мисс Миггс по его уходе впала в такое бурное отчаяние (которое она
объяснила дерзостью посетителя, посмевшего наговорить ей всяких нежностей),
что сердце Долли совсем растаяло. Она горячо принялась утешать Миггс,
оскорбленную в своих лучших чувствах, и была при этом так мила, что если бы
тайная злоба, переполнявшая добродетельную деву, не умерялась предвкушением
ожидавшей Долли беды, Миггс, наверное, тут же выцарапала бы сопернице глаза.
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
которая уже столько времени была их тюрьмой, не видели никого и не слышали
ничего, кроме глухого говора, доносившегося из передней комнаты, где сидели
те, кто стерег их. Девушкам казалось, что сегодня там прибавилось мужчин, а
женских голосов (которые они прежде ясно различали) больше не было слышно.
Кроме того, там чувствовалось какое-то волнение, то и дело крадучись входили
и выходили люди, и этих новоприбывших оживленно о чем-то расспрашивали.
Прежде стражи вели себя крайне бесцеремонно, часто поднимали адский шум,
перебранивались, дрались, плясали и пели. Сегодня же они совсем присмирели,
молчали или разговаривали шепотом, ходили бесшумно, на цыпочках, вместо того
чтобы врываться в дом, громко топая ногами и приводя в трепет напуганных
пленниц.
какого-нибудь начальника, или другой причиной, - девушки не могли угадать.
Иногда им казалось, что в соседней комнате есть больной, так как прошлой
ночью слышны были тяжелые шаркающие шаги, как будто туда внесли какую-то
тяжелую ношу, а потом - стоны. Но проверить это не было никакой возможности.
До сих пор всякий вопрос или просьба с их стороны вызывали только бурю
ругательств, а то еще кое-что похуже, и девушки были рады, что их, наконец,
оставили в покое, не грозят им и не пристают с любезностями. Обратившись к
своим тюремщикам, они рисковали утратить этот желанный покой, и потому
предпочли сидеть молча.
приманка для их похитителей, и как только Хью и мистер Тэппертит найдут
свободную минуту, чтобы уступить велениям сердца, между ними начнется драка
из-за Долли, а кому тогда достанется добыча, нетрудно угадать. Весь былой
страх перед этим человеком ожил в душе Долли и дошел до такого ужаса и
отвращения, которых никакими словами не описать. Тысяча воспоминаний,
сожалений, горестных дум, тоска и тревога осаждали ее день и ночь, и бедная
Долли Варден, цветущая, веселая, прелестная Долли, поникла головкой, как
вянущий цветок. С ее щек сошел румянец, мужество покинуло ее, нежное сердце
совсем изболелось. Куда девались милые капризы, непостоянство, пленительное
кокетство? Забыты были все победы, все маленькие тщеславные радости, и она
целыми днями сидела, прижавшись к Эмме, вспоминая то нежно любимого старого
отца, то мать, то их старый дом, и чахла от горя, как птичка в клетке.
течению, искритесь радостью, пока светит солнце, вы, пушок на плодах,
весенний цвет, румяная летняя заря, жизнь мотылька, которая длится лишь один
день, - как быстро вы гибнете во взбаламученном море жизни! Сердце бедной
Долли, кроткое, беззаботное, непостоянное и суетное сердечко, беспокойно
трепещущее, изменчивое, верное лишь радости, отражавшейся в блестящем
взгляде, улыбках и смехе, это сердце разрывалось теперь на части.
испытания. Ей нечем было утешить подругу, но она могла ее приласкать,
успокоить, она это делала, и Долли льнула к ней, как ребенок к няньке.
Стараясь ободрить Долли, Эмма как бы черпала в этом мужество, и хотя ночи
были долги, а дни безотрадны, и на ней уже сильно сказывалось разрушительное
действие бессонницы и утомления, хотя она яснее, чем Долли, понимала, что
положение их ужасно и самое худшее впереди, - однако никто не слышал от нее
ни единой жалобы. При негодяях, во власти которых они находились, Эмма
держалась спокойно, и, несмотря на весь тайный страх, в ней чувствовалась
твердая уверенность, что они не посмеют ее оскорбить, поэтому они все ее
побаивались, и многие были убеждены, что она где-то в складках платья прячет
оружие и при первой надобности не задумается пустить его в ход.
Миггс. Сия достойная особа дала им понять, что и она тоже похищена ради ее
прелестей, и таи расписала свое сопротивление, поистине героическое, ибо
добродетель придала ей силу сверхъестественную, - что Эмма и Долли увидели в
ней свою будущую защитницу и очень обрадовались. Но не только это утешение
находили они сначала в обществе Миггс: эта молодая девица проявляла такую
покорность судьбе, кротость, долготерпение, такую стойкость в испытаниях,
все ее целомудренные речи дышали такой несокрушимой верой и смирением, такой
твердой надеждой на лучшее, что Эмма, воодушевленная столь прекрасным
примером, почувствовала новый прилив мужества. Она, конечно, нимало не
сомневалась, что все это правда и Миггс, подобно им обеим, насильно оторвана
от всего ей дорогого, измучена страхом и отчаянием. А бедняжка Долли в
первые минуты оживилась, увидев человека, попавшего сюда прямо из ее родного
дома. Но узнав, при каких обстоятельствах Миггс покинула этот дом и в чьи
руки попал отец, она принялась плакать еще горше и не хотела слушать никаких
утешений.
нее, твердя, что вознаграждена сторицей за пожертвования в красную копилку,
ибо обрела этой ценой душевный мир и спокойную совесть. Перейдя на столь
серьезные темы, мисс Миггс сочла своим долгом заняться обращением мисс
Хардейл. С этой целью она пустилась в полемические рассуждения, изрядно
длинные, в которых сравнивала себя с миссионером, посланником церкви, а мисс
Эмму - с ходящим до тьме каннибалом. И надо сказать - она так часто
возвращалась к этой теме и столько раз призывала Долли и Эмму брать с нее
пример, в то же время словно хвастая обилием своих грехов и с упоением
называя себя недостойной и жалкой рабой божией, что очень скоро стала уже не
утешением, а истинным наказанием для бедных девушек, которым в этой тесной
комнатушке некуда было от нее деваться, и они почувствовали себя еще более
несчастными, чем раньше.
час еду и зажженные свечи) сегодня в первый раз оставили их в темноте. А
малейшая перемена тревожила пленниц, порождала новые страхи. И когда прошло
несколько часов, а они все еще сидели в полной темноте, даже Эмма не могла
больше скрыть своей тревоги.
тихий говор, а по временам - стоны; казалось, они вырывались у кого-то от
страшной боли, несмотря на все усилия сдержать их. В той комнате, видимо,
тоже сидели в темноте - ни один луч света не пробивался оттуда сквозь
дверные щели, - и, против обыкновения, сидели тихо: ничто не нарушало
тишины, не скрипела даже ни одна половица.
больной, но, поразмыслив, решила, что это, наверное, какая-то хитрость,
которая входит в план Денниса и будет способствовать успеху его затеи. Придя
к такому заключению, она, для успокоения Эммы, вслух высказала догадку, что
там стонет, должно быть, какой-нибудь раненый нечестивец-папист.
Воодушевленная этой приятной мыслью, она несколько раз пробормотала: "Слава
богу!"
глазах, и после того, что вы сами, как и мы, попали к ним в руки, вы еще
способны радоваться их жестокости? - заметила ей Эмма с некоторым
возмущением.
Аллилуйя, аллилуйя, мои дорогие джентльмены!
Быть может, она кричала в замочную скважину, чтобы быть услышанной в
соседней комнате? Это оставалось неизвестным, так как в полном мраке ничего
не было видно.
захотят выполнить то, ради чего привезли нас сюда, - вы и тогда станете на
их сторону и будете поощрять их? - спросила Эмма.
Василенко Иван
Березин Федор
Круз Андрей
Свержин Владимир
Контровский Владимир
Браун Дэн