этот Спарклер, только уж очень ушиблен своей несчастной любовью к одной
девице. - Тут Эдвард Доррит, эсквайр, метнул сквозь стеклышко взгляд на мисс
Фанни, сидевшую напротив. - Мы с ним вчера обменивались своими заграничными
впечатлениями, и попутно я от него узнал то, о чем только что сообщил вам. -
На этом он умолк и только продолжал метать взгляды на мисс Фанни, с трудом
удерживая стеклышко в глазу и стараясь улыбаться как можно
многозначительнее, от совокупности каковых усилий его физиономия чудовищно
перекосилась.
не только от своего лица, но и - кха - от лица миссис Дженерал сказать, что
не вижу никаких препятствий к удовлетворению твоего желания. Эми - скорей
даже - кха-кхм - наоборот. Позволю себе усмотреть в этом - кха - твоем
желании, - продолжал мистер Доррит благосклонно-ободряющим тоном, - некий
добрый знак. Подобное знакомство можно только приветствовать. Ничего кроме
хорошего в подобном знакомстве нет. Имя мистера Мердла - кха - славится во
всем мире. Предприятия мистера Мердла грандиозны. Они приносят ему такие
колоссальные прибыли, что рассматриваются, как - кха - источник
национального дохода. Мистер Мердл - воплощение духа нашего времени. Его имя
- имя века. Прошу тебя передать мистеру и миссис Гоуэн мои лучшие чувства,
так как мы - кхм - безусловно не обойдем их своим вниманием.
дядюшка Фредерик отодвинул свою тарелку и перестал есть, но дядюшку
Фредерика вообще редко замечал кто-нибудь, кроме Крошки Доррит. Вновь были
призваны слуги, и завтрак благополучно завершился. Миссис Дженерал встала
из-за стола и вышла. Крошка Доррит встала из-за стола и вышла. За столом
остались Эдвард и Фанни, которые перешептывались о чем-то своем, и мистер
Доррит, который кушал винные ягоды и читал французскую газету, - и тут вдруг
дядюшка Фредерик привлек общее внимание. Он поднялся со своего места,
стукнул кулаком по столу и воскликнул:
пал замертво, они были бы не больше ошеломлены. Мистер Доррит выронил из рук
газету и окаменел, не донеся до рта винную ягоду.
дрожащем голосе. - Я протестую! Я люблю тебя; ты знаешь, как я тебя люблю.
За все эти годы я ни разу не отступился от тебя даже в мыслях. Я слаб, но я
ударил бы всякого, кто осмелился бы дурно говорить о тебе. Но сейчас я
протестую, брат! Да, да, да, я протестую!
дряхлом старике. Глаза его сверкали, седые волосы встали дыбом, в чертах
проступила решимость, уже двадцать пять лет им несвойственная, рука вновь
обрела твердость и жесты стали уверенными и энергичными.
случилось? В чем дело?
смеешь! Что, у тебя памяти нет? Или у тебя нет сердца?
так набросились на меня? Что я сделала?
твой любящий, бесценный друг? Где твоя верная защитница? Где та, что была
для тебя больше нежели матерью? Как смеешь ты заноситься перед сестрой,
которая одна воплотила в себе все это? Стыдись, черствая душа, стыдись!
люблю ее как свою жизнь - даже больше. Я не заслужила таких жестоких
упреков. Я так предана Эми и так благодарна Эми, как никто на свете. Лучше
бы мне умереть. Никогда еще я не терпела подобной несправедливости. И только
за то, что я забочусь о семейном достоинстве!
себя от негодования. - Брат, я протестую против чванства! Протестую против
неблагодарности! Протестую против никчемных претензий, которые хоть на миг
могут выставить Эми в невыгодном свете или причинить ей огорчение - на что
никто из нас, знающих то, что мы знаем, и видевших то, что мы видели, не
имеет права! А если мы допустим что-либо подобное, господь бог покарает нас.
Брат, - я протестую именем господа бога!
могучим ударом кузнеца. Несколько минут прошло в молчании; затем кулак
разжался, и рука повисла, расслабленная, вялая, как всегда. Своей обычной
шаркающей походкой старик добрел до кресла брата, положил руку на его плечо
и сказал упавшим голосом: "Уильям, голубчик, я не мог иначе; ты уж прости
меня, но я не мог иначе!" После чего вышел сгорбившись из роскошных покоев,
как когда-то выходил из тюремных ворот.
не раскрыл рта (кроме как от удивления) и только молча таращил глаза на
всех. Мистер Доррит, совершенно ошарашенный, тщетно пытался собраться с
мыслями. Прервала молчание Фанни.
ни от кого я не слышала таких грубых, таких незаслуженных, таких злых и
жестоких и несправедливых нападок! Милая, кроткая маленькая Эми, каково бы
ей было, знай она, что из-за нее меня так обидели! Но я ей не расскажу об
этом! Конечно же, я ничего не расскажу моей доброй сестренке!
лучше ничего - кха-кхм - не говорить об этом Эми. К чему - кха -
расстраивать ее. Кхм. Она непременно расстроится, если узнает. Мы должны
постараться избавить ее от огорчения. Пусть все это - кха - останется между
нами.
жестокости со мной!
лишь бледность его лица напоминала о недавнем потрясении. - Прошу тебя, не
говори так. Не нужно забывать, что твой дядя уже не - кха - не тот, каким
был когда-то. Не нужно забывать, что его состояние - кхм - заставляет
относиться к нему с чуткостью и снисхождением, да, с чуткостью и
снисхождением.
отношения к нему и приходится предполагать, что у него где-то что-то
неладно, иначе он бы не набросился так - и на кого? на меня, подумать
только!
знаешь, что твой дядя, при всех его многочисленных достоинствах, не более
чем - кха - обломок человека; а потому, во имя любви, которую я к нему
питаю, во имя моей, известной тебе, несокрушимой преданности ему, прошу
тебя: делай выводы сама и пощади мои родственные чувства.
роль лица без речей, сохраняя, однако же, до конца растерянный и
недоумевающий вид. Крошка Доррит была в этот день немало смущена и даже
обеспокоена поведением своей сестры, которая то принималась душить ее в
объятиях, то дарила ей свои брошки, то выражала желание умереть.
ГЛАВА VI - Где-то что-то налаживается
один, не найдя себе места в другом, и бродить неприкаянным по ничьей земле,
посылая проклятья обоим - положение, не способствующее душевному равновесию,
и время тут ничего исправить не может. Задачи нашей повседневной жизни
трудней всего решать там горе-математикам, которые легко производят
вычитание, подсчитывая чужие заслуги или успехи, но путаются в сложении при
подсчете собственных.
себе немалую опасность. Она побуждает жить спустя рукава, не заботиться о
последовательности своих речей и поступков. Человек, подвластный, такой
привычке, начинает находить извращенное удовольствие в том, чтобы унижать
достойное, возвышая недостойное; а жонглирование истиной в любой игре не
проходит для игрока безнаказанно.
Искусства ровно ничего не стоили, Гоуэн был самым снисходительным судьей на
свете. Он охотно утверждал, что у такого-то больше таланта в одном мизинце
(если это была бездарность), чем у такого-то ко всем его существе (если это
был настоящий художник). Когда ему возражали, что картина, которую он
хвалит, - дребедень, он отвечал: "Дружище, а все мы разве не дребедень
пишем? Я по крайней мере только этим и занимаюсь, говорю откровенно".
этом тоже находил себе выражение его сплин. Впрочем, может быть, это
делалось нарочно, чтобы дать понять, что по праву он бы должен быть богат;
точно так же он на всех перекрестках то расхваливал, то бранил Полипов,
чтобы напомнить о своем родстве с ними. Так или иначе, эти две темы не
сходили у него с языка; и он их разрабатывал столь успешно, что, занимайся
он самовосхвалением месяц подряд, это не придало бы ему и половины того
весу, который он приобрел тем, что слегка набрасывал тень на собственную
персону.
кто встречал его с женой в обществе, что он женился против воли своих
высокопоставленных родичей, и лишь ценою больших усилий достиг того, что
родня признала его жену. Он никогда не выказывал себя сторонником подобных
предрассудков - напротив, с презрением высмеивал их; однако сколько он ни
умалял свои достоинства, всегда преимущество оказывалось на его стороне. С
первых дней своего медового месяца Минни Гоуэн почувствовала, что на нее
смотрят как на жену человека, для которого такой брак был явным мезальянсом,